Читать интересную книгу Как я стал кинозвездой - Хаим Оливер

— Договорились, — сказал я, пытаясь представить себе, как я завтра улизну из дому, чтобы к десяти быть здесь:

выбегу якобы за газетой…

перелезу с нашего кухонного балкона на балкон к соседям, а оттуда — вниз по лестнице…

как акробат, соскользну по водосточной трубе…

или — это, пожалуй, лучше всего — вылезу из чердачного окна на крышу, оттуда перепрыгну на крышу дома напротив, как Жан-Поль Бельмондо в картине «Профессионал». Конечно, рискованно, но что с того? Должен же я к десяти быть в Берлоге?

Все я представил себе, все, кроме Лорелеи. Это опасность посерьезней даже, чем прыгать с крыши на крышу! Она в состоянии придумать что угодно, лишь бы не выпустить меня из дому!

— Вам пора, ребята, — сказал Черный Компьютер. — Большое спасибо, что проведали. Теперь я скорее поправлюсь.

— Нет, нет! — закричали мы хором. — Мы останемся, поухаживаем за вами! Уберем, сбегаем за лекарствами.

И без долгих разговоров принялись за работу: мальчишки быстро полили розы во дворе, убрали с клумб камни, поправили дорожку к калитке, девчонки захлопотали по хозяйству. Потом мы с Кики пошли в аптеку, и по дороге он рассказал мне свои детективные приключения.

Выполняя задание Лорелеи, он первым делом разузнал у десятиклассниц, которые регулярно ходят на дискотеки, о том, что произошло в доме Большой Шишки. На беду, Шишка вернулся из командировки вскоре после того побоища и застал в квартире полный разгром. Он пришел в ужас и пригрозил жестоко наказать не только Жоржа, но и всех, кто был у него в гостях, в первую очередь меня, как главного виновника инцидента (очень выразительное слово, здорово звучит в сочетании со словом «скандальный»: «скандальный инцидент» — обалдеть!). Большая Шишка сказал, что если только я попаду к нему в руки, он взыщет с меня все материальные убытки и вдобавок оборвет мне уши.

Только этого не хватало! К счастью, он не знает, кто я. Во всяком случае, пока не знает.

— А что, он действительно очень большая шишка? — спросил я у Кики.

— Очень. Заведует в горсовете отделом просвещения.

Я мысленно поклялся себе, что никогда не попадусь этому заву на глаза. Увы…

— Кики, ты ведь ничего этого моей маме не скажешь? — спросил я.

— Не скажу. Но ты зато откроешь мне, зачем вы ездили в Софию.

Вернувшись в Берлогу, мы просто ахнули от удивления: мансарда сверкала чистотой. Тут я поверил, что наши девчонки — замечательные хозяйки.

Милена варила куриный бульон. Я обожаю куриный бульон. Настолько, что даже забыл в ту минуту о Росице и ее ямочках…

Когда все было закончено, сделано, все ушли по домам. Остались только Милена — она готовила Черному Компьютеру ужин — и я, потому что был самым близким его другом и собирался пробыть возле него весь вечер. Однако, поужинав и проглотив все свои лекарства, он почти прогнал меня, сказал, что родители, наверно, беспокоятся, а кроме того, я обязан как кавалер проводить Милену.

И я ушел, еще раз пообещав прийти завтра утром в десять.

10. Любовная сцена под балконом и неожиданность, поджидавшая меня дома

Дело было в мае, вокруг достаточно темно и страшно романтично, пахло жареным луком и цветущей липой. И пока мы шли с Миленой по улице, я непрерывно думал о том, повторится ли между нами любовная сцена. Тут неожиданно хлынул дождь, мы спрятались под чьим-то балконом и простояли там довольно долго, потому что дождь все лил и лил.

— Как холодно! — сказала вдруг Милена своим низким, звучным голосом и взглянула на меня сверкающими, как огни паровоза, глазами.

Я не знал, как ее согреть. А она знала: взяла и прижалась к моей груди. Мне от этого тоже стало теплее. Я понюхал ее волосы — от них пахло теперь не мылом, а куриным бульоном и рыбой. Это потому, что инкубаторных цыплят кормят рыбной мукой.

Мне неожиданно вспомнилась сцена из «Ромео и Джульетты», которую мы проходили с Фальстафом, — где Джульетта стоит на балконе, а Ромео — внизу, в саду, и они говорят друг дружке о любви.

— Милена, — спросил я, — ты знаешь, кто такая Джульетта?

— Конечно, — ответила она, — я видела по телевизору. Как я плакала, когда они оба умерли!

— А знаешь ты, что Джульетте было всего четырнадцать лет, когда она покончила с собой от любви к Ромео?

— Выходит, мы с ней почти ровесницы? Как интересно! Нет, не может быть!

— Может, может! У нас, как вообще на юге — в Италии, в Греции, люди созревают быстрее. Я вот тоже… Доктор сказал. Скоро бриться начну… Смотри сама!

Я взял ее руку и провел по своим щекам.

— Чувствуешь?

— Нет, — сказала она.

Жутко разочарованный, я все-таки набрался храбрости и спросил:

— А ты бы из-за меня покончила с собой?

— Пока еще нет… — ответила она тем же серьезным, деловым тоном, каким произносит доклады на совете отряда.

— Почему?

— Почему? Могу объяснить. Во-первых, у тебя есть от меня секреты. Во-вторых, ты ушел из хора и стал дезертиром. В-третьих, у нас война с тобой и остальными мальчишками. И в-четвертых, ты ходишь на дискотеки и пьешь виски без меня.

Все четыре обвинения были очень тяжкими, и, чтобы избежать объяснений, я драматически воскликнул:

— А вот я готов ради тебя отравиться! И даже жениться на тебе, когда вырасту.

— Это дело твое, — ответила она и снисходительно улыбнулась. — Только сперва выполнишь три условия: откроешь мне свои секреты, вернешься в хор и будешь ходить на дискотеки только со мной.

— Согласен, — сказал я. В ту минуту я любил Милену так сильно, что готов был не только выполнить ее условия, но даже отказаться от Орфея и всего прочего в этом роде.

— Поклянись! — потребовала она.

Только я собрался произнести клятву, как дождь прекратился. Все, кто прятался под балконом, устремились к автобусу. Милена тоже. Поэтому я так и не поклялся.

Через пять минут мы были у ее дома. С деревьев стекали струйки дождя. От Милены по-прежнему пахло куриным бульоном и рыбой. А мне жутко хотелось есть…

— Значит, завтра встречаемся на репетиции у Северины Доминор? — спросила Милена. Ее белые зубки сверкнули в темноте.

— Да, — ответил я.

— Тогда покойной ночи! — сказала она и вдруг поцеловала меня в губы, а потом быстро взлетела вверх по освещенной лестнице.

Я стоял как громом пораженный. Снова хлынул дождь, но я ничегошеньки не чувствовал, кроме краешка своих губ, к которым прикоснулась Милена, — это было то самое место, куда меня двинул сперва софийский хулиган, а потом ковбой Жорж.

Не помня себя от счастья, я кинулся бежать по темной мокрой улице через площади и скверы, ноги несли меня, точно крылья, приводимые в движение Вечным двигателем — по-латыни Перпетуум мобиле. Где я бежал, по каким лужам шлепал — убейте, не знаю. Только у нашего подъезда заметил, что весь заляпан грязью. Но мне было на это чихать. Я уже не испытывал никакого страха перед Лорелеей. Меня переполняла решимость быть смелым, быть сильным, волевым Мужчиной. И хотелось громко заявить всем, в особенности маме: я уже вступил в переходный возраст и желаю быть Мужчиной с большой буквы. Я отказываюсь от Орфея, от главных и любых других ролей. Завтра же возвращаюсь к Черному Компьютеру, буду создавать Машину, несмотря на закон сохранения энергии, затем иду на репетицию к Северине, заключаю мир с Женским царством, вступаю в комсомол и через год-два женюсь на Милене. И точка!

Дождавшись, пока немного выровняется дыхание, я смело поднялся на пятый этаж. Но у самой двери в квартиру спохватился, что забыл ключи в других штанах. Тогда, вложив все свои силы в указательный палец правой руки, я нажал на звонок. И от страха чуть не грохнулся без чувств.

Однако не грохнулся.

Потому что дверь мгновенно распахнулась и меня встретила улыбка. Вернее, расплывшаяся в улыбке мама. В новом платье, с самым красивым своим ожерельем — оно досталось ей еще от прабабушки — и в туфлях на высоких каблуках, на которых она еле ходит.

— А вот и наш Энчо! — радостно воскликнула она. — Куда ты исчез, сыночек? Иди, иди скорей сюда, посмотри, какой у нас гость! И какие он нам привез приятные новости! Но сперва сними ботинки.

Я разулся в передней, она взяла меня за руку, ввела в гостиную…

И я увидел там — угадайте кого? — Черноусого! Да, да, того самого водителя, которого мы в Софии приняли за директора студии. На нем был тот же синий костюм и тот же галстук в красную крапинку. Он сидел рядом с папой, хлестал дедушкино вино и набивал живот дедушкиной домашней колбасой. Абсурдная картинка! («Абсурдный» — тоже выразительное словечко, буду почаще его употреблять, потому что абсурдные картинки встречаются теперь на каждом шагу.) Принесла же его нелегкая как раз сейчас, когда я полон решимости стать Мужчиной…