На Карину, четко отработавшую свою программу, зрители почти не обратили внимания. Слишком прекрасна была на помосте Римма, чтобы кто-то мог с ней сравниться.
Это разочарование легло на душу Карины тяжелым грузом. Эйфория соревнований отступила, мысли о Всеволоде вернулись, не давали уснуть. Всю ночь она провела в слезах, забылась только под утро, и тут ее разбудил дикий крик.
Крик этот был так ужасен, словно человека живьем резали на куски! Карина в одной рубашонке вылетела в коридор, уверенная, что произошло нечто ужасное: землетрясение, например, или пожар, а может быть, даже конец света. Коридор гостиницы был полон полуодетыми, ничего не понимающими людьми. И тут крик повторился. Он шел из комнаты Риммы. Начали стучать, но никто не открыл. Прибежал дежурный администратор отеля с комплектом запасных ключей, и ворвавшимся к Римме людям отрылось ужасное зрелище. Гимнастка лежала среди сбитых простыней в немыслимой, невероятной позе, с искусанными в кровь губами, почти обезумевшая от боли, которая вдруг скрутила ее. Она даже не могла говорить, только время от времени исторгала эти нечеловеческие крики. Когда прибежал врач и попытался помочь Римме распрямить сведенное судорогой тело, она потеряла сознание.
Ее увезли в больницу, а утром стало известно, что у Риммы сложный перелом позвоночника. Очевидно, она сломала его во время последнего, самого эффектного кувырка, но, опьяненная успехом, даже не почувствовала этого.
Когда ее уносили на носилках, в коридоре стояла гробовая тишина. Утром три девушки заявили тренерам о желании уйти из сборной и из спорта вообще. Двух вскоре удалось переубедить. Непреклонной осталась только Карина.
* * *
Александра уехала, не дождавшись конца поминок. Еще надо было накормить как минимум одну смену, а потом придет черед родни сесть за стол. Значит, предстояло перемыть очередную гору посуды. Эту гору уже начали громоздить на кухне, где второй час, не меньше, топталась около раковины Александра. Но она сполоснула руки, окликнула одну из добровольных помощниц-соседок, сказала, отведя глаза: «Замените меня на минуточку» – и вышла из кухни в боковушку, где были брошены ее шубка и сумка. Накинула шубку, сумку спрятала под полу, чтобы избежать ненужных вопросов, а сама шмыгнула на заднюю веранду, откуда протоптанная в сугробах тропка вела к некоему дощатому строению. Она даже посетила это строение – и для пущей конспирации, и потому, что дорога предстояла долгая, – а потом, воровато поглядывая на пустое крыльцо и освещенные окна дома, за которыми мельтешили люди, выбежала за ворота и со всех ног понеслась по наскольженной дороге, стремясь как можно скорее оказаться подальше от этого дома.
Не бабушкину квартирку в Нижнем, а именно этот дом она столько лет считала родным, но теперь…
Теперь у нее было такое ощущение, что и отца – добродушного пьянчужку, и мачеху – смешливую, неунывающую и ласковую ко всему свету, от бродячей собаки до взрослой падчерицы с ее неудавшейся судьбой, да и сам дом под замшелой шиферной крышей, такой уютный в своей тесноте и нелепости, и даже старый яблоневый сад, в котором он таился, – все это зарыли в одну могилу с Кариной, оставив на земле искаженные подобия, призраки, враждебные ей, Александре, потому что мертвые всегда враждебны живым.
Неподалеку от дома была автобусная остановка, доехать до автовокзала можно за пять минут, но человека, целенаправленно ждущего автобуса, в Сергаче посчитали бы сумасшедшим. Здесь предпочитали пешее хождение, а на автобус садились только тогда, когда уж деваться было некуда: вот ты идешь, вот он едет, и вам по пути.
Александра несколько раз оглянулась, но улица таяла во тьме, вокруг стояла тишина, и она решила не тратить время зря и идти пешком. Тем более что с каждой минутой все сильнее расходился ветер, снег колюче бил в лицо, и стоило Александре чуть замедлить шаг, как она начала дрожать.
Ничего, авось не замерзнет. Надо бежать во всю прыть, чтобы успеть на последний рейс в город. Завтра с утра у нее обход участка.
Строго говоря, можно было бы уехать утренним шестичасовым автобусом, как раз к девяти успела бы на работу, но провести еще одну ночь в этом доме… нет!
Левой руке что-то ужасно мешало, рукав шубки словно бы сузился и стал тесным. Александра мучилась-мучилась, потом не вытерпела: пошарила в рукаве и обнаружила там скомканный шарф. И только тут она сообразила, что выскочила, впопыхах даже головы не покрыв. Немудрено, что зазябла!
Стряхнула с волос снежок, щедро запорошивший их, и накрыла голову шарфом. Он был довольно узкий, большого проку не принес, а шапку она забыла в отцовом доме. Но за ней уже некогда возвращаться, да и не вернулась бы туда Александра, даже если бы ей грозил менингит после сегодняшнего путешествия!
С шапки-то все и началось…
Кое-как очнувшись под присмотром добрейшей Лидии Ивановны и осмыслив страшную новость о смерти сестры, Александра поднялась в свою квартиру и начала звонить в Сергач. Ни отец, ни мачеха к телефону не подходили, но наконец трубку взяла соседка Синцовых (у них был спаренный номер) и подтвердила: да, несчастье случилось, никакой ошибки тут нет, Каринины отец с матерью сейчас сидят у гроба, потому что завтра похороны, и если Александра хочет еще раз поглядеть на сестру, то она должна поспешить.
Александра взглянула на расписание автобусов, пришпиленное к обоям в прихожей. Через два часа последний рейс. Боже мой, еще два часа…
– Что, так и поедешь? – всхлипнула Лидия Ивановна, которая не отходила от своей молодой соседки, то и дело протягивая к ней руки, словно готовая подхватить, если Александра снова упадет. Да и то сказать, девчонку шатало при каждом шаге… Лицо у Лидии Ивановны от беспрерывных слез было красным, опухшим, словно бы распаренным.
– А что? – слабо шевельнула губами Александра.
– Да ты, мать моя, хоть под душ залезь да переоденься! – всплеснула руками соседка. – Разве можно тебе в таком виде на люди показываться, да еще на похороны ехать? Два шага не сделаешь, как в вытрезвиловку заберут!
Это уже знакомое слово заставило Александру вспомнить все, что с ней происходило. Поглядела на себя в зеркало – и медленно закрыла глаза, покачав головой.
Да, не то удивительно, что Золотовы приняли ее за бомжиху-наркоманку, а то удивительно, что веснушчатый голубоглазый милиционер ее чудесным образом узнал и поступил так по-доброму. Заявиться в таком виде в Сергач – это… это будет просто…
Пока Александра торопливо намыливалась под душем, смывая горячей тугой струей грязь, пот и слезы, Лидия Ивановна приготовила ей одежду: черную юбку и черный свитерок. Александра сама ее попросила подобрать вещи: зайти в комнату Карины, где стоял их общий гардероб, посмотреть на ее строго, мертво прибранную (сестра так аккуратно никогда не заправляла!) постель не было сил. Но при виде ненавистного черного цвета, который Александра никогда не носила, слезы снова хлынули из глаз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});