— Была ночь…
— Ну, а вам хотя бы известно, что один из «пропавших без вести» эсэсовцев пытался бежать на вельботе с группой кацетников? — Кройцер чуть скосил глаза в сторону фон Борзига.
Лейтенант чувствовал, как тяжелые тучи все больше сгущались над его до того безоблачным служебным горизонтом. Ему уже начинала мерещиться роковая отправка на восточный фронт, от которого его до сих пор ограждала высокая протекция там, в Берлине, в РСХА… Но теперь столько промахов! И вдобавок еще этот дотошный «ясновидец» в чине майора СС, вооруженный до зубов полномочиями самого Шелленберга.
«Черт бы его побрал вместе с его полномочиями!» — со страхом и злобой подумал фон Борзиг. Ответил же Кройцеру с понимающей, льстивой улыбкой:
— Господин хауптштурмфюрер изволит шутить… Того мерзавца кацетника мы похоронили, разумеется, не в украденной негодяем форме войск СС, а в чем сукина мать родила!
— Почему вы решили, что он кацетник?
— На правой руке отсутствовала татуировка арийской крови,[16] зато на запястье правой руки была лагерная метка!
— Надеюсь, хоть номер-то вы записали?
— Не только номер кацетника, герр хауптштурмфюрер. У меня есть фотографии этой грязной скотины. Не хотите ли взглянуть? — И, не дожидаясь ответа, эсэсовец торопливо извлек из кармана мундира целую пачку снимков.
Схваченного фашистской пограничной охраной тяжело раненного узника — это был Франц Штайнер — фон Борзиг сфотографировал в фас и профиль, даже с затылка. В эсэсовской форме, в которой Штайнер дал свой предсмертный бой преследовавшим вельбот гитлеровцам, и раздетым догола, перед тем как умерший под зверскими пытками Штайнер был закопан гитлеровцами в вырытой тут же на берегу глубокой яме.
— Недурно сработано, — процедил сквозь зубы Кройцер, спрятав всю пачку снимков в свой саквояж.
Фон Борзиг не мог понять, относится неожиданная похвала хауптштурмфюрера к фотографиям, или Кройцер попросту издевается над его неудачей с допросом вытащенного из воды кацетника. Но предпочел промолчать.
— Немедленно отыщите в лагерном архиве все данные, относящиеся к этому кацетнику, — приказал Кройцер. — Там же подберите все и о раненом люксембуржце. А теперь быстрее в госпиталь! — неожиданно приказал Кройцер, когда их машина притормозила у подъезда подземного бункера, где размещался отель.
…Набросив белый халат, Кройцер в сопровождении дежурного врача и охранника-эсэсовца быстро прошел к палате, где лежал тяжело раненный люксембуржец.
Кройцер, оставаясь невидимым для лежавшего на койке заключенного, внимательно рассматривал его в специальное зеркало, установленное над матовой половиной стеклянной стены, отделявшей палату от коридора.
— Каков характер ранения? — спросил Кройцер врача.
— Осколочное. В голову, грудь, ноги…
— Очень хорошо, — медленно произнес Кройцер.
— Но малейшее сотрясение или психическая нагрузка могут повести за собой быстрый и непоправимый фатальный исход, герр хауптштурмфюрер, — недоуменно пожал плечами врач, как и другие его коллеги по госпиталю получивший строжайшую инструкцию «поднять на ноги раненого в кратчайший срок».
— Когда я смогу приступить к его допросу, разумеется, без риска вызвать смертельный исход? — быстро спросил Кройцер.
— Не раньше чем через неделю.
— Но и не позже, герр доктор, — тоном приказа, не подлежащего дискуссии, ответил Кройцер.
Перед тем как покинуть госпиталь, хауптштурмфюрер провел четверть часа с глазу на глаз с главным врачом, поставив у двери его кабинета часового и приказав никого не впускать.
Фон Борзиг нетерпеливо поглядывал на циферблат настенных часов старинной кузнечной чеканки, выполненных в форме огромной медной сковороды. Это была точная копия кухонной утвари, на которой жарили свиные котлеты — швайнцбратен еще тевтонские псы-рыцари.
В соседней с холлом шпейзехалле официанты в белых фраках сервировали стол на шесть персон. Судя по целой батарее коньячных и ликерных бутылок, пестревших этикетками знаменитых подвалов Франции, изысканной закуске — черной икре, семге, салатам из креветок и другой снеди, с большим вкусом и мастерством украшенной зеленью, ягодами и всевозможными сладкими и солеными кремами, на ужин ожидались высокопоставленные господа.
Фон Борзига все больше раздражал тихий перезвон серебра и хрустальных бокалов. Лейтенанту не терпелось выложить перед Кройцером результаты его поиска в лагерном архиве и как-то сгладить то неприглядное впечатление, которое вынес берлинский эмиссар Шелленберга, ознакомившись с более чем жалкими итогами предварительного расследования, проведенного фон Борзигом. Он не знал, что Кройцер прямо из госпиталя отправился в главное конструкторское бюро, где встретился с Вернером фон Брауном и другими ведущими специалистами германского ракетостроения. Не знал фон Борзиг и того, что командир полигона и высшие офицеры СС пригласили хауптштурмфюрера «поужинать по-солдатски» в отеле, где они принимали не раз самого фюрера, Гиммлера и Шелленберга…
Когда, наконец, Кройцер появился — в холле отеля, одновременно служившего и бомбоубежищем, защищенным многометровой железобетонной толщей от самых тяжелых и разрушительных бомб, фон Борзиг чуть не бегом устремился к нему навстречу.
— Вы чем-то взволнованы, лейтенант? — сразу же осадил фон Борзига хауптштурмфюрер. — На нас обращают внимание…
— Я разыскал все, что вам нужно, господин хауптштурмфюрер…
— И даже «пропавшего без вести» однополчанина? — Кройцер не смог отказать себе в удовольствии поддеть этого отпрыска кичливой юнкерской семьи.
Еще со студенческой скамьи Кройцер в глубине души мучился непоборимой завистью к студентам, не скрывавшим своего сословного превосходства над ним — сыном бюргера, мещанина. И, как ни стремился выработать в себе Кройцер философски-стоическое, презрительное отношение к архаичному, как он был глубоко убежден, в XX веке чванливому дворянству, все же недосягаемая для нациста «из мещан» Кройцера частица «фон» оставалась предметом его тайных мечтаний…
— Сейчас, господин хауптштурмфюрер, для РСХА важны не эти остолопы, позволившие себя так бездарно ухлопать, а кацетники, поднявшие руку на СС!
— Ого! Вы уже даете мне советы, — иронически заметил Кройцер.
— Я заинтересован в нашем успехе не меньше, чем вы, герр хауптштурмфюрер! — чувствуя, что он взял верную ноту по отношению к эмиссару Шелленберга, продолжал фон Борзиг.
— Докладывайте, — сухо, подчеркнуто официальным тоном приказал Кройцер фон Борзигу, когда они прошли в номер, отведенный хауптштурмфюреру.