Читать интересную книгу Мальчик, которого растили как собаку - Брюс Перри

Но этим детям нужно было не только иметь возможность выбирать, с кем говорить и что обсуждать. Они нуждались в стабильности, которая приходит из установленного порядка. В первые же дни после штурма лагеря без всякого давления со стороны они стали в своем поведении копировать авторитарную, сегрегационную культуру лагеря Давида, где мужчины и мальчики старше двенадцати лет отделялись от женщин и детей, где Кореш и его приближенные правили, имея абсолютную власть.

Двое старших детей, брат и сестра, провозгласили себя «писцами». Девочка-писец доминировала и принимала решения за девочек, а мальчик руководил мальчиками и девочкой-писцом, другие дети строились в линейку и подчинялись, не жалуясь. Девочки и мальчики ели за отдельными столами; играли отдельно и, насколько это было возможно, избегали любых контактов. Старшие девочки, которые готовились стать «невестами» Давида, рисовали звезды на листках бумаги или писали на них: «Давид — это Бог» и разбрасывали листки по коттеджу.

Но никто из детей не знал, что делать, столкнувшись с самым простым выбором: если их спрашивали, хотят они бутерброд с арахисовым маслом или с джемом, они конфузились и даже сердились. В лагере Кореша почти все решения принимали за них. Детям, когда они начинают сознавать, кто они и какие у них стремления, совершенно необходимо уметь делать базовые выборы, но у этих детей такой возможности не было, а это очень вредно для самосознания. Идея самостоятельных решений была, как многие другие вещи, незнакома им и вызывала тревогу. Поэтому дети обращались к «писцам» и предоставляли им сделать выбор.

Мы не очень знали, что с этим делать. Нам хотелось, чтобы наши мальчики и девочки чувствовали себя в знакомой обстановке, «как дома», и надеялись, что, если позволить привычные для них ритуалы, это поможет им чувствовать себя в безопасности. С другой стороны, было ясно, что со временем детям будет необходимо привыкнуть к реалиям окружающего мира и они должны уже сейчас представлять, что их там ждет.

Руководствоваться мы могли только собственным опытом, стараясь что-то предпринять и извлекая уроки из ошибок. Моя первая попытка нарушить сегрегацию между мальчиками и девочками была провальной. Однажды во время обеда я сел за стол девочек. Немедленно все дети напряглись. Трех- или четырехлетняя девочка сделала мне замечание:

— Ты не можешь здесь сидеть.

Я спросил, почему. Она ответила:

— Потому, что ты мальчик.

— Откуда ты это знаешь? — спросил я, пытаясь пошутить, чтобы как-то разрядить обстановку, но она настаивала на своем и посмотрела на девочку-писца, которая подтвердила, что я принадлежу к существам мужского пола. Пока я продолжал сидеть на выбранном месте, дети все сильнее злились и воздух так раскалился и наполнился враждебностью, что я всерьез испугался бунта. Некоторые дети встали, приняв боевую позицию. Я отступил. После этого мы разрешили им сохранять отдельные столы и странные диетические ограничения, установленные Корешом, такие, например, как не есть за один и тот же прием пищи фрукты и овощи.

Мы решили, что единственное, что мы можем сделать, это дать детям возможность понаблюдать, как живем мы, взрослые, как общаемся, и надеяться, что со временем они увидят, что никаких негативных последствий не будет, если и они решат жить, как мы.

Особенно трудным был, конечно, вопрос дисциплины. Мы намеренно избегали устанавливать любые твердые ограничения, применять коллективные наказания или изоляцию — в общем, любые дисциплинарные приемы, которые использовались в лагере. В редких случаях, когда дети проявляли агрессию или вредничали, мы осторожно воздействовали на их поведение, пока они не успокаивались и, если это было необходимо, не извинялись. Поскольку посттравматическая реакция может держать ребенка в постоянном возбуждении и страхе, мы знали, что страх может спровоцировать их на импульсивные и агрессивные действия и что они могут быть не в состоянии контролировать свои поступки. Нам не хотелось наказывать их за эти естественные реакции.

Мы начали замечать, что по мере того, как дети справляются с последствиями травмы, причиненной первой атакой на ранчо «Апокалипсис», они начинают реагировать на напоминания о случившемся таким же образом, как реагировали на само событие. Так, например, если они тогда пытались убежать, то старались как бы не воспринимать напоминания; если они отбивались, то могли отреагировать агрессивным поведением; если старались уйти в себя, как бы отмежеваться от происходящего (состояние, когда и мозг и тело человека не чувствуют своей связи с происходящим), они реагировали таким же образом. Когда «Давидовы» дети были очень расстроены или когда им приходилось сталкиваться с вещами, к которым они не были готовы, например интервью с правоохранительными органами, мы могли наблюдать эти реакции.

Во время беседы с одной из девочек, шестилетней Сьюзи, мне пришлось наблюдать одну из самых «крайних» реакций отторжения, с которыми я сталкивался. Я спросил Сьюзи, как ей кажется, где ее мама. Она как будто не слышала вопрос. Она залезла под стол, свернулась там, как младенец в утробе, не двигалась и ничего не говорила. Даже когда я попытался дотронуться до нее, чтобы успокоить, она никак не реагировала и даже не заметила, когда через несколько минут я вышел из комнаты. Я некоторое время наблюдал за девочкой, благодаря односторонне прозрачному зеркалу в соседней комнате, и только спустя три минуты она, наконец, начала двигаться и воспринимать окружающее. Дети, особенно мальчики, но иногда и девочки, если их спросить о случившемся, начинали вести себя агрессивно или отвечали в грубой форме (вербальная агрессия). Некоторые ломали карандаши или вставали и уходили.

Конечно, не только наши вопросы напоминали детям о том, что им пришлось пережить. Однажды, когда дети играли во дворе, над коттеджем пролетел вертолет прессы. В лагере Кореш говорил, что ФБР пролетит над ними на вертолетах, обрызгает зажигательной смесью и подожжет. В несколько секунд дети исчезли — они укрылись, как военный взвод в кино. Когда вертолет пролетел, дети построились в две шеренги, одна из мальчиков, другая из девочек, и промаршировали в здание, распевая песню про солдат Бога — то есть про себя. Это было одно из самых мрачных впечатлений в моей жизни.

Подобным же образом, когда эти дети увидели огромную белую машину доставки, напомнившую им транспортные средства BATF, которые они видели возле лагеря перед атакой, дети снова убежали и спрятались. Как мы предполагали — и как подтверждают другие исследователи, — посттравматическое стрессовое расстройство дает о себе знать не созвездием новых симптомов, развившихся через длительное время после стрессового события, но, во многих отношениях, это результат того, что адаптивные в свое время реакции, помогавшие справляться с травмой, упорно не уходят, облегчение не наступает, реакции больше не являются адаптивными.

Все время, пока продолжалось противостояние в Вако, наша команда жила с детьми «Ветви Давидовой». Время от времени я уезжал на несколько часов в Хьюстон, чтобы выполнить по минимуму свои административные обязанности и навестить семью. Также часами я беседовал с представителями организаций-партнеров, занимающихся кризисом — мне хотелось быть уверенным в том, что, когда эти организации покинут нас, детей устроят в благополучные здоровые семьи, а также в том, что дети, которым нужна помощь психолога, будут продолжать получать ее. Еще много выматывающих часов я провел, пытаясь донести полученную от детей информацию относительно высокой вероятности массового самоубийства или суицидальной террористической атаки на военных, окруживших лагерь, до кого-то, кто мог бы прислушаться и изменить тактику. Я рассказал представителям ФБР про «огненные» рисунки и про угрозы, повторяемые детьми; я описал им, как, войдя в комнату для бесед, наполненную игрушками, каждый ребенок — и мальчики, и девочки — сразу же тянулся к очень реалистично выглядящей винтовке, тут же проверял затвор и смотрел, заряжена ли она. Одна маленькая девочка все проверила и с отвращением сказала: «Она не настоящая».

К несчастью, команда, ответственная за разработку тактических планов операции, продолжала воспринимать Кореша не как религиозного лидера, а как простого мошенника. Динамика развития событий внутри лагеря сектантов толкала людей к ужасному финалу, и тому же способствовала групповая динамика в лагере правоохранительных сил. Обе группы трагически игнорировали любую информацию и видимые свидетельства, которые не сходились с их взглядами на мир. Защитники закона повторяли многократно преувеличенные слухи о Кореше, высказывались даже опасения, что он занимается разработкой ядерного оружия и и планирует применить его в лагере. Обе группы прислушивались в основном к людям, которые подтверждали только то, во что сами они уже верили.