Читать интересную книгу Медная пуговица - Лев Овалов

— С чем справиться?

Янковская рассмеялась:

— С немцами!

Я вопросительно на нее посмотрел.

— Нет, серьезно, куда это вы запропали?… — Она рассмеялась. — Я уж не знаю, как вас и называть: Андрей, Август или Дэвис… Пожалуй, лучше всего Август… Где вы пропадали, Август?

Она плохо скрывала свое любопытство; было очевидно, что она ждет от меня подробного рассказа о поездке.

— Где был, там уже нет, — ответил я, как бы поддразнивая ее, а на самом деле обдумывая, что ей сказать. — Ездил с господином Эдингером к морю, он хотел решить с моей помощью одну задачу…

— Ах, не лгите! — воскликнула Янковская с раздражением. — Я звонила к Эдингеру, он никуда не уезжал из Риги!

Оказывается, она проверяла меня на каждом шагу и не находила нужным это скрывать!

Было очень важно узнать, о чем она спрашивала Эдингера и что он ей ответил.

— Да, он не мог мне сопутствовать, — сказал я. — Он остался в Риге.

— А где вы были? — быстро спросила Янковская.

— У советских партизан, — ответил я с усмешкой. — Ведь вам известно обо мне все!

— Мне не до шуток, Август, — перебила Янковская. — Если бы Эдингер не знал, где вы находитесь, он немедленно принялся бы вас искать.

— А вы спрашивали его обо мне? — спросил я а свою очередь.

— Конечно, — вызывающе ответила Янковская. -Вдруг вы на самом деле вздумали бы перебежать к партизанам?

Эта дамочка не раз говорила, что желает мне всяческого благополучия, но, как и следовало ожидать, не пощадила бы меня, вздумай я нарушить ее игру.

— Что же вы сказали обергруппенфюреру?

— А что он сказал вам? — ответила мне вопросом на вопрос Янковская.

— Вот я и хочу знать, скажете вы мне правду или нет, — сказал я с вызовом. — Я жду.

— Вы, кажется, всерьез входите в роль Блейка, — одобрительно заметила Янковская. — Я ничего не выдумывала и лишь повторила то, что сказали вы сами. Сказала, что вас нет, что вы мне срочно нужны и что Эдингер, по вашим словам, осведомлен о месте вашего пребывания.

Это был донос. Хорошо, что я попросил у Эдингера разрешения сослаться на него, иначе она могла основательно меня подвести. Она согласна была, чтобы я полностью перевоплотился в Блейка, но помешала бы мне снова стать Макаровым… Да, это был самый настоящий донос, и в данном случае вещи следовало называть своим именем.

— Но ведь это донос! — воскликнул я. — Что же ответил вам Эдингер?

Узнать ответ Эдингера было сейчас важнее всего!

— Он засмеялся и сказал, что это не столько его тайна, сколько ваша, — ответила Янковская. — Во всяком случае, дал мне понять, что здесь не замешана женщина.

Я с облегчением вздохнул. Немцы покупали меня! Блейк был тонкая штучка… Они отлично понимали, что Блейка не так просто провести, он не мог не видеть, ведется за ним наружное наблюдение или нет, и они сняли с него наблюдение. К такому заключению пришел во время нашей поездки не только я, но и Железнов, а он был опытней меня. Возможно, Эдингер даже решил, что Янковская звонит по моему поручению, и захотел оказаться в моих глазах человеком слова. Он отдавал себе отчет, что у Блейка нет иного выхода, как пойти на службу к немцам, но понимал, что Блейк не заурядный шпион и отношения с ним надо строить, так сказать, на базе «честного слова»… Все, все в этом мире, в котором я так внезапно очутился, все использовалось в игре… И я с облегчением подумал, что в этот раз Эдингер меня не подвел!

— Но ведь это донос! — повторил я. — Вы вели себя нелояльно, Софья Викентьевна. Представьте себе, что я сказал вам неправду. Вы погубили бы меня. Эдингер сразу бросился бы по моим следам…

— И на этот раз вас некому было бы спасти, потому что обратного пути у вас нет, — цинично согласилась Янковская. — Я не советую вам пренебрегать мною, вы еще слишком неопытны, а немцев обмануть нелегко. Это меня и тревожило, поэтому я и спросила, как вы справились… — Она подошла ко мне и провела рукой по моим волосам. — Будьте умницей, нам невыгодно ссориться, — примирительно сказала она. — Чего хотел от вас Эдингер?

Черт знает, какие у нее были связи и возможности! С ней не стоило ссориться, и я бы не поручился, что она не могла узнать о моем разговоре с Эдингером от кого-нибудь из его окружения, поэтому я не собирался сильно отклоняться от истины.

— Он просил показать рацию, при помощи которой Блейк сносился с Лондоном, — признался я с таким видом, точно Янковская вырвала это признание против моей воли.

— Рацию?! — воскликнула Янковская. — Но ведь это же блеф!

— То есть как «блеф»? — спросил я. — Разве у Блейка не было рации?

Янковская пожала плечами:

— Я лично никогда не слыхала ни о какой рации. Конечно, могла быть, и каким-нибудь путем немцы могли о ней пронюхать. Но вы-то… это рискованный путь — блефовать с немцами! Вы о рации не знаете ничего, а играть с ними комедию долго не удастся, вы рискуете головой.

Я насмешливо посмотрел на Янковскую:

— Ну а если я обнаружил рацию?

— Вы?! — На этот раз она удивилась вполне искренне. — Каким образом?

— Я нашел в этом кабинете кое-какие координаты, которые помогли мне…

Я сказал это так, точно это было самое повседневное дело — находить тайные передатчики, посредством которых резиденты английской секретной службы осуществляют свою связь.

Янковская широко раскрыла глаза:

— Вы это серьезно?

— Вполне.

— И вы нашли указание на местонахождение рации в этом кабинете?

— Вот именно.

— Но каким образом?

— Это мой секрет.

— И знаете позывные и код?

— Приблизительно.

— И преподнесли этот подарок Эдингеру?

— Почти.

— Ну, знаете ли… — В ее глазах блеснуло даже восхищение. — Вы далеко пойдете!

На несколько мгновений она утратила обычную выдержку и превратилась просто в женщину, восхищающуюся сильным мужчиной.

— Я рада, что не ошиблась в вас. — Она опустилась в кресло и закурила папиросу. — Кажется, вы способны завоевать мое сердце!

Но я остерегался этой женщины. Кто знает, какие причины на самом деле побудили ее погубить Блейка!

— Мне трудно в это поверить, — меланхолично произнес я, отходя к окну. — Вряд ли вы способны полюбить кого-нибудь, кроме себя.

Янковская не ответила, она только нервно потушила папиросу, долго сидела молча, потом поднялась и тихо, не прощаясь, ушла.

Наступила пятница.

А мне было сказано: вторник или пятница, от пяти до семи, книжная лавка на площади против Домской церкви…

Эта церковь, построенная еще в тринадцатом веке, один из красивейших архитектурных памятников Риги, пережила все бомбардировки и превратности войны, уцелела до наших дней и посейчас украшает старинную Домскую площадь.

Все мне нравилось в этом районе: и древняя церковь, и прилегающие к ней узкие улочки и переулки, нравились выстроенные в готическом стиле дома и вымощенные булыжником мостовые…

Все здесь дышало стариной, все давало почувствовать полет времени.

Я шел по Известковой улице, улице бесчисленных магазинов и магазинчиков, посреди оживленно снующих прохожих…

Тот, кто никогда не был здесь прежде, не заметил бы ничего особенного: множество магазинов и множество прохожих. Но я — то бывал на этой улице и раньше, всего несколько месяцев назад, я — то замечал: вот магазин как магазин, а рядом пустое помещение, запертые двери, голые витрины, и опять пустое помещение и запертые двери…

И все же, чем дальше шел я по Известковой улице, тем больше улучшалось мое настроение: все дальше уходил я от того, кто был Дэвисом Блейком, уходил от его «цветов зла», и от «Цветов» Бодлера, и от изящных томиков Марселя Пруста, от чужой просторной квартиры и от чужих, доставшихся мне в наследство вещей, от нехитрых девушек и двуличной Янковской, от ее угроз и заигрываний, от всего непривычного и чуждого, уходил и все больше становился самим собой…

Вот и Домская площадь, церковь и против нее букинистический магазин. Большое окно, в котором выставлены книги. Низкая, наполовину застекленная дверь…

Я открыл ее. Зазвенел колокольчик, прикрепленный к двери. Должно быть, хозяин не всегда сидел в своей лавке и отлучался в помещение, расположенное позади магазинчика.

На этот раз хозяин был у прилавка. Угрюмый, небритый латыш. Седая щетина покрывала синеватые склеротические щеки, разрисованные багровыми жилками.

Хозяин был не один: еще через дверное стекло я заметил, что над прилавком склонился какой-то покупатель.

Я вошел и невольно сделал шаг обратно, неприятно пораженный встречей…

Я увидел Гашке! Да, того самого Гашке, с которым лежал в госпитале в одной палате и которого мельком заметил в канцелярии гестапо.

Он небрежно на меня покосился и сделал вид, что не узнал, а может быть, и в самом деле забыл, и опять склонился над прилавком. Усилием воли я принудил себя приблизиться к прилавку. Перед господином Гашке в изобилии лежали открытки с изображением обнаженных красавиц в весьма нескромных позах.