Читать интересную книгу Минус (повести) - Роман Сенчин

Вскакиваем, тушим окурки. Надо успеть поменять декорации, пока Лариса Волкова у рампы объясняется в любви сорокалетнему юноше Михееву. Ее монолог длится три минуты, и за это время роскошная гостиная должна превратиться в городскую площадь…

Дядь Гена довез нас до перекрестка Трудовой и Мичурина. Отсюда до общаги метров триста.

Уже совсем ночь, в домах светятся редкие окна, почти нет горящих фонарей. На улице безлюдно и тихо. Большинство людей давно в постелях, давно спят, набираясь сил для очередного дня. Лишь Торговый комплекс вдалеке блещет своими огнями, шумит музыкой. Он — как маяк, как островок круглосуточной бурной жизни, платной радости.

— Ёб-б-бтать! — злобно выдыхает Лёха и плетется в темноту мертвых дворов.

Иду вслед за ним. Успокаивая, издеваюсь:

— Ничего, скоро и у тебя появится шанс поучаствовать в празднике. Вот бухгалтершу грохнешь…

— И грохну! Сука, один грохну, если вы мудиться будете. Шестнадцать тыщ, это ж… Они у меня все закувыркаются, я им покажу, как надо жить! — Лёха с ненавистью и завистью, через плечо, смотрит на зарево Торгового. — Уж я оттянусь на всю катушку!

— Украл, выпил, в тюрьму, — усмехаюсь, — романтика!..

На крыльце общаги обычная туса. Какие-то парни, какие-то девки. Что-то решают, спорят, считают бабки, освещая их зажигалками. Хлебают водку из горла. На своем птичьем языке верещат вьетнамцы, лопочут китайцы, суя в рожи друг другу мятые десятирублевки.

Мы с Лёхой просачиваемся меж ними, стараясь никого не задеть, не пихнуть, а то вполне могут возникнуть напряги. Эти узкоглазые — заводные ребята, и их полно. Только какой шум — выскакивают из всех щелей, как насекомые, и тогда уж от них не отобьешься. Если и не до драки доходит, то мозги своими «тень! пень! мень!» так закомпостируют, что хуже мордочистки.

Первым делом по традиции направляюсь в клозет. Заодно заглядываю в кафельную коробку бывшей кухни. Подоконник пуст и заброшен, девочки с золотисто-каштановыми волосами опять нет. Уже который вечер. Исчезла. Взяла и исчезла… Подразнила несколько раз — и все. Подоконник осиротел. А ведь как теплело это заплеванное, бесхозное помещеньице, как освещалось ласковым светом, когда она была здесь… И вот снова холодно и темно, я снова один и нужно искать среди сотен чужих, страшных ту, что станет любимой и, может быть, любящей; она будет манить и отталкивать, сниться то в сказочных, то в кошмарных снах. Короче, снова надо в кого-то влюбляться без особой надежды на ответное чувство… Что я могу дать, предложить? К каким радостям повести любимую? Даже в кафе коктейлем угостить не имею возможности. И, значит, остаются только мечтания и прочая беспонтовая шняга, заменяющая реальную жизнь со всеми ее удовольствиями… Можно, при желании, конечно, можно превратить эту грязную коробку бывшей этажной кухни в какой-нибудь райский сад, населить ее десятком обворожительных нимфочек, можно насладиться их иллюзорной любовью и придуманным счастьем; можно представить себе все, что угодно. А потом неизбежно придется очнуться, оглядеться и, встряхнувшись, плюнув на истресканный кафель, поматериваясь, вернуться в гадкую, надоевшую, но единственную и родную жизнь.

9

Лёха задает храпака на все лады. А мне снился ласковый сон, чудесные, до цвета молочного шоколада загорелые женщины на песчаном берегу вечно теплого моря, кокосы, белые яхты. Я в этом сне был самым богатым, красивым, самым-пресамым главным. Женщины, яхты, виллы, кокосы вились вокруг меня, как букеты цветов, а я то ласкал их, то отгонял. Мне было так свободно и хорошо, как никогда еще не было ни в жизни, ни в снах.

Но тут я, конечно, проснулся, разлепил глаза, потянулся, хрустя костями. Огляделся. Напротив лежит мой соседушка, задрав морду, раскрыв пасть. Безобразно храпит, острый кадык ползает по горлу туда-сюда. В комнате холодно, пахнет носками, портящейся картошкой… Нет и следа от прелестей, подаренных сном. Все как всегда, как каждое утро.

Вспоминаю вчерашнее. Что-то там было, одновременно хорошее и грустное. Да, было: встретил знакомого парня из Абакана, тот, захлебываясь от восторга, рассказал о недавнем фестивале эсхатологической песни «Последняя осень». Групп двадцать, сказал, играли. А меня вот не пригласили. Забыли, наверное, просто — давно ведь я в Абакане не появлялся, а когда приезжаю, то пью сижу где-нибудь у Сереги Анархиста или с другом своим, бывшим барабанщиком Олегом Шолиным, а им на фестивали и прочие общественные события давно наплевать… Да если б и пригласили меня на эту «Последнюю осень», вряд ли бы я выступал — тексты песен своих забыл, к гитаре года два не прикасался. Монтировщик я — тупой, злобненький, вечно похмельный рабочий сцены…

— О-о, а-а-ах-х, — Лехин храп сменяется стоном, он надсадно взглатывает, кадык судорожно пляшет на горле. — О-ой… Сколько время?

Нахожу взглядом будильник:

— Половина девятого.

— У-у, ну что ж это такое? — Почесываясь и кряхтя, Лёха сползает с кровати. — Вечно не вовремя!..

— А я сон видел класснейший, — не могу не поделиться. — Будто я миллионером стал. Даже не миллионером, а вообще… Лежу в таком кресле раздвижном, пляж вокруг, загорелые телки такие, типа мулаток. Яхты, виллы разноцветные, солнце такое. — Проглатываю слюнку, слюнка кислая, отравленная ядом гниющих зубов. — Так все реально, как на самом деле. И я, представляешь, хозяин всего. Могу делать что захочу, вообще… Передо мной столик мраморный, ананасы, кокосы…

— Хуёсы! — гавкает Лёха. — Достал уже, свинота! Итак настроения нет.

Натягивает штаны, подбирает с пола обрывок местной газеты «Власть труда» и выходит из комнаты, а я отворачиваюсь к стене, кладу ладони под щеку, как маленький. Зажмуриваюсь. И вот снова золотой песок, молодые мулатки в ничего не скрывающих купальниках, снова яхты, виллы, кокосы. И сам я — здоровый, богатый, всемогущий. Развалился в кресле и аж покряхтываю от счастья. Но… но теперь это не живое всё, не настоящее, оно как разрисованный щит, какой есть в абаканском парке «Орленок» возле ларька фотографа. У меня, у мулаток вместо лиц — черные дырки, и любой желающий может всунуть туда свою небритую, уродскую рожу.

Коротко, вскользь стукнули в дверь и тут же открыли. Кто-то вбежал. Сопение, топот незнакомых ног… Я дернулся, еще не успев раскрыть глаза, сел, сжал кулаки, приготовился к драке…

Нет, это всего-навсего Павлик, только изменившийся почти неузнаваемо — вместо прежнего линялого барашка задерганный, на трех дрожащих лапах, скулящий песик.

— Не получается! Ничего не получается! — мгновенно наполнилась комната его вскриками. — Всё, амба мне, парни! Полный крышак!.. О-ох, твари, подонки… Как же теперь?!

— Ты чего? — Я стал одеваться.

— Ромка, мне конец, конец, понимаешь? — рыдающим голосом провопил Павлик. Упал на незаправленную кровать Лехи. — Влип глобальнейше!

— Да толком скажи.

Вытряхиваю из пачки две сигареты. Одну себе, другую Павлику. Закурили.

— В общем, Ромка, такое дело… Предложили мне подзаработать… Семь тыщ навара… Э-э!.. Короче, гаш перевезти из Кызыла в Красноярск.

— У!

— Ну, мы с мамой… с Оксаной посовещались. Денег же надо… Решили так, что поеду. Многие ездят, этим живут. Договорились тут, в общем, поехал. Дали мне штуку аванса, ну и на дорогу… Деньги потратили сразу, ясное дело — Ксюхе сапоги на зиму…

— Кайфе-ец! — преисполненный глубокого удовлетворения выдох Лехи.

Увидел Павлика и моментально осунулся, как обычно, когда обнаруживает в нашем жилище постороннего без выпивки и жратвы.

— А, привет, — лениво пожал руку гостя, попросил освободить кровать.

Павлик перебрался на стул, заскулил по новой:

— Вот, попал я, парни, не выбраться. Прогорел, как последний лошара!.. — затушил-затыкал окурок в пепельнице, повторил Лехе то же, что до этого успел рассказать мне.

Я тем временем поставил на плитку чайник, привел в порядок постель, стал расчищать стол. Лёха, мало реагируя на скулеж гостя, развалился на кровати, уставился в потолок.

— Короче, сел в автобус и поехал в Кызыл этот гребаный. Гадство, проклятое место!

— Почему это? — я слегка обиделся за свою малую родину.

— Ну, так влипнуть!.. На сколько я влип?! — Собрав лоб в жиденькие морщинки, Павлик считает: — Грамм стоит у них семьдесят. Пятьсот граммов — это сколько? Пятьсот на семьдесят… М-м, не соображу… — Он шевелит губами, загибает пальцы, но сосчитать не получается, мы тоже не в состоянии ему помочь. В конце концов Павлик машет рукой: — А, всяко разно хрен расплачусь… В общем, приехал в Кызыл рано утром. Я на ночном решил, это удобней… Встретился с парнями, получил товар — пять брусков по сто граммов. Сел ждать рейс на Красноярск в кафе рядом с вокзалом. С собой ни кропалика, трезвый до прозрачности, даже пива выпить боялся. Чики-чики всё — интеллигентный молодой человек с томиком Стивена Кинга…