она голос женщины за стойкой регистрации и, повернув голову, увидела стоящую рядом знакомую по школе родительницу. Очень здорово. Сейчас точно начнется сочувствующий разговор типа «как поживаете?», в котором Зои не светит добраться до конца первого предложения, не утратив собственного достоинства. Она склонилась над телефоном, надеясь, что Мари не заметит ее в углу, молясь, чтобы ее вызвали на прием прямо сейчас, чтобы таким образом избежать неловкости.
Она услышала шаги Мари и ощутила сильный запах жасминовых духов, но никаких «как поживаете?» не последовало. Окинув взглядом маленькую комнату, она успела увидеть, что женщина заметила ее, а затем быстро отвернулась. Зои почувствовала, как у нее волосы встали дыбом. Такое случалось часто — люди притворялись, что не видят ее, потому что чувствовали себя неловко рядом со скорбящей вдовой. И это во многом было еще хуже, чем раздражающее «как поживаете?». И догадайтесь, почему она чувствовала себя так чертовски неуютно каждую минуту. «Это просто потому, что они не знают, что сказать, — успокаивала Клэр, когда Зои пожаловалась ей на это. — И на самом деле здесь нечего сказать, кроме, разве что, „мне так жаль, что это случилось, чем я могу помочь?“.
„Так почему же тогда они этого не говорят? Вместо того, чтобы переходить на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи со мной, как будто я чумная? Как будто я не вижу, как они ускользают, трусы!“
Ее тошнило от того, что люди избегали ее из-за собственной слабости. Ладно, десять секунд назад она, возможно, и не хотела бы никакого разговора, но теперь, напротив, чувствовала, что должна его начать.
— Привет, Мари, — многозначительно сказала Зои через оживленный зал ожидания. — Я вас вижу.
Мари сразу же подняла глаза, на ее лице было написано чувство вины. У нее были светло-рыжие волосы и фарфоровая кожа, на которой даже слабый румянец расцветал огненным цветом.
— Извините, я задумалась, — сказала она, и это было такой откровенной ложью, что Зои с трудом сдержала сардоническое фырканье. — Как вы? Мы все так скучаем по Патрику.
— Зои Шеппард? — окликнула появившаяся в дверях доктор. „Слава Господу“.
— Пока, Мари, — сказала Зои, вставая со своего места и уходя. Ее нервные окончания ощетинились. „Мы все так скучаем по Патрику“, — сердито подумала она. Муж Мари, Джон, дружил с Патриком; не Мари, которая едва его знала. Некоторые люди просто любят наживаться на несчастье другого человека и присваивать его как свое собственное. У нее внезапно промелькнуло воспоминание о похоронах: Мари рыдала в глубине церкви, худая и красивая в своем черном траурном платье. „Как она посмела? — думала Зои, следуя за доктором в кабинет. — Проливала фальшивые слезы, на которые даже не имела права!“
Доктор Гупта посмотрела на записи Зои на компьютере, затем перевела взгляд на саму Зои. „Вот оно, профессиональное сострадание“, — подумала Зои, заметив склоненную голову доктора и обеспокоенный взгляд. Это длилось секунду.
— Ну, Зои, как поживаете? — спросила доктор Гупта. „Бинго“. — Чем я могу сегодня вам помочь?
— Вон там. Слышите? Как раз там.
Дэн с некоторым трепетом отправился в Шепердс-Буш навестить Розмари, восьмидесятилетнюю женщину, которая, по общему мнению, была проклятием жизни его брата. Ожидая столкнуться со старой горгоной с кислым лицом в ее собственном логове, он был удивлен, увидев открывшую ему дверь невысокую, довольно миловидную даму, одетую в тщательно выглаженную блузку цвета слоновой кости и твидовую юбку. Из шиньона выбивались завитки длинных белых волос. Ее помада была безупречна, а когда она шла через гостиную, он уловил слабый аромат цветочных духов.
— Слышите? — спросила она, когда он последовал за ней.
— Мышь? Миссис…
Он забыл ее фамилию. Определенно не стоило называть ее миссис „Заноза в заднице“.
— Розмари.
— Миссис Розмари, — продолжил он. — Мне кажется, это не мышь, а половица. — Он нажал ногой на ковер лососевого цвета, демонстрируя, что имеет в виду. — Слышите?
Она скрестила руки на груди, и на мгновение он подумал, что она собирается возразить — она так настаивала по телефону, что у нее проблема с грызунами, — но затем ее плечи опустились, и она посмотрела на ковер.
— О.
— Я понимаю, почему вы подумали, что это мышь, — быстро сказал он, не желая, чтобы она чувствовала себя неловко. — Этот звук очень похож на мышиный писк. — Он снова нажал на половицу и кивнул, когда звук повторился.
— Значит, надо будет поднимать ковер, — сказала Розмари, поджимая губы. Дэну показалось или она казалась довольной такой перспективой? — Вы ведь захотите это исправить, не так ли? Я имею в виду, если станет хуже.
— Гм… — отозвался Дэн, который на самом деле не видел смысла так сильно напрягаться из-за скрипучей половицы. — Ну, я не уверен, что это срочно, но…
— Я поставлю чайник, — сказала она и сбежала прежде, чем он успел закончить фразу. — Пока вы здесь, можете еще взглянуть на кухонную раковину. На днях от нее исходил странный запах.
„Многовато для короткого визита“, — подумал Дэн примерно час спустя, выпив две чашки кофе и несколько раз отказавшись от третьего кусочка фруктового пирога. Как только он устранял — или сбрасывал со счетов — одну „проблему“, таинственным образом возникала следующая.
— О, вы такой умница, — похвалила его женщина, когда он поменял лампочку в светильнике на прикроватной тумбе. — Спасибо, дорогуша, — воскликнула она с явным восторгом, когда Дэн поставил рассекатель на кран в ванной.
А потом, когда он хотел встать и уйти — нет, правда, ему совершенно необходимо было уйти, — она застала его врасплох, спросив:
— А где же Патрик? Не то чтобы я жалуюсь. Вы гораздо милее. Но он в отпуске или что-то в этом роде?
Потрясенный, Дэн откинулся на спинку стула. Он так и думал, что она в курсе.
— О, — сказал он, с трудом сглотнув. У него было такое чувство, словно на зубы налип фруктовый пирог и залепил ему весь рот. — Он умер, — с трудом выдавил Дэн. — Я его брат. Простите, я думал, что говорил вам. — Он провел рукой по волосам. — Я запутался, кому говорил, и…
Она замерла, ошеломленная собственной бестактностью, и они оба с минуту сидели, глядя друг на друга.
— Боже милостивый, — наконец сказала она,