Читать интересную книгу Сын цирка - Джон Ирвинг

Причиной убийства, в конце концов, могла оказаться и концепция дхармы, которую часто критиковал отец Фарука.

— Если ты рожден в туалете, то и умирай там, среди дерьма, а не пытайся занять такое место в жизни, которое лучше пахнет! Разве это не бред, я вас спрашиваю? — издевательски осведомлялся у своего собеседника Ловджи Дарувалла.

Фарук даже предполагал у своего отца некое психическое расстройство. Либо старый горбун не понимал ничего, что не касалось области ортопедической хирургии. Можно представить, как взрывался респектабельный Дакуорт, когда Ловджи объявлял своей аудитории, включая и официантов с плохой осанкой, что даже нищие стремятся стать лучше и что самое большое зло в Индии — ее кастовые предрассудки. Такие выпады попирали традиционные взгляды, хотя некоторые члены клуба соглашались с доктором, но только в душе.

Больше всего Фарука возмущало то, что вздорный спорщик и атеист Ловджи Дарувалла лишил сына веры в Бога и украл у него родину. Папаша ополчился на концепцию национального и стремился уничтожить ее в детях. Из-за своей жгучей ненависти к национализму он заставил их покинуть Бомбей. Двух сыновей Ловджи послал в Вену, дочь направил в Лондон — для получения образования и умственного совершенствования. А после злился и переживал, что никто из его детей не захотел жить в Индии.

— Иммигранты остаются иммигрантами на всю жизнь! — любил поучать старый Дарувалла, однако этот афоризм уже ничего не изменил.

Интерлюдия на тему Австрии

Фарук приехал в Австрию в июле 1947 года, чтобы подготовиться к поступлению на подготовительный курс университета в Вене. По этой причине он не участвовал в событиях, связанных с движением за независимость Индии. Как считал доктор, его просто не было в этот момент дома, а оказалось, что он лишился «дома» навсегда. Как, должно быть, прекрасно было то время, как сладостно было ощущать себя индийцем в Индии! Вместо этого молодой Дарувалла пробовал традиционные австрийские пирожные «Захерторт мит Шлаг», знакомился с обитателями общежития «Пенсион Амерлинг» на улице Принца Евгения в советской зоне оккупации.

В те годы Вена делилась на четыре части. Американцы и англичане отхватили себе самые престижные районы, французам достался район лучших магазинов, русские оказались реалистами и расположились в пролетарских районах, где сосредоточилась вся промышленность. Кроме того, их землей считались районы Старого города, где располагались посольства и правительственные здания.

Высокие окна их общежития, задрапированные желтыми шторами, с проржавевшими металлическими яшиками для цветов, выходили на булыжную мостовую улицы Принца Евгения и каштаны парка Бельведер. Из окна спальни на третьем этаже молодой Фарук мог видеть отметины от автоматных пуль на каменной стене между верхним и нижним зданием Бельведер Палас. За углом на улице Швиндгасс русские охраняли посольство Болгарии. Почему-то они круглосуточно охраняли и фойе читального зала посольства Польши. Кафе «Шнитцлер» на углу Швиндгасс и Аргентинерштрассе периодически проверялось советскими минерами, все посетители выгонялись на улицу. Из двадцати одного района шестнадцать возглавляли коммунисты.

Братья думали, что в оккупированной Вене проживают только двое из клана Парси, может быть, всего двое индийцев. Жители города не воспринимали братьев как индийцев, поскольку кожа у них не имела характерного темно-коричневого оттенка. Некоторые немцы принимали их за иранцев или турок. На взгляд европейцев оба больше походили на иммигрантов с Ближнего Востока, чем из Индии, хотя братья были более темными, чем израильтяне, египтяне, сирийцы, ливанцы и ливийцы.

Первое столкновение на расовой почве случилось, когда мясник принял молодого Фарука за венгерского цыгана. Австрия есть Австрия — пьяные из кабачков часто дразнили его, обзывая, конечно, евреем. Еще до приезда брата Джамшед обнаружил, что легче снять жилье в русской зоне оккупации, поскольку никто не хотел там жить и где расовая дискриминация в отношении постояльцев проявлялась не в такой степени. До этого Джамшед безуспешно пытался снять жилье на Мариахилферштрассе, однако хозяйка отказала ему на том основании, что когда он станет готовить еду, от его продуктов на кухне будет слишком неприятно пахнуть.

Только в зрелые годы Дарувалла осознал иронию судьбы, отославшей его в чужую страну из Индии, которая только-только стала независимым государством. Отославшей на долгих восемь лет в послевоенный город, оккупированный четырьмя державами. Фа-рук возвратился в Индию в сентябре 1955 года, а в октябре Австрия праздновала официальное окончание оккупации. И снова Фарук не участвовал в историческом событии, снова он немного поспешил.

Братья Даруваллы по-своему писали историю Вены, хотя и не внесли в нее ничего значительного. Знание иностранных языков привело их к тому, что братьям поручили вести запись переговоров на встречах представителей четырехсторонней комиссии оккупационных войск. Там их загрузили писаниной и приказами молчать обо всем. Переводчиками они не стали, поскольку представитель британской стороны отклонил их кандидатуры, ссылаясь на то, что они всего-навсего студенты университета. Похоже, причина была другая, только англичане и знали их истинную национальность.

Даже не участвуя в событиях, братья видели многое. Им были знакомы жалобы жителей на методы работы оккупационных войск в Старом городе. Фарук и Джамшед посещали слушания по делу печально известной банды Бено Блюма, занимавшейся контрабандой сигарет и нейлоновых чулок, этого предмета вожделения австрийских женщин. Чтобы получить статус наибольшего благоприятствования в советской зоне оккупации, бандиты уничтожали неугодных политических деятелей. Разумеется, русские все отрицали. Ни Бено Блюма, ни его людей не опознали и не поймали, русские не потревожили их, хотя они много лет прожили в их зоне оккупации.

Во время работы представителей четырехсторонней комиссии к Фаруку плохо относился только английский переводчик. Вражда проявилась во время повторного рассмотрения дела об изнасиловании и убийстве Анны Хелайн, когда Дарувалла, обнаружив ошибку в переводе, сразу же обратил на нее внимание.

Суть дела состояла в том, что 29-летнюю жительницу Вены Анну Хелайн, служащую отдела социального обеспечения, ссадили с поезда на контрольном пункте у моста Стейрег, где проходила демаркационная линия между советской и американской зонами оккупации. Женщину изнасиловали, убили и бросили на рельсы, где проезжавший поезд отрезал ей голову. В следственном деле приводились слова одной домохозяйки, которая оказалась свидетельницей происшествия, но не заявила о нем, поскольку думала, что фройляйн Хелайн была жирафом.

— Извините, сэр, — обратился молодой Дарувалла к переводчику. — Вы сделали небольшую ошибку. Фройляйн Хелайн вовсе не была жирафом.

— Так сказала свидетельница, парень, — ответил он. — Плевать я хотел на ублюдка с копченой рожей, который поправляет мой английский.

— Я поправляю не ваш английский, а немецкий язык, сэр, — уточнил Фарук.

— По-немецки это слово звучит одинаково, парень. Домохозяйка называла ее ублюдочным жирафом, — не отступал переводчик.

— Она говорила на жаргоне. В Берлине «жираф» означает «проститутка». Свидетельница ошибочно приняла Анну Хелайн за уличную потаскуху, — не унимался Дарувалла.

Переводчик правильно определил его национальность, назвав копченой рожей, и Фарука не задел оскорбительный выпад. Это лучше, чем принять его за венгерского цыгана. Своим поступком молодой Дарувалла спас четырехстороннюю комиссию от конфуза. В протокол так и не попало утверждение, будто изнасилованная, убитая и обезглавленная Анна Хелайн была жирафом. Фарук спас жертву преступления еще от одного надругательства.

По возвращении его в Индию этот эпизод стал уже историей, как историей стала его наивная молодость. Фарук расстался с романтическими представлениями о жизни, однако он не был готов к потрясению от встречи со страной, хотя и приезжал ненадолго домой летом 1949 года. Он вернулся в Индию, где почувствовал себя иностранцем.

Вообще-то Фарук уже знал, что значит быть иммигрантом, жизнь в Вене приучила его к этому. Еще сильнее почувствовал он это в Лондоне, куда приехал к сестре в тот год, когда его отец получил почетное приглашение выступить перед студентами Королевского колледжа хирургов (ККХ). Для любого индийца и любого представителя бывших британских колоний навязчивой идеей было желание видеть себя действительным членом ККХ. Старый Ловджи очень гордился таким избранием. Через много лет такую же почетную должность в Канаде Фарук Дарувалла воспринял без всякого энтузиазма.

Зная о том, что сын придет на его лекцию в Лондоне, старый Дарувалла решил в своем выступлении воздать должное основателю Британской ассоциации ортопедов доктору Роберту Бейли Осгуду, одному из немногих американцев, заложивших что-либо в Англии. Когда его отец горячо говорил о проблемах паралича у детей в Индии, молодой Дарувалла случайно услышал разговор двух англичан, который навсегда излечил его от желания поселиться в Лондоне.