Губы трогали ее кожу почти неслышно, осторожно, как лакомка, выжидающе. Растягивая удовольствие. Такие нежные губы. Они коснулись ее рта и замерли. От него пахло терпким вином, а подушечки пальцев, что лежали на ее лице, были шершавыми, словно от тяжелой работы. Язык Хантера прошелся по губам Крис, размыкая их, и объятие стало сильнее. Он сжимал ее, словно давая понять, что уже не отпустит. И она поняла, что не хочет, чтобы он отпускал. Совсем не хочет. Так сильно, словно… Мрак, да что с ней!
— Хантер, прости, но я, кажется… — она попыталась отстраниться и неожиданно поняла, насколько дознаватель сильный. Его руки словно прутья стальной клетки не давали ей пошевелиться.
— Не отталкивай меня, — медовый голос обволакивал сладостью, зачаровывал. — Тебе будет хорошо, Крис… Ты ведь хочешь этого… Очень хочешь…
Очень. Она очень его хочет. Невыносимо. Безумно. Хочет, чтобы эти руки сорвали ее серое платье. Чтобы он сделал ей подсечку, и она упала на ковер. А Хантер перевернул ее на живот, прижал к светлому ворсу, удерживая одной ладонью ее руки и не позволяя двигаться, раздвинул ей ноги коленом… чтобы он сделал это грубо, так, чтобы она застонала под его напором, признавая власть и право мужчины делать с ней все, что он захочет. И чтобы трахал ее все ночь, не останавливаясь… Именно этого она и хочет.
Хочет?
Она?
Осознание вспыхнуло в голове, выжигая навязанное желание. И Хантер тотчас отстранился, почувствовав это.
Кристина со злостью уставилась в темные насмешливые глаза.
— Ты навязывал мне эмоции, Хантер. Это запрещено! Это противозаконно!
— О чем ты, Крис? — он мягко улыбнулся. — Тебе показалось, что я заставляю тебя? Может, ты просто не хочешь верить своим… желаниям? Или боишься их? Расскажи мне, чего ты боишься…
Его палец очертил контур ее губ, мягко надавливая и раздвигая их.
— Не бойся меня, зимняя девочка, я не обижу… — прошептал он, снова склоняясь к ее лицу.
Кристина дернулась, вырываясь из его рук.
— Уходи, — отступила на шаг, обхватив себя руками. — Уходи. Сейчас же!
Мужчина склонил голову, рассматривая ее, но Крис лишь сжала зубы, твердо глядя в его глаза. Если бы не ее защита, то они уже лежали бы на ковре, сплетаясь телами.
Хантер взял с кресла свою куртку.
— Не знаю, что ты себе придумала, но я не хотел тебя обидеть, Крис, — он пошел к двери, неспешно, словно ожидая, что она остановит. — Просто ты мне нравишься, не вижу ничего плохого в этом. Прости, если тебя это оскорбляет. И спасибо за ужин.
Дверь хлопнула, и гостиная погрузилась в тишину, нарушаемую лишь потрескиванием дров в камине. Кристина сжала виски ладонями, а потом тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения. Ее взгляд упал на незашторенное окно. В доме напротив горел свет, и лорд Дартер приподнял руку с бокалом, приветствуя ее. А Кристина с трудом удержалась от желания швырнуть в стекло что-нибудь тяжелое.
* * *
Лето
Кай
Не знаю, как я умудрился так напиться. Ночью проснулся от холода и обнаружил, что лежу на ковре в гостиной, в одних брюках, рядом с потухшим камином. Пустая бутылка виски валялась рядом, на подушке дивана спал кот. Я сел, потряс головой и тут же пожалел об этом: затылок изнутри жрали железные черви. Они вгрызались в череп и скрежетали по кости металлическими зубами, пытаясь прогрызть в ней дырку и выбраться наружу.
Придержал голову руками и добрался до кухни. Нашел коробку с обезболивающим, закинул в рот сразу несколько пластинок, разжевал. Запил водой. На языке остался мерзкий вкус виски и горьких лекарств. Сунул голову под холодную воду, ожидая, когда полегчает.
Полегчало. Хотя черви не исчезли полностью, а просто стали скрести не так яростно. Сердце стучало, с трудом перекачивая кровь, слишком густую и вязкую, липкую, словно смола. Я задыхался. Схватил куртку, надел на голое тело, сунул ноги в ботинки и вышел на улицу.
Середина ночи. Время страстных стонов и мокрых движений в агонии страсти, или тягостные часы плохих воспоминаний.
Вот почему я так надрался, все дело в них. В воспоминаниях. Это и есть те самые черви, что живут во мне, изгрызая кости. Иногда их удается усыпить. Ненадолго. Я точно знаю, чего нельзя делать, чтобы они не проснулись. Например, нельзя заводить котов.
… в двенадцать Мили где-то подобрала рыжего котенка с белыми пятнами на морде и лапках.
— В носочках, — рассмеялась она, — а здесь бантик, смотри!
Я смотрел. Он был вполне обычный, таких по весне появляется целое полчище. Кто-то благополучно обретает хозяев, кто-то ведет свободный образ жизни и промышляет разбоем.
— Он особенный! — убеждала меня Мили. — Надо придумать ему имя.
— Рыжий? — хмыкнул я.
— Фу, как скучно! — она хохотала, сдувая со лба челку. — Это особенный кот, и у него должно быть особенное имя! Такое, которое сразу определит его дальнейшую судьбу! Понимаешь?
Я снова хмыкнул. Мили любила давать прозвища всем вокруг, не знаю, определяли они судьбу своих обладателей или нет, но мы порой забавлялись этим часами.
— Соседка Грета? — спрашивал она.
— Курица-несушка, — шептал я. Мили смотрела на толстую тетку, окруженную выводком детей, и хихикала, уткнувшись в ворот старого свитера.
— Родриг?
— Пират Роджер. На абордаж!
— Ведьма Эльза?
— Ядовитая поганка…
— Ритка?
— Булка с повидлом… Черничным…
Мы хихикали, зажимая рты и рассматривая сверху проходящих внизу людей. Окошко чердака было круглым и пыльным, сбоку деловито плел свои кружева паук, давно привыкнув к нашему обществу. Мы существовали в согласии: он не трогал нас, а мы — его. К тому же хлебные крошки, что мы роняли на старые потемневшие доски, частенько привлекали голодных и невнимательных мушек, которые регулярно угождали в паучьи сети. Так что паук, наверное, был нам благодарен и даже пытался украсить наше убежище, чтобы порадовать. Я рассказывал о пауке Мили, а она качала головой и щелкала меня по носу.
— Дурак ты, Кай! Вечно выдумываешь!
Мне она тоже придумала прозвище. Говорила, что Кай — это мальчик с замерзшим сердцем в одной очень старой забытой сказке. Милинда даже пыталась мне ее рассказывать, но я был уверен, что это выдумка, и такой сказки нет. Она была не меньшей выдумщицей, чем я, просто не хотела сознаваться в этом.
— Так как назовем рыжего? Это должно быть особенное имя! Как у тебя. Только другое.
— Я бы назвал его рыжий, — пожимал я плечами. Пожимать плечами, лежа животом на досках чердака, было не слишком удобно, но мне казалось, что все взрослые так делают — пожимают плечами. А мне в мои тринадцать очень хотелось быть взрослым.