шинели, они просто садились на снег и, траверсируя по склону, как на санках, почти с комфортом съезжали вниз.
– Вот мы и дома, – сказал Женя Луценко, входя через полчаса в общежитие и бросаясь на свою кровать.
17
Ещё в воздухе, через иллюминаторы вертолёта Игорь заметил невысокую и неяркую зарю. Было пасмурно, вертолёт летел низко над землёй, а ему хотелось подняться выше, выше облаков, туда, куда поднимаются самолёты, чтобы оттуда увидеть солнце. Дело-то к весне идёт, подумал он с радостью, меньше месяца осталось до конца полярной ночи и командировки. Оказавшись на земле, он опять глянул на небо – зари отсюда было не видать, лишь на небе как напоминание о ней виднелись одиночные розовые пятна. Нет, до весны ещё далеко, погрустнев, подумал он, но всё-таки половина полярной ночи уже позади.
Опять потянулись трудовые будни, но теперь они не казались ему столь тягостными. Выходя в полдень проветриться на смотровую площадку маяка, Игорь с радостью замечал, что небо над головой становится с каждым днём светлее, и усердно выискивал между серых рваных туч пятна розового и золотистого света. Они говорили, что дело неостановимо движется к весне, напоминали о солнце, о лете, о тех местах, где люди не знают, что такое полярная ночь. С нетерпением он ждал весны, когда солнце поднимется из-за горизонта, когда он поедет домой, на свидание с Людмилой.
Идя в столовую, он каждый день проходил вдоль берега моря. Штормило. Волны набрасывались на берег, на чёрные скалы и, как дикие злобные псы, рвали и терзали их. Вот почему эти скалы выглядят такими дикими и точно ощеренными, подумал Игорь. Но ведь есть же, плещутся где-то другие волны, которые ласкают, нежат, целуют. Они приедут к тёплому морю и будут жить там вдвоём в маленьком домике. Я буду готовить для тебя, скажет Людмила… Как приятно было думать об этом и мечтать!.. Но тут жестокая, железной логики мысль, как удар дубиной по голове, обезоруживала, сбивала с ног, всё ломала. Зачем, зачем ты создаёшь! Из чего! Ведь нет ничего, нет!
Та светлая, безмятежная, счастливая мечта о лете и тепле, о Людмиле, была точно могучая волна, спешащая выброситься на берег, чтобы там, в каменной впадине, за спасительной высокой скалистой грядой найти покой и отдохновение. Но другая, пришедшая неожиданно откуда-то сбоку, ещё более мощная волна преграждала ей путь, сталкивалась с нею. В борьбе с этой, последней, уходили её силы, превращались в высокие белые гребни, в белую шипучую пену, в грохот и в фонтаны брызг – берега и желанного покоя она так и не достигала. Дикие волны и грохот, пена и брызги были на этот раз враждебны ему – милее, желаннее была спокойная гладь моря.
Пока была работа, он не так сильно тосковал по Большой земле. Но, работая не покладая рук, уходя на маяк иногда даже после ужина, он в две недели закончил работу. Оставалось ждать отъезда.
А непогода, между тем, никак не кончалась. Связь с Большой землёй осуществлялась только по радио. У курящих подошли к концу папиросы и сигареты, и они вынуждены были закурить простую солдатскую махорку. Подходило к концу и спиртное, оно оставалось только у гражданского начальника маяка, человека от природы мягкого, который поэтому на тот момент против своей природы превратился в самого могущественного на маяке человека. Люди ходили мрачные и раздражённые, часто и по малейшему пустяку вспыхивали ссоры. Первый вопрос с утра, только открывались глаза, был, не подходит ли корабль. На что всякий раз рефреном следовал ответ: «Подходит… Но подходов нету!» – ответ людей отчаявшихся, но не потерявших чувства юмора.
Наконец, в конце января ветер несколько поутих. Подошедшее к маяку уже вечером большое гидрографическое судно остановилось в полукилометре от берега напротив миниатюрной гавани маяка; не рискуя бросить якорь из-за сильного волнения, там не выключали двигатели. С большими предосторожностями с корабля спустили на воду моторный баркас. Баркас зашёл в гавань, и пока специальная команда моряков удерживала его, отъезжающие быстро перемахнули через борт – судёнышко тотчас отошло от берега, направляясь к кораблю.
Старенький слабый мотор, работая из последних сил, с натугой тянул баркас, тарахтенье его едва слышно было за шумом ветра и волн. Когда же до корабля оставалось метров двести неспокойного моря, мотор и вовсе заглох. Попытка моториста вновь его запустить не увенчалась успехом. Замешательство длилось не более полминуты – моряки вместе с пассажирами взялись за вёсла. Те были длинные и тяжёлые, с толстыми, почти неохватной толщины квадратными рукоятками; на холодном ветру пальцы стыли, деревенели и плохо слушались – добраться до корабля своими силами не представлялось возможным.
Хотя ветер не был силён, и регулярных, то есть движущихся в каком-то одном и постоянном направлении, волн не наблюдалось, на море происходило нечто совершенно другое. Громадные, чёрные и тяжёлые, как густая смола, валы медленно поднимали на себе баркас, поднимали, поднимали – так высоко поднимали, что захватывало дух, и так же медленно опускали – опускали так глубоко, что судёнышко с людьми на борту оказывалось словно на дне глубокого котлована, чёрные края которого, нависая высоко над головой, грозили вот-вот сомкнуться и обрушиться вниз, на головы терпящих бедствие. «Морская зыбь», – авторитетно определил кто-то из бывалых моряков. Казалось странным, что при таком характере волнения, фактически остающихся на месте валах и отсутствии целенаправленного движения волн, расстояние между баркасом и кораблём быстро увеличивалось, – судёнышко несло в открытое море. Единственное, что с помощью вёсел удавалось сидящим в нём, – это кое-как держать нос баркаса вдоль этого направления.
На корабле, конечно, поняли, что произошло, – он развернулся и направился к баркасу. Хотя и сам корабль, словно скорлупку, качало на волнах, но посреди неспокойного, зыбкого моря людям в баркасе он один представлялся островком уверенности и надежды, чуть ли не частицей земной тверди. Да, там работали моторы, там горели яркие огни – в наступившей густой тьме они казались особенно яркими; чем ближе подходил корабль, тем внушительнее казались его мачты и надстройки.
Сделав искусный манёвр, судно подошло вплотную к баркасу. Люди, стоявшие у релинга, борта корабля, что-то кричали, и, перегибаясь через него, тянули руки навстречу. Пассажиры баркаса один за другим с их помощью поднимались на корабль. Когда очередной вaл поднял баркас, Игорь встал на его борт, ухватившись за релинг корабля, в одно мгновение без чьей-либо помощи перемахнул через него и спрыгнул на палубу. Он хотел остаться здесь, чтобы посмотреть, как будут поднимать баркас.
– Не стой здесь, мешать