Максимилиан шёл всё медленнее. Наконец остановился и прижался к ногам Уймы:
— Погодите.
— Что такое?
— Надо подождать, — голос Максимилиана дрожал.
Так, в молчании, мы стояли несколько минут. Я подошла и прижалась к Уйме с другой стороны. Доспехи людоеда были тёплыми.
— Идём, — хрипло сказал Максимилиан. — Тут близко.
Кладбище в самом деле было старое, очень старое. Надгробья поросли мхом, будто слоем серого снега. Мы пробирались по аллее, как по лесу, то и дело отводя ветки, с треском разрывая паутину и вздрагивая от прикосновений мокрых листьев.
— У меня руки затекли, — сказал Максимилиан.
— Потерпишь.
— А если я поклянусь вам не вредить, вы меня развяжете?
— Это кто же когда верил клятвам некроманта? — усмехнулся Уйма.
Я поводила посохом, как антенной, выискивая опасность. Выходило, что опасно повсюду, но угроза была слабая, затаившаяся.
— Вот, — слабо сказал Максимилиан. — Вот склеп Вырвиглаза.
Прямо перед нами возвышалось чёрное каменное сооружение высотой этажа в три. Дверь была железная, очень низкая. Плющ (я думаю, что это был плющ) почти полностью закрывал её густой тёмно-зелёной сеткой.
— Открывай, маг, — предложил Уйма.
Я подошла поближе. За моим плечом цокал зубами Максимилиан; я нерешительно взялась за гибкие вьющиеся стебли. Рванула. Зашуршали листья, посыпалась пыль. В ладонь мне впилась заноза. Под плющом обнаружилось металлическое кольцо, ржавое и облепленное паутиной. Я брезгливо обмотала руку полой, взялась за кольцо, подёргала…
Никакого результата. Даже не скрипит.
— Пропусти, — сказал Уйма.
Он разбежался и ударил в камень ногой. Дверь вздрогнула. По кладбищу пронёсся гул экспресса, летящего в пропасть. Ни на что не обращая внимания, Уйма ударил ещё раз, и дверь вдруг легко провалилась внутрь, в темноту, как крышка консервной банки.
Из темноты повеяло застоявшимся воздухом.
— Я туда не пойду, — сказал Максимилиан.
— Пойдёшь, — людоед наматывал на кулак верёвку.
— Да послушайте вы! — в голосе Максимилиана послышались слезы. — Я… мёртвых боюсь.
— Чего?! — разинул рот Уйма. — Ты же некромант!
— Боюсь, — Максимилиан дрожал, я точно видела, что он не притворяется. — Я… вообще не могу. Я боюсь.
— А как же поднимать на врага армии скелетов? — издеваясь, спросил Уйма. — У нас на островах один старикашечка, помнится, поднимал… А как же прислуга из ходячих трупов? А как же…
— Не могу! — Максимилиан трясся. — Если бы вы знали… Что у нас бывает… Вы бы не смеялись!
— Не смейся над ним, — сказала я Уйме.
Людоед взял Максимилиана за воротник чёрной курточки:
— Ты, гадёныш, как хочешь, а я тебя не выпущу. Нам в склеп — и тебе в склеп. Нам через Соляную Бездну — и ты пойдёшь. Вперёд!
И он толкнул Максимилиана в проем, туда, где виднелись пыльные ступеньки.
* * *
Это была очень богатая, очень пышная гробница. И совсем не страшная. Честно говоря, её можно было бы принять за королевские покои со многими комнатами, коврами и мебелью, золотой и серебряной посудой, картинами, гобеленами, оружием и статуями — если бы она, эта замечательная королевская квартира, не находилась под землёй на старом кладбище.
— А где же сам?.. — спросила я, когда мы прошли через четвёртую комнату, длинную и почти пустую, если не считать мраморного столика для шахмат.
— Где король? — спросил Уйма у Максимилиана. Тот вертел головой и тяжело дышал.
Я на секунду остановилась посмотреть на шахматы. Фигурки были тонкой работы, одни из кости, другие из незнакомого полупрозрачного материала. Я ломала голову, что же это такое, пока не догадалась послюнить фигурку пальцем и осторожно лизнуть. Соль!
Уйма тем временем протащил Максимилиана через комнату к полуистлевшей занавеске, загораживающей выход. Обернулся ко мне:
— Эй! Не отставай!
И отдёрнул занавеску.
Невозмутимое лицо его застыло.
— Это они! — закричал Максимилиан. — Я знал. Они его достали!
* * *
Следующая комната оказалась королевской опочивальней. На ложе, целиком сделанном из мрамора, должен был покоиться прах покойного Вырвиглаза — век за веком и до скончания веков. Однако судьба распорядилась по-другому.
Королевское ложе пустовало.
В углу комнаты висел вниз головой истлевший труп — полы мантии свешивались на голову. Костяные щиколотки были намертво перехвачены стальными кандалами, цепь уходила вверх, в темноту. На полу валялась корона. Прижавшись к Уйме с двух сторон, мы с Максимилианом одновременно отвели глаза.
— Давай уйдём, — трясущимся голосом сказал некромант.
— Давай, — поддержала я.
Глава 13
Соляная бездна
Склеп незадачливого Вырвиглаза в самом деле оказался проходным. Прямо под мраморным королевским ложем обнаружилось отверстие, прикрытое тусклым щитом, но, когда я увидела этот «вентиляционный ход», меня охватило отчаяние.
— Уйма, ты же не пролезешь!
— Главное, чтобы пролезла голова, — повторил Уйма фразу, однажды сказанную Гарольду. И, привязав верёвку, которой был связан Максимилиан, к закопчённому кольцу в стене, неторопливо принялся снимать доспехи.
* * *
— Кто его подвесил?
Мы пробирались по подземному ходу, ведущему, по словам Максимилиана, из склепа в Соляную Бездну. Ход был прямой, как шоссе, и почти такой же широкий. Уйма, поразивший нас с Максимилианом умением просачиваться в узкие дыры, шагал теперь в полный рост, выпятив широченную грудь и развернув бронированные плечи.
— Кто его подвесил? — снова спросила я у Максимилиана.
— Мёртвые-бессмертные, — отозвался он, глядя под ноги. — Слушай, у меня руки отнялись прямо. Вообще отсохнут. Жалко тебе развязать?
— Уйма, — нерешительно начала я.
— И не думай, — людоед взмахнул мечом, будто примериваясь снести кому-то голову. Остриё задело каменный потолок, полетели искры. Уйма ударил ещё раз — искры посыпались, как фейерверк.
— Кто такие эти… если мёртвые, то какие же они бессмертные?
— Воевали два клана, — Максимилиан вздохнул. — Две армии. Одни были из старых…
— Как это?
— Воины, павшие в битве, по праву явившиеся в страну мёртвых и вкушающие заслуженные почести, — Максимилиан, кажется, повторял заученный текст, в голосе его звучало отвращение. — На самом деле просто старые вороны, которых кто-то когда-то убил в бою. Второй раз же не умирать, вот они и бессмертные.
— А другие?
— Другие… новые. Те, кто пришли сюда не по правилам, после смерти, а живьём, через лазейку, по волшебству. Мои предки-некроманты, ещё Вырвиглаз со своей ордой, ещё кое-кто. Они хотели вкушать эти самые почести, но не умирать, и уж тем более не умирать в бою.
— И косточку разгрызть, и зубами не щёлкнуть, — подсказал Уйма.
— А что за почести? — я забыла, где нахожусь и куда иду, казалось, я вот-вот узнаю что-то очень важное.
— Ты что, не знаешь, что погибших воинов после смерти ждут почести?
— Знаю. А на что это было похоже?
— Шагающие дворцы, — сказал мальчишка с тоской. — Были такие. Где каждый счастлив безмерно, и горд, и вдохновлён, — он снова повторял строки из неведомой книжки. — Их завалили. Наполовину наши, живые постарались, наполовину мёртвые-бессмертные, чтобы нашим не досталось.
— Жалко, — сказал Уйма.
— Жалко, — Максимилиан опустил глаза. — Там такое было… Такое… Мой дед, когда рассказывал, плакал вот такими слезищами, — мальчишка хотел, видно, показать, но забыл, что у него связаны руки.
Стало тихо. Мы шли по коридору, время от времени наших лиц касался ветер — приносил запахи влаги и земли. Напоминал, что впереди есть выход.
— И кто победил? — спросила я. — Живые?
— Вообще-то да, — Максимилиан вздохнул. — Вообще-то… мой прадед сумел заколдовать почти всех старых: закатать их в каменную соль, засолить, как селёдку. Но они же бессмертные. Говорят, — Максимилиан запнулся, — вот моя мачеха говорит… Что уже совсем скоро они выберутся из соляной глыбы, придут и заберут свой мир обратно. А живых, которые их обидели…
Он вдруг остановился. Я повернула голову. По бледному лицу Максимилиана потоками лились слёзы.
— Вы не понимаете! Они могут в любую секунду вернуться. А я же прямой потомок Аррдаха, некроманта, который их победил. Они первым делом меня будут искать. Вырвиглаза вон уже нашли.
— Ты же говоришь, что они все в соли, — невозмутимо заметил Уйма. — Кто же его подвесил?
— Не все, — пробормотал Максимилиан. — Некоторые, которые поближе к краю соляной глыбы, смогли языком пролизать себе выход и освободиться. Теперь они… ходят. Ждут, когда освободятся остальные.
Холодный ветер снова прошёлся по тоннелю. Я задрожала.