Читать интересную книгу Сын цирка - Джон Ирвинг

— Конечно, они должны быть в курсе дела, а мне нельзя больше оставаться членом клуба, — отозвался Инспектор Дхар.

Невероятно, но вымогатель и убийца покусился на святая святых клуба Дакуорт — его престижную закрытость, на уединение, когда казалось, что живя в Бомбее, члены клуба пребывают на другой территории. Доктор не мог смириться с таким нарушением традиций.

— Дорогой мальчик, что ты станешь делать? Ответ актера поразил Даруваллу, как удар грома, хотя он не только слышал такие слова в каждой серии киноэпопеи о полицейском инспекторе, но и ввел их в сценарий.

— Что я буду делать? Найду виновника и арестую его! — воскликнул Дхар.

— Не говори со мной так, будто ты на съемочной площадке. Сейчас ты не снимаешься в кино, — воспротивился Дарувалла.

— Я всегда в кино: родился в кино, переходил из фильма в фильм, не так ли? — взорвался Дхар.

Доктор и его жена единственные в Бомбее знали все, что касалось биографии актера, поэтому Дарувалле пришлось молча снести укол. Он думал о том, насколько достойны жалости те люди, которые чувствуют себя чужими даже в привычном окружении, которые являются иностранцами или имеют необычную точку зрения, делающую их иностранцами даже когда они проживают на родине. Конечно, Фарук знал, что часть общества предпочитает изолировать подобных людей. Однако человек, добровольно выбравший одиночество, не чувствует того, что чувствует тот, кого общество сделало изгоем. Доктор Дарувалла был в этом абсолютно уверен. Он только не знал, о ком в этом случае думает, об актере Дхаре или о самом себе.

Внезапно доктор обнаружил, что остался за столиком один. Дхар исчез так же незаметно, как и появился. Отблеск от серебряного подноса мистера Сетны, ослепивший Фарука, напомнил ему о какой-то блестящей штучке, которую держала в клюве ворона.

Пожилого официанта привлекло выражение лица Даруваллы — ему показалось, что доктор хочет сделать заказ.

— Принесите, пожалуйста, пива «Кингфишер», — сказал доктор.

Доктор размышляет

Вечернее солнце производило свои изменения в Дамском саду. Дарувалла мрачно наблюдал, как цветы бугенвиллей из ярко-красных становились зловеще-красными. Разумеется, здесь сказывалась игра воображения создателя фильмов об Инспекторе Дхаре. На самом деле цветы оставались такими же красными и белыми, какими они были днем.

Мистера Сетну все более беспокоило состояние доктора, поскольку тот даже не притронулся к заказанному пиву.

— Может, что-то не в порядке? — спросил пожилой официант, указывая на бокал с пивом.

— Нет, нет. Пиво прекрасное! — В доказательство доктор сделал глоток, принесший ему небольшое облегчение.

— Знаю, знаю. Прошлого не вернуть. Сейчас все не так, как было тогда, — пробормотал старик с таким видом, будто знал, что тревожило Даруваллу. Мистер Сетна всегда улавливал направление мыслей, угнетавших его клиентов.

Доктор, которого раздражали пресные откровения мистера Сетны, бывшие его любимым занятием, подумал, что сейчас старый дурак скажет, что сын не похож на отца Даруваллу. Действительно, Сетна приготовился к этому глубокомысленному умозаключению, когда из обеденного зала донесся какой-то неприятный звук, словно кто-то колотил костяшками пальцев по столу.

Сетна тут же отправился в обеденный зал на разведку, однако доктор, даже не поднимаясь из кресла, догадался о причине шума. Это скрипел и стучал потолочный вентилятор, на который приземлялась ворона, использовавшая его для опорожнения желудка. Возможно, при этом перекосилась лопасть вентилятора или отвинтилась гайка, или сместился со своей позиции один из подшипников, или требовалось смазать подвеску. Звук был такой, будто в вентилятор попал посторонний предмет, из-за чего при вращении он скрипел и визжал. С каждым новым оборотом раздавался резкий щелчок, будто механизм его грозил окончательно остановиться.

Мистер Сетна глупо уставился вверх, вероятно, забыв происшествие с вороной. Доктор уже внутренне приготовился, чтобы вмешаться в решение проблемы, когда неприятный звук внезапно прекратился. Вентилятор получил свободу и забегал, как и прежде.

Пожилой официант начал озираться по сторонам, не совсем понимая, как он оказался в этой точке обеденного зала. Затем взгляд мистера Сетны упал на ту часть Дамского зала, где все еще сидел Фарук. Тут-то старый член клана Парси окончательно понял, что молодой Дарувалла совсем не похож на своего отца.

4. СТАРЫЕ ВРЕМЕНА

Наемный убийца

Почему рождается ребенок-калека? Доктор Ловджи Дарувалла много думал об этом. В детстве он перенес тяжелую болезнь — туберкулез костей позвоночника, но выздоровел настолько, что стал одним из пионеров в области ортопедической хирургии. Как часто говорил старший Дарувалла, именно личные переживания, связанные с болезнью, усталость и боль повлияли на его решимость лечить калек, и этой цели он твердо следовал всю жизнь.

— Чужие несчастья понимаешь лучше, когда сам прошел через них, — философски заключал доктор Ловджи, склонный к образному мышлению. Его самого узнавали издалека по походке, напоминающей гиббона. Так сказалась на нем болезнь позвоночника. Со своим горбом он походил на небольшого, подтянутого верблюжонка.

У его сына Фарука не было такого горестного личного опыта, и он не мог сравняться с отцом силой привязанности к своей профессии. Лечением калек он занялся лишь как последователь его дела. Как и отец, он уважал Индию, однако чувствовал себя в ней только пришельцем. Образование и путешествия часто ведут к тому, что вырывают человека из привычной среды, привычного общения. Учеба и путешествия вызвали у Даруваллы ощущение некоей интеллектуальной неполноценности. Вероятно, Фарук слишком упрощенно объяснял свою отчужденность лишь одной причиной, оказывающей столь же парализующий эффект, как и его переход в христианство. Дарувалла не имел своего места на этой земле, он был человеком без родины и нигде не чувствовал себя дома, только в цирке или в клубе Дакуорт.

Однако разве может быть другим человек, который скрывает от окружающих и свои желания и навязчивые идеи? Если он делится с другими своими страхами и сомнениями, то многое меняется. Друзья, члены семьи, участвуя в их обсуждении, словно берут на себя часть этого душевного груза. Однако Дарувалла всегда держал чувства в себе, контролируя их, скрывая даже от жены. Она не знала, каково ему в Бомбее, тем более, что ее родиной была Вена, и Фарук знал Индию лучше, чем Джулия. Из-за такого положения вещей «дома» в Торонто доктор разрешал жене играть роль лидера. В Канаде она становилась «боссом», и там Дарувалла естественно во всем полагался на жену. В Бомбее лидером становился он, и жена признавала это его право.

Разумеется, она знала, что он пишет сценарии фильмов, но не представляла, что они для него значат. Говоря о них, Фарук обычно отделывался шутками. Он всегда едко высмеивал свои картины и смог убедить жену, что для него фильмы про Инспектора Дхара — всего лишь шутка. Даже видя, насколько муж ценил отношения с «дорогим мальчиком» Дхаром, она не знала, какое важное значение имели для него эти фильмы, поэтому столь тщательно скрываемая тайна оказывалась более значимой, чем должна была быть.

Фарук везде чувствовал себя чужаком, чего нельзя было сказать о его отце. Старый Дарувалла любил поворчать по поводу бестолковых порядков в Индии, однако эти сетования были какими-то несерьезными. Коллеги по работе подшучивали над старым Ловджи, говоря, что его пациентам посчастливилось в том отношении, что критиковал он Индию бестолково и безадресно, зато операции проводил точно и бережно. Если старый доктор порой и срывался с цепи, ругая Индию, она оставалась его родной страной. Об этом не раз думал Фарук, ощущавший себя в Индии посторонним.

Старший Дарувалла опубликовал монографии по полиомиелиту, по различным заболеваниям костей, и в его время это были лучшие исследования. Он основал госпиталь для детей-калек, его избрали председателем первой в Индии комиссии по проблемам паралича у детей. Ловджи мастерски проводил операции, исправляя природные дефекты: изуродованные ступни, искривления позвоночника, кривые шеи. Владея иностранными языками, он читал в оригинале работы Литтла по-английски, Стромейера — по-немецки, Гуэри и Бювье — по-французски. Безбожник Ловджи убедил руководителей ордена иезуитов основать в Бомбее и Пуне клиники, где изучали и лечили сколиоз, полиомиелит, параличи, как следствие родовых травм. Чтобы оплатить работу знающих специалистов-рентгенологов, которых приглашали в госпиталь для детей-калек, Ловджи использовал пожертвования от мусульманских мечетей. А на программу исследования артрита собрал средства с богатых индусов. Ловджи даже написал письмо американскому президенту Франклину Рузвельту, от имени многочисленных граждан Индии выражая озабоченность по поводу его здоровья, и получил ответное письмо с вежливой благодарностью и чеком на свое имя.