— Не знаю, узнала бы я Вас в тот момент, я была в каком-то страшном оцепенении с трудом, понимая, что мне говорят. Даже, если бы Вы нашли меня там, Никита, это ничего бы не изменило.
— Не будем больше вспоминать, Елизавета, это тяжело и Вам и мне, пойдемте лучше пить чай, вчера из станицы Пашка привез свежайщие бублики и настоящее малиновое варенье.
Невольно девушка улыбнулась.
* * * *
И все же Никита чаще видел слезы в ее глазах, и редко улыбку на лице, но главное, что она не закрылась от него, и воспринимала как друга. Однажды их разговор впервые после ее ранения напрямую коснулся монастыря.
— Никита, скажите Вы знаете, кто остался в живых?
— Я не знаю их имен, но монахини до сих пор живут в обители. Они не захотели ее покинуть даже несмотря на то, что эти стены теперь навсегда будут связаны со смертью и болью.
— Им просто некуда идти, и потом эта пустынь их дом, многие живут там с ранней юности, — княжна вздохнула тяжело, — Я бы хотела вернуться туда.
— Что? Но как же так…
— Нет, Вы не поняли не киноваткой, у меня сейчас слишком мало сил на послушания, да и постриг совершить просто некому. Это могла сделать только игуменья… — Елизавету умолкла, справляясь с эмоциями, — я просто поклониться ее могиле хочу. Матушка столько для меня сделала. Отвезите меня, Никита, прошу, — голос дрожал от набежавших слез.
— Хорошо, для Вас, я сделаю все. Завтра утром и поедем.
С тяжелым сердцем утром следующего дня молодой офицер ждал княжну. Как она справится, но может быть поплачет и наоборот облегчит душу, слезы тоже лечат.
Всю дорогу молчали, каждый думал о своем. У ворот Елизавета легко скользнула с крупа в мягкий снег, Никита даже не успел помочь. Он хотел было пойти следом. Но ее тонкая рука остановила, тихо уперлась в грудь:
— Не надо, Никита, Вам туда нельзя, ждите здесь.
— Но я же уже не раз был на территории.
— Прошу, останьтесь, нога мужчины не должна переходить этих стен. Я скоро вернусь.
Сердце княжны бешено стучало, пред глазами вплывали картины страшного боя. Но навстречу ей уже спешила матушка Феодора, пожилая умудренная опытом монахиня, экономка обители. Она приласкала, обняла девушку, и на душе стало легче. Монахиня отвела девушку на могилу настоятельницы, где она долго плакала и прощалась с матушкой Варварой и другими насельницами. Потом поднялась тяжело, зашла в трапезную, поговорила с сестрами. Они были рады, что Елизавета жива и почти поправилась и благословили ее.
Нужно было возвращаться, Никита заждался уже, оставалось еще одно дело. Елизавета поднялась в свою келью. Маленькая комнатка, с жесткой деревянной кроватью, стулом и столом и иконой в уголке. Девушка отодвинула стул, опустилась на колени, осторожно прощупывая руками стену. Ее руки ловко вынули одни из камней в стене, и оттуда княжна достала шкатулку. Все, теперь пора. Мысленно она прощалась с обителью, не зная достанет ли у нее душевных сил вновь вернуться сюда.
На душе Добровольского было нехорошо, словно пудовый груз лежал. Как она перенесет встречу с сестрами, а что если вопреки словам захочет остаться здесь. Тогда он уже ничего не сможет сделать, ведь обещал же не препятствовать. В этих тяжелых думах бежали минуты. Если бы не горячее дыхание лошадей, Никита бы уже давно продрог, но животные не давали замерзнуть. Наконец скрипнула калитка, девушка медленно возвращалась, опустив глаза.
Он каждой клеточкой чувствовал как ей больно, как тяжело видеть эти стены, все то доброе, что было связано с этим местом, обернулось трагедией.
Елизавета сама без помощи Никиты села в седло. И прежде чем он тронул поводья, девушка пустила лошадь с места в карьер в галоп, поднимая за собой целый столб снежной пыли. Не раздумывая, он бросился следом. Никита прекрасно понимал, как опасно ехать так быстро на незнакомой лошади. Он просил ее остановиться, но его крик тонул в ветре. А княжна между тем буквально летела по заснеженному полю, и Никита наконец то понял, что она не может справится с животным, лошадь, одурев от бешеной скачки и ослабленных поводьев, почувствовав свободу и свежий снег, понесла.
— Только, удержись, милая, еще немного. Лиза, — кричал он во всю мощь, — Лиза, сворачивайте по кругу, в одну сторону, по кругу.
Этот прием знают все наездники, если лошадь понесла, нужно постараться направить ее в одном направлении по кругу это поможет ей в конце концов остановиться. Но рассуждать теоретически одно, а вот на практике, сдержать, да еще направить куда бы то ни было обезумившее животное, превосходящее во сто крат по силе, ой как непросто, особенно хрупкой девушке.
Словом, Никита гнал свое животное наперерез девушке, на ходу соображая, что делать дальше. Но все разрешилось проще, одуревшая лошадь княжны просто стала в свечку и девушка вылетела из седла в глубокий снег. У Никиты перехватило дыхание, через несколько секунд на ходу спрыгнув с коня, он был рядом.
— Как Вы, ушиблись, что болит, где?
— Пустите, хватит Никита, хватит бегать за мной как за ребенком, этим Вы делаете только хуже, — она приподнялась и теперь сидела на снегу, тяжело дыша, глаза блестели, наполненные слезами.
— Оставьте меня, оставьте меня все в покое Вы, и Маша, и командующий Ваш, оставьте меня…, - голос девушки сорвался, она закрыла лицо руками и зарыдала навзрыд. Никита молчал, то, чего он боялся произошло, не надо было позволять ей приезжать сюда.
— Лизонька, Лиза, я… я не могу видеть, как Вы плачете, ну, ну успокойтесь же. Пойдемте…
И не обращая внимания на ее протесты, он поднял девушку с холодного снега, посадил к себе в седло, лошадь княжны унеслась в неведомом направлении. Сам сел сзади и тронул поводья. Животное тихо шло шагом. А Елизавета совершенно неожиданно для Никиты повернулась к нему, спрятала лицо на его груди, продолжая тихо плакать. В деревне, Елизавета не прощаясь, спрыгнула на землю и скрылась в своем доме.
Как оказалось позднее, при падении она заработала только пару синяков, спас глубокий снежный покров. А вот душевное равновесие опять было нарушено, Лиза снова замкнулась в себе, проводя время в задумчивом молчании или в молитвах.
Так, в тревожном ожидании будущего пришла весна, а вместе с ней новые надежды. Елизавета вдруг почувствовала себя страшно одинокой после почти двух месяцев заточения, ей захотелось видеть Никиту и даже говорить с ним. Может весеннее солнышко, может веселая капель или долгое одиночество, толкнули ее к нему.
Так снова началось их дружеское общение, уединенные верховые прогулки вдвоем, правда теперь тихие и размеренные, долгие беседы до полуночи за чашкой чая. Они узнавали друг друга, открывали себя заново, иногда даже смеялись. Никита был счастлив, пусть это только дружба главное она общается с ним, не замыкается на своем горе, живет. Он старался скрасить ее жизнь как мог, прогулками, букетами подснежников, дружеской поддержкой.