Читать интересную книгу На секретной службе - Сергей Донской

– А если бы я отказался?

Такое нелепое предположение было отметено небрежным взмахом руки:

– Не смеши меня, парень. Ты когда-нибудь видел капризничающую подопытную крысу?

– Я не подопытная крыса! – вырвалось у злобно ощерившегося Макса.

– Но и капризничать себе позволить не можешь, верно? – подмигнул ему Штейн. – Так что слушай и запоминай. Прямо от меня отправишься в отель «Пассаж», захватишь с собой все необходимое и подготовишь шестьдесят второй номер к приходу гостей. Там сейчас пусто и будет пусто до позднего вечера, так что можешь действовать спокойно, без спешки и суеты.

– Без шума и пыли, – пробормотал Макс.

– Надеюсь, шума и пыли будет как раз предостаточно.

– Вот именно. Как, по-вашему, я смогу проникнуть в номер? В наших гостиницах на каждом этаже торчит дежурная, следящая за постояльцами. Кроме того, я не умею взламывать замки.

– С дежурной разбирайся сам, – сказал Штейн, даже не попытавшийся подавить зевок. – Что касается ключа, то его дубликат находится в твоем багажнике… вместе с некоторой суммой на текущие расходы. – Еще один беглый взгляд на часы. – На твоем месте я бы поспешил. Время у тебя есть, но его не так уж много.

– Кому принадлежит номер?

– Одной ветреной особе. Мужчинам она любит представляться Милочкой, хотя уже давно не девочка. Людмила Борисовна Плющ, так ее зовут на самом деле.

– Чем она вам не угодила?

Штейн усмехнулся:

– Милочку подвела ее чрезмерная сексапильность. На самом деле ловушка расставляется не на нее, а на ее кавалера.

Макс почесал кончик носа:

– Это тот самый московский Джеймс Бонд?

– Ты догадлив, но медлителен. Пора тебе привыкать к нашему ритму жизни. Наш девиз: экшн и еще раз экшн. Побольше действий, поменьше болтовни.

– Как в американских боевиках?

– Да уж не как в романах Достоевского.

Штейн пренебрежительно фыркнул. Макс нервно потер руки, пощелкал суставами пальцев и встал.

– Если я сделаю это, вы сдержите свое слово?

– Вы, русские, обожаете делить шкуры неубитых волков, – нахмурился Штейн. – Скажешь «хоп», когда окажешься в кузове. Разве не так гласит ваша народная мудрость?

– Не так. Мы говорим: «Назвался груздем – полезай в кузов».

– Вот и полезай. – Новый зевок. – И поскорее. Не то твой счастливый билет достанется кому-нибудь другому. Кому-нибудь более расторопному.

Сделав два шага к двери, Макс остановился и обронил, не оборачиваясь:

– Дайте мне хотя бы одним глазком взглянуть на документы. Хотел бы я увидеть свою иммиграционную карту. Она готова?

Нижняя челюсть Штейна выдвинулась на пару миллиметров вперед и оставалась в таком положении на протяжении всей последующей отповеди:

– Послушай, парень, я ведь не спрашиваю тебя, как ты намереваешься проникнуть в отель. Это твое личное дело, в которое я не вмешиваюсь. Ты тоже не вмешивайся в мои дела, о’кей? По-моему, так будет справедливо.

Максу оставалось лишь буркнуть что-то нечленораздельное и покинуть кабинет.

Спускаясь по лестнице, он думал о том, что американское понятие справедливости уж очень расходится с его собственным, и перспектива получения «зеленой карты» впервые показалась ему не такой уж заманчивой. Впрочем, как верно подметил Штейн, капризничать он себе позволить не мог. Даже не считая себя подопытной крысой.

IX. Какой пассаж!

Гостиница «Пассаж» размещалась в историческом центре Одессы, недалеко от Дерибасовской улицы. Здание, возведенное в 1886 году, считалось архитектурным памятником девятнадцатого века, но находилось в таком плачевном состоянии, словно его однажды попытались снести, а потом махнули рукой да так и оставили стоять, решив дожидаться, пока оно развалится само по себе.

Ванные комнаты кишели грибковыми микроспорами, азартно атакующими каждую пару босых ног, ступающих на осклизлый кафель. Бачки унитазов издавали столь ужасающие хрипы, что впечатлительным жильцам мерещились по ночам покойники с перерезанными глотками. Двери номеров выглядели так, будто каждую из них пытался вышибить опасный безумец, вооруженный топором или ломом. Балконы кренились, полы дыбились, кривые потолки осыпались побелочной перхотью, грозя похоронить под собой каждого из ста шестидесяти пяти смельчаков, рискнувших остановиться в «Пассаже».

Один пожилой англичанин, покидая гостиницу, признался, что даже ночевка в девонширском замке с привидениями не произвела на него столь гнетущего впечатления, какое он увозит с собой из Одессы. Другой иностранец, то ли датчанин, то ли швед, то ли вообще норвежец – сам черт их не разберет, этих уроженцев Скандинавии, – заметно поседел после самовозгорания телевизора марки «Рекорд», случившегося в его люксе. Кстати говоря, таких люксовых номеров в «Пассаже» насчитывалось ровно семнадцать, но холодильники исправно функционировали лишь в пяти из них. Остальные агрегаты производили не столько холод, сколько чудовищную вибрацию, и хорошо, что не одновременно, потому что обветшалое здание гостиницы могло бы не выдержать подобной встряски.

Почему холодильники до сих пор не списали и не вывезли на свалку, было ведомо одному администратору. Зимой постояльцы хранили скоропортящиеся продукты между оконными рамами; летом никак не хранили, а сразу съедали; весной и осенью распоряжались ими по своему усмотрению, в зависимости от погоды и состояния желудков. Тем же, кто предпочитал питаться в кафе или ресторанах, приходилось рыскать по окрестностям, поскольку в самой гостинице имелся лишь крошечный бар, едва вмещавший бармена, стойку да ватагу проституток, цедящих свои напитки за рахитичными столиками.

Женская половина персонала ненавидела их до скрежета зубовного, несмотря на то что девочки из бара отстегивали администрации и коридорным довольно солидные суммы. К примеру, Ада Аркадьевна Румянцева, дежурившая на втором этаже, имела от них около трехсот гривен в месяц, то есть чуть больше официальной зарплаты. Однако она считала проституток «урожаем ядовитых ягодок» и относилась к ним не в пример хуже, чем к своим четвероногим питомцам: мопсихе Венере и кошке Клеопатре.

Другой ее страстью были романы серии «Русский 007». Приобретая очередную книгу про майора Громова, Ада Аркадьевна наперед знала, что найдет в ней все то, чего так не хватает в реальной жизни, – романтику, приключения, безусловную победу добра над злом и половодье чувств, окрашивающих серые будни во все цвета радуги. Пускай неутомимый майор менял подруг как перчатки, но зато каждая из них получала свою толику женского счастья, и это оправдывало Громова в глазах Ады Аркадьевны. Более того, она жаловала его куда больше, чем реальных мужчин.

Причин для скептического отношения к сильному полу было множество, но главная состояла в том, что сильный пол вниманием Аду Аркадьевну не баловал. Несколько лет назад у нее случилось воспаление молочной железы, и после операции она осталась одногрудой. Как заправская амазонка, если только хоть одна амазонка доживала до того возраста, когда лицо превращается в печеное яблоко, а тело усыхает до сходства с мумией.

Кроме того, от многочасового сидения на боевом посту у Ады Аркадьевны начались боли в позвоночнике, что тоже не способствовало оптимистическому отношению к жизни. Коллеги считали ее злюкой и окрестили в своем кругу Инквизиторшей. Прозвище приклеилось к Аде Аркадьевне за манеру утверждать, что она видит людей насквозь, награждая каждого собеседника многозначительным прищуром а-ля майор Громов. Именно таким пронизывающим взглядом был встречен появившийся на втором этаже молодой человек с внешностью прожженного прощелыги и улыбкой рано повзрослевшего ангела.

– Добрый вечер, – произнес прощелыга, изобразив нечто вроде намека на полупоклон.

– Слушаю вас, – сказала Ада Аркадьевна, продолжая разглядывать его сквозь амбразуры глазниц.

– Даже не знаю, с чего начать…

– Так не начинайте вовсе. – Плечи коридорной приподнялись и опали вновь, давая понять, как мало интересует ее личность прощелыги и причины, приведшие его в «Пассаж».

Постояльцем гостиницы он явно не являлся, бумажник на виду не вертел, а одевался чересчур крикливо для своего тридцатилетнего возраста. Чем такой мог смягчить одногрудую амазонку, лишенную мужской ласки? Не пижонской же курточкой и не ярким свитером, верно? Так что рот Ады Аркадьевны сложился в такую же узкую линию, как каждый из ее прищуренных глаз. И эти поджатые губы не собирались складываться в приветливую улыбку или разжиматься для каких-либо ободряющих фраз. Тот, кому есть, что сказать, скажет. А нет, так скатертью дорога.

– Моя жена, – пробормотал прощелыга, убедившись, что помощи ему ждать неоткуда.

– Что ваша жена? – неприветливо спросила Ада Аркадьевна.

– Она…

– Разумеется, она. Не он же.

– Она…

– Послушайте, молодой человек. У меня уйма работы. – Ада Аркадьевна похлопала ладонью по регистрационному журналу, в котором за всю ее смену появились лишь три новые записи. – Или говорите, что вам нужно, или не морочьте мне голову.