Читать интересную книгу Похожая на человека и удивительная - Наталия Терентьева

– Просто поставим капельницу, – продолжал тем временем симпатичный врач, – надо нейтрализовать действие таблеток, уже все всосалось… Да и посмотреть, как рефлексы… Отвезем в терапию. У тебя же, красавица, отравление, правда? А не попытка уйти в мир иной… Что скажешь?

– У нее, доктор, кроме отравления, еще беременность. Так что… – ответила за девушку я.

Доктор только присвистнул и покачал головой.

А Верочка не хотела ничего говорить, думаю, что ей было очень плохо. Тяжелая, душная пелена, от которой не сбежать, с ней можно только, слиться и перестать ощущать себя инородной частицей, которой все время плохо, тяжело, никуда не ушла.

Верочка проснулась, а мир – такой же. Поэтому впереди у нее был долгий путь к нормальной жизни, когда утро кажется утром, а не очередным мучением, незаслуженным и невыносимым. Долгий путь, если кто-то вдруг не вытянет ее одним движением оттуда. Учитывая Верочкину крайнюю молодость, это резкое спасительное движение для нее очень возможно. Вот влюбится в сероглазого врача по дороге в больницу – и пелене нечего будет делать в Верочкиной душе. А если бы еще и врач оказался свободным и разглядел в бледно-зеленой, еле говорящей Верочке очень милую юную особу, нежную и податливую, ужасная реальность мигом бы превратилась в прекрасную сказку.

А так бывает. Я знаю. У других бывает. У меня лично – нет. Я давно уже фактор удачи не учитываю в своих жизненных планах. Не то чтобы мне откровенно не везло, нет. Просто мне не помогает удача. Не протягивает в нужный момент руку, не подсылает ко мне сероглазых врачей даже в качестве временной компенсации за одиночество, не вынимает из кучи лотерейных билетиков тот самый, единственный, счастливый, с тремя семерками…

«Ангел мой, будь со мной. Ты впереди, я – за тобой», – говорила моя бабушка. Мне говорила, чтобы я запомнила и повторяла. Был ли со мной мой ангел всю мою предыдущую жизнь? Есть ли он теперь? Не знаю.

Глава 16

Вечерний эфир начался весело. К нам прорвалась особа, обещавшая редакторам задать невинный вопрос о глобальном потеплении.

– Генка! – закричала она с ходу. – Ты мерзавец! Ты сколько месяцев алименты не привозил?

– Ало, ало… Вы в эфире! – начал наступать на нее Генка. – Говорите, не молчите! Что же вы молчите?

Звукорежиссер, сидящий за стеклом, показал нам, что женщину отключили.

– Да она и не молчит, Ген, – тут же встряла я. – А правда, давно ты алименты не привозил? И вообще, расскажи мне о своих детишках, а?

– Да запросто. Хотя вообще-то, у нас тема глобального потепления, Лика, – смотря на меня просто зверскими глазами, крайне вежливо ответил Генка.

– Вот и расскажи, как глобальное потепление влияет на твои отцовские чувства.

– Да, у меня двое детей, – быстро сказал Генка, опытный журналист. – Я их очень люблю. И, свинья такая, целый месяц к ним не приезжал. Или чуть больше. Но я исправлюсь, обещаю всем своим радиослушателям.

– Детям пообещай, – вздохнула я.

– И детям обещаю. Олька, Алёшик! Если вы слышите меня: я приеду обязательно, привезу вам… – Генка несколько растерянно посмотрел на звукорежиссеров, сидящих за стеклом, те только развели руками – «Прокололся, ну что теперь делать, выкручивайся, да побыстрее!». – Привезу все, что вы просили! Мамочку не обижайте!

– И на папочку не обижайтесь, за то, что он такой забывчивый и рассеянный! – добавила я. – А у нас сегодня действительно тема глобального потепления, которое мы прошлой зимой ощутили как нельзя лучше. Санки с лыжами простояли все новогодние каникулы на балконах и в гаражах. Зато этой зимой природа вопреки прогнозам показала нам, что будет, если на Земле станет в среднем чуть-чуть холоднее…

– Алло, вы меня слышите? – Женский голос звучал неуверенно и тихо. Даже странно, что ее пропустили, обычно слушателей такого рода стараются не пускать в эфир. Кому интересно слушать человека, который долго стесняется, прежде чем просто поздороваться.

– Да-да! Говорите! – преувеличенно бодро откликнулся Генка, довольный, что инцидент с бывшей женой исчерпан.

Конечно, потом он пойдет разбираться, как такое произошло. Но только что Гена испытал массу неприятных эмоций. И любой человек, не говорящий о его долгах перед собственными детьми, уже казался ему симпатичным.

– У меня… Я хотела спросить, как бы вы поступили, если бы ваш сын… – и женщина начала плакать.

– Я бы позвонил в службу доверия! – тут же ответил Генка. – Телефончик подсказать вам? Та-ак… Вы перезвоните еще раз, вам редактора скажут, – и он дал знак, чтобы ее побыстрее отключили.

– Да, конечно… – успела сказать женщина, и что-то такое прозвучало в ее голосе… А может и не прозвучало, а проникло в эфир, как проникала через дверь серая убийственная смурь Верочки, поглощавшая все вокруг. Что-то такое, что заставило меня быстро попросить:

– Дайте ваш телефон и… и адрес, я после эфира обязательно свяжусь с вами.

Генка посмотрел на меня, как на ненормальную, а когда мы закончили передачу, ко мне подошел Леня.

– Все классно, как обычно, Лика. Но, знаешь ли, детка… Давай, чтобы это было в первый и последний раз, ага? Ты не понимаешь, что ли? Если ты будешь брать у всех адреса и телефоны, то приблизительно тысяча человек ежедневно будут звонить только за этим.

– Зачем?

– Да чтобы ты взяла у них адрес и приехала! Тебе еще будут заказывать, что привезти! Эх, мать! Ты просто не в теме! Третий раз пришла и думаешь, что умнее и добрее всех! Здесь так нельзя! А судя по твоему голосу, можно подумать, что ты… – Леня крякнул и показал руками и лицом что-то большое, фигуристое и кокетливое. – Будут заказывать Лику Боргу с пивом и нарезкой ассорти, в связи с тяжелыми душевными кризисами.

– Я поняла, Лёнь. Только этой женщине было очень плохо. Совсем плохо.

– Тот, кому совсем плохо, на радио не дозвонится, понимаешь?

Я подумала, что, возможно, Леня и прав. Но все же решила позвонить той женщине, не откладывая это на завтра. Мимо проходил ухмыляющийся Генка, видевший, как Леня отчитывал меня минуту назад. Я придержала его за рукав.

– Ты напрасно это думаешь.

– Что именно, подруга?

– А то, что дети твои такие же свиньи, как жена.

– Бывшая! – машинально поправил меня Генка и развернулся ко мне, округлив глаза. – Как ты сказала?

– Как ты думаешь, так и сказала. Когда ты их рожал, они тебя об этом не просили. И все долги перед тобой, даже если они есть, будут отдавать своим детям.

– Тебя к нам не объединенный профсоюз всех христиан послал, нет?

– Нет.

– А-а-а… – Генка уже пришел в себя и пытался отшутиться. – Значит, Боргу заслали феминистки! То-то я чувствую… Слушай, а у вас там как – половина пол поменяла, да, я слышал? Чтобы, значит, веселей было? Ты с какой половины? Можешь не отвечать, я и так вижу, – Генка щелкнул пальцами по широкому ремню в моих бриджах. – Пришивала или само наросло?

Я спокойно убрала его руку и подождала, пока иссякнет поток его остроумия.

– Я из другой организации, Генка. Разве ты не видишь? И, кстати, когда так дергает сердце, как у тебя сейчас, лучше бы не курить, а рассосать валидол, – я положила руку на бешено и неровно бьющееся под мягкой клетчатой рубашкой сердце Генки.

– Что, даже сквозь рубашку видно, как колотится? – вытаращился Генка.

– Ага, сквозь рубашку. – Я забрала из его руки дымящуюся сигарету и выбросила ее в мусорный цилиндр. – Видно и слышно. Тук-тук, тук-тук-тук… Корми детей, Генка! Не будь свиньей! Тогда, может, вчерашнюю девчонку тебе и не зачтут… Когда считать будут, сколько ты всего наворотил в жизни. Десятиклассницу вычтут.

– Ты… а… – Генка открыл рот, потом закрыл и полез в карман за следующей сигаретой. – Да ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Вот не было печали, а? Прислали… христианское радио… бу-бу-бу, бу-бу-бу, все кишки вынет… – Бормоча, Генка сломал одну сигарету, вынимая ее из помятой пачки, потом уронил вторую, плюнул и пошел по коридору, широко раскидывая ноги, как недавно почувствовавший свою мужскую природу хамоватый подросток.

Я, кажется, стала привыкать к своему новому качеству и даже находить в нем определенную прелесть. Конечно, некоторые гадостные мысли, которые я замечала у окружающих, лучше бы мне не слышать. Но я уже поняла, что слышу не все подряд, а только то, что очень мучает и беспокоит человека. Того, кто почему-то вдруг попадает в зону внимания некоего загадочного аппарата, включающегося в моей душе. Некий болеуловитель, так, наверно, можно было бы его назвать. Я вышла из старого двухэтажного здания, построенного, судя по архитектурным излишествам, перед самой войной или вскоре после нее, села в машину и набрала номер той женщины, дозвонившейся на эфир.

Как же иногда собственная беда принимает масштабы вселенской трагедии, и надо не так уж много, чтобы человек перестал ощущать себя наедине со своей бедой одиноким и самым несчастным на земле.

Впрочем, Генка в чем-то был прав. Женщине, звонившей нам на эфир, помочь было легче, чем, скажем, Генкиным детям, от которых папа Гена ушел в свободное плавание жестоко и бесповоротно. А здесь бедная мама просто узнала, что сын уже третий год ее обманывает. Давно бросив музыкальное училище, работает в ресторане официантом. Неплохо там зарабатывает, хорошо кушает, даже поправился. Но перечеркнул все годы, пока мать, крутясь на трех работах, водила его пять раз в неделю в музыкальную школу, помогала, как могла, чтобы он поступил в лучшее музыкальное училище Москвы, куда берут только самых одаренных, только тех, у кого перспективы, очевидный талант, тех, у кого впереди международные конкурсы, комиссии с седовласыми профессорами, благосклонно слушающими молодых гениев и кивающими: «Да-да-да, вот этого мы отметим, молодец его мама, и талантливый мальчик, и работоспособный…»