удовлетворительным. Я взял еще четыре пачки печенья, буханку черного, белого опять не было, черного хлеба, три бутылки лимонада и банку с сомнительными красными помидорами, засоленными всё же скорее в прошлом году.
– Надеюсь, не отравимся, подумал.
Ребята, потрясенные размахом закупок, подавленно молчали.
– А еще три, нет, четыре шоколадки. И конфет, которые тут подороже. Ну повкуснее.
– Повкуснее или подороже? Ты уж думай, проворчала продавщица, но взвесила мне шоколадных, Мишка на Севере.
– Теперь выбираем место почище в лесу и пируем. Эх, надо было больше лимонада взять.
– А кока-кола когда будет? Съехидствовал Димон. Мы отыскали нетронутый уголок леса и расположились на природе. Где-то мычала корова, близко деревня. Прошумел по дороге автобус и исчез. Мы были счастливы. Черную икру мы мазали на хлеб и ели, словно дореволюционные капиталисты. Шпроты оказались вполне годными. Даже помидоры были вполне вкусны, хотя и островаты. До конфет и шоколада очередь дошла без малого через час.
– А что ж ты говорил, что батька тебе ничего не дал.
– И правильно говорил. Но надо и самому что-то делать. Не всё ж подачек ждать.
– Так ты что, Боря. Денежку эту подтибрил, да?
Спросил осторожно Димон.
– Хороших людей я не обижал. Честных людей труда, тех, кто деньги свои тяжелым трудом добывает, того грабить грешно. А остальные… По обстоятельствам.
Молчание воцарилось на полянке. Ребята переваривали мои слова. Не надо было, наверное, говорить. Совсем дети, причем советские дети.
– А я Боре верю. Он подлость не сделает.
Вдруг сказала Галька. Губы у неё были вымазаны шоколадом, глаза горели.
– Так я ничего, я не возражаю. Смущенно проговорил Вован.
– Еще бы возражал. Сожрал плитку шоколада, пол банки икры. Поздно Вовочка. Ты теперь соучастник преступления. Вместе с Борькой в тюрьму сядешь.
Вместе сядем. Вздохнула Галька.
– Завтра идет закупаться Димон. Я уже засветился. Не надо слишком трясти мошной. Деревенские не поймут.
– А у тебя еще есть? Пренаивно спросил Вовка.
Все засмеялись. Ополовиненную банку с помидорами мы оставили на полянке. Тащить её в лагерь не стоило. Обертки от шоколада и печенья носились на ветру по полянке и не украшали место нашей пирушки. Не заботимся мы еще об экологии, подумал я. Сколько у нас еще свободного места. Можно мусорить и мусорить.
– А у меня живот болит. Вздохнула Галя.
Впереди был обед, следовало отдохнуть.
Еще одна консервная банка, даже две консервные банки. Скоро надо пополнять запасы. Дни мои проходят в трудах и заботах. Не сказать, чтобы очень скучно, временами, даже совсем не скучно. Но что хорошо для ребенка тринадцати лет, недостойно взрослого мужчины. Пора подумать о будущем. Плохо я учил учебник истории. Все уважающие себя попаданцы, угодив в прошлое, сразу же начинают его изменять. Что бы я тут изменил. Если серьезно, то я бы всё здесь изменил. Начиная от персоналий, кончая общественным строем. Репрессивные органы распустил. Эффективных менеджеров возвысил и поощрил. Что бы еще сделал? Ничего бы я не сделал. Кокнули бы меня при всяком мало-мальски серьезном телодвижении. Режим еще не прогнил и будет цепляться за свои привилегии насмерть.
И всё же, всё же, всё же. Как это интересно: зная будущее, мечтать о том, чтобы его изменить и сделать белым и пушистым. Чтобы ни землетрясений, ни взрывов атомных станций. Ни межнациональной резни, ни ненависти презрения, чтобы не все против всех, а чтобы дружно и все вместе. В Евросоюз раньше всех и лучше всех.
На лесной поляне появилась птаха, поглядела на меня с любопытством. Дескать, такое маленький и такой умный. Как его еще волк не съел.
Текущая задача, обзавестись к концу лагерного периода хорошими деньгами и приехать в город свободным и материально обеспеченным человеком. Были бы деньги, всё остальное вторично.
– Буду пока гулять и пользоваться свежим воздухом. Мне не 49, а 14 лет. Все женщины мира будут моими. Поживем, увидим.
Пацаны меня сегодня отпустили в свободное плавание. Не иначе подумали, что их Борька отправится на разбой, добывать новую порцию денежных знаков. Милые пацаны, добрые и доверчивые. И Галка…
– Борь. Ну что, до ночи здесь сидеть будешь. Комары съедят. Вон гляди, какой комарище на щеке сидит.
Появившаяся как всегда ниоткуда Галя, погладила меня по щеке.
– И за что я тебя люблю?! Изменяешь мне со старухой. Разбоем занимаешься, грабежами. Я ведь слышала, в деревне у кого-то дом ограбили. Вещи вынесли, деньги. Неужели ты, Боря?!
– Говорил же, честные труженики, святое. Дались мне их гроши.
– Ой, ой, какой важный. Ты в городе денег накопишь, наверное, другую девчонку себе найдешь. Модную, красивую. Старуху свою бросишь?
– Пойдем лучше домой, Галочка.
Мы пошли, через каждый шаг целуясь. Вечерние комары пели нам песни любви. Пионерский горн звал и угрожал.
Спать, спать по палатам. Пионерам и вожатым.
Вот с вожатой я и высплюсь…
– Верка, открывай! Открывай сию минуту! Открывай, а то ломать буду!
– Застукали?
– Это Тамарка из соседней комнаты. Чего ей дуре загорелось?
– Не откроешь, настучу. У тебя там любовник, открывай.
– Какая ж я несчастная. Только нашла счастье и уже люди лезут, отнять хотят. Я, Боренька, на себя всё возьму. Скажу, что соблазнила. Пусть сажают. Прощай, миленький!
– Зачем же так сразу, Верочка? Я под кровать спрячусь. Ничего она не найдет, не переживай.
– Всё Верка, ломаю дверь…
– Да открываю дура, открываю. Дай платье накину.
– Лезь под кровать. Трусики, рубашку с собой возьми. Да сандалии, сандалии забыл.
Я, собственно, не волновался. Исчезнуть я мог в любой момент. Но оставить Верку без поддержки, как-то не по-мужски будет… Пыли у неё под кроватью! Не подметает наверное. Не чихнуть бы.
– Ты что Верка не открывала?! Нет, у тебя определенно любовник был. Везет же, и директор ей, и пионервожатый, и еще кого-то привела на ночь.
– Ты говори, да не заговаривайся, Тамара Ивановна. Ты зачем пришла? Всех соседей перебудила, меня из постели вытащила.
– А того, что давай десять рублей. Мне до зарплаты еще неделя, а кошелек пустой. А у тебя есть! Знаю, что у тебя есть!
– Из-за этого ты меня будила?! Да ты пьяная,Томка!
– Я трезвая. Где любовника прячешь?
Пьяная дура полезла под кровать, стукнувшись лбом об металлический обод. Конечно же, кроме пыли и пауков она там не обнаружила. Я уже стоял под окнами корпуса и наблюдал