не любил совсем. Как?
– Не знаю. Знаю только, что там о ней, по меньшей мере, половина – правда.
– Я бы так не мог. У меня, ты знаешь, много баб было. Ну, разругаемся, разойдёмся, а до сих пор встречаемся, как друзья. Жалко ведь, что-то хорошее было с ними связано, с каждой. И они, мои бывшие, знают друг о друге – и ничего. Правда, называют друг друга не иначе как блядь. Они мне так и говорят о других: «Эта твоя бывшая блядь!» – Луценко рассмеялся. – Ладно, Игорёк, не бери в голову. Все бабы дуры, но, к сожалению, без них нельзя. Моя нынешняя Сашенька не лучше других. Меня устраивает её простое отношение к мужикам. Мужчины, говорит она, это вроде домашних животных: их надо вовремя накормить, напоить и выгулять. Так они смотрят на нас. Ну, а нам-то что остаётся? Только не разуверять их в этом – от этого польза и нам, и им.
Конечно, он не любил её, совсем не любил, думал Игорь, расставшись с Луценко. И откуда там быть любви?! Ведь думать о ком-то – это ещё не любить, это только, в лучшем случае, быть на пути к любви. И жалеть ему было не о чем. Разве лишь о том, что он сам о ней придумал, и так привязался, так пристрастился к этому придуманному им образу, что жаль стало с ним расставаться. Разумеется, всё это было ничто иное как результат полярной ночи. Не даром фантазии его, которые ему этой ночью привиделись, лучше сказать, приснились, так смахивали на обманчивые, причудливые сполохи Северного сияния. Оригинал не всегда совпадает с тем, что человек думает о нём, так она сказала, – в его случае, никогда не совпадает! Потому что богиня – вот единственная, кто ему нужен, богиня. Потому что сам он – бог, бог, живущий в мире созданных им образов. Можно ли ими жить? Вряд ли. Потому-то и хочется настоящего, непридуманного, хотя бы один единственный раз в жизни. И единственно настоящее – это его Таня, его Танюша.
24
Игорь позвонил ей на работу.
– Я слушаю! – узнал он её голос – какая радость была вновь слышать её голос!
– Таня! Танюша… – Голос у него сорвался.
– Что, что, мой милый? Что с тобой случилось?
– Танюша! – У него больше не было слов. – Танюша…
Если бы она была рядом, ему не нужны были бы никакие слова. Он опустился бы перед ней на колени, обнял бы её колени и, как библейский блудный сын, ждал бы, когда ему позволено будет подняться.
– Тебе плохо? – спросила Таня: это был встревоженный голос той, которая одна могла спасти, одна могла поднять его с колен.
– Нет, мне хорошо. Когда я слышу твой голос, мне хорошо.
– Что с тобой было? Куда ты пропал?
Он молчал.
– У тебя кто-то был и ушёл, да?
– Да… Нет! На самом деле, нет, не было никого. Ты одна…
– Да подождите немного! – попросила Таня громко и чуть не плача кого-то, кто, очевидно, ждал её у кассы. – Игорёк, ты теперь не один, у тебя есть я и Алёшка.
– Танечка, милая, ты можешь приехать сюда?
– Да, конечно.
– Приезжай вместе с Алёшей. Вы мне оба нужны, очень-очень.
– Мы приедем.
Таня приехала одна, прилетела вертолётом вместе с группой жителей своего посёлка. Рейс был специальный, приуроченный к Празднику проводов русской зимы, празднику, который традиционно каждой весной отмечался в городке. Игорь встретил её на вертолётной площадке вблизи залива, они обнялись и долго без слов стояли, крепко обнявшись, – словно, замёрзнув в долгой разлуке, отогревались теперь в объятиях друг друга.
– Каждый день думала о тебе, и Алёшка каждый день спрашивал, где ты. Что я могла ему сказать! – Её глаза были полны слёз. – Он раньше всегда с радостью ехал на этот праздник, а в этот раз ни в какую, как я ни уговаривала его. Пришлось ехать одной. Попросила бывшую свекровь присмотреть за ним.
– Это он из-за меня… Танюша, у меня есть новости. Я заключил новый договор с фирмой, где работаю, и теперь, как и ты, стал жителем Севера. Получать командировочные от фирмы больше не буду и ездить часто домой тоже больше не буду. Понимаешь?
– Понимаю, – сказала Таня. – Понимаю, что твой дом теперь будет здесь. – Она опять заплакала. – Не могу… Как будто потеряла тебя и опять нашла.
– А я… Я только теперь тебя нашёл, по-настоящему и… навсегда.
На главной площади города были устроены торговые ряды; с корзинами разнообразной выпечки и жареной снеди там ходили одетые в русские народные костюмы официантки из ресторанов и столовых города. Там же на площади была выстроена из снега большая башня, грубостью и массивностью напоминающая Памятник битве народов в Лейпциге, а наверху на сопке работали аттракционы для взрослых и детей. Площадь и главная улица города были запружены толпами гуляющего народа. Сначала Таня и Игорь прошлись туда и сюда между торговыми рядами, потом посидели в кафе «Волна». Там было, хотя и тесно, но уютно и тепло. Столы были составлены в один большой стол посредине, в углу привлекал всеобщее внимание большой, до блеска начищенный медный самовар: гости сами обслуживали себя, наливая для чая кипяток из самовара и набирая сладостей и пирожных из вазочек и подносов на столе.
– Жаль, что Алёшка не приехал, – посетовала Таня.
– Да, жаль. Ну ничего, через год приедет, а сначала мы должны с ним опять подружиться.
– Я этого так хочу!
Разогревшись чаем и пирожными, они отправились в загородный парк, остановились на мосту через речку, огибавшую парк. Выше и ниже по течению речка была широкая и была там покрыта льдом и присыпана снежком. К мосту она сужалась, под мостом течение убыстрялось, вода здесь текла, шумно булькая, не укрытая льдом. Чуть ниже моста посреди потока лежали большие камни, шапки снега на них были оторочены понизу у воды тонкой и прозрачной ледяной бахромой. Вдоль берега, чуть припорошенные снегом, недвижно стояли замёрзшие берёзки.
– Везде живут люди… – задумчиво промолвил Игорь, оставаясь, очевидно, в той теме, которая никогда не отпускала его.
– Ты думаешь, я хочу уехать отсюда? – сказала Таня, она поняла, что он имеет в виду. – Нет, не хочу, мне здесь хорошо.
– Но не всем же здесь хорошо!
– Не знаю, мне хорошо. Природа нравится. Из отпуска на юге всегда с радостью возвращаюсь сюда – там по-своему хорошо, тепло, но дома мне как-то спокойнее.
Вот, и её что-то притягивает к этим местам. Да и сам он суровость северной природы