— Кем?
— Единственными людьми, у кого есть власть такие решения принимать. Теми, кто контролирует финансирование РСН. Кроме того, тут не просто движение «Наружу». За этим стоят другие политики — должны стоять.
— Это совершенно нелогично.
— Ну и что? При чем тут логика? Когда политика входит в дверь, логика выходит в окно.
Камилле хотелось орать и ругаться. Но у нее хватало разума и самообладания, чтобы понять, что ничего хорошего это не принесет. Какими бы скверными ни были новости, не имело смысла набрасываться на вестника... даже если ты не имел никакого понятия о том, почему его таковым выбрали.
Время было для логики, а не для перебранок с воплями.
— Дэвид, задумайся на минутку. Все это не так плохо, как кажется. По сути, так все даже может обернуться еще лучше. Если они так психуют по поводу перестройки программы на близкие мишени, черт с ними, РСН их съест. В пределах сотни световых лет не так много звездных систем. Мы найдем бреши в графике наблюдения. Мы с тобой знаем, как перепрограммировать РСН быстрее, чем кто бы то ни было, и больше никто во всей Солнечной системе не имеет представления о том, как быстро мы можем это сделать. Мы будем пользоваться преимуществом приоткрытых щелей и по-прежнему исследовать край вселенной.
Дэвид без малейших усилий поднял ее со своих коленей и пересадил на стул, после чего подошел к койке и растянулся там. Глаза его закрылись.
— Ты не слушала, любимая. — Теперь голос его был мрачным и отстраненным. — Я не сказал, что наши эксперименты сняты с РСН — мы уже давно знали, что так, скорее всего, и случится, когда астрономические суперзвезды явятся пользоваться местными мощностями. Я сказал, что мы выброшены из центра РСН. Ты и я. Камилла и Дэвид. Сюда привезут новый персонал — тот, который специализируется на наблюдательных программах ближайших звездных систем. Вот конкретное сообщение, за которым я, как выяснилось, летал на Землю.
— Но, черт возьми, что будет с нами?
— А вот это самые скверные новости. — Дэвид открыл глаза и с несчастным видом уставился в потолок. — Мы должны будем уехать. В течение двух недель нам придется покинуть центр РСН. Мне было сказано, что пройдет по меньшей мере два года, прежде чем у нас появится хоть малейшая надежда снова сюда вернуться.
5
СОВИНАЯ ПЕЩЕРА
Для колонистов и исследователей, что прокрадывались наружу мимо Пояса астероидов в течение третьего десятилетия двадцать первого века, Ганимед представлял собой изюминку системы Юпитера. Самый крупный из четырех галилеевых спутников, имея радиус 2650 километров, он также являлся самой большой луной в Солнечной системе, размером практически с планету. На Ганимеде имелась масса всякой всячины, чтобы ее исследовать, оформлять и развивать.
Низкая плотность Ганимеда обеспечивала силу тяготения всего-навсего в одну седьмую земной — фактор, особенно привлекательный для привыкших к невысокой гравитации обитателей Пояса. И, наконец, Ганимед изобиловал летучими веществами: аммиаком, метаном и — самым драгоценным из всех — водой. Половина всего Ганимеда была свежей водой и льдом, причем последний покрывал почти всю жесткую, растрескавшуюся поверхность. Человек, который взялся бы расхаживать там в скафандре, смог бы откалывать куски льда, плавить их и вдоволь пить слегка отдающий серой результат.
Был там только один подвох. В небе, в миллионе километров от Ганимеда, нависал Юпитер. «Юпитер плювиус» — Юпитер, дожди приносящий. Но этот дождь не был охлаждающим бальзамом с небес. Это была бесконечная крупа протонов большой энергии, собранных из солнечного ветра, ускоренных демоном магнитного поля Юпитера и убийственным градом падающих на замерзшую поверхность Ганимеда. Человек, облаченный в скафандр, обеспечивающий солидную защиту на Луне или Марсе, на Ганимеде за считанные часы поджарился бы и умер.
Колонисты преодолели эту проблему одним броском. В конце концов, протонный дождь был куда хуже на маленькой водянистой Европе, расположенной ближе к Юпитеру и заметной в небе Ганимеда как диск в половину Луны. Еще хуже он был на плюющемся серой Ио, самом приближенном к Юпитеру из четырех галилеевых спутников.
Так что Ганимед должен был людям отлично подойти. Все твердые недра спутника были вполне доступны и безопасны; требовалось только немножко поработать. Пригоршня «фон Нейманнов» в виде туннельных роботов была разработана, сброшена на поверхность и на несколько лет оставлена редуцировать, а также делать свою работу, тогда как люди временно удалились и принялись совершенствовать свои скафандры.
Новые модели скафандров, в которых они вернулись, содержали в себе вшитые нити высокотемпературных сверхпроводников. Все заряженные частицы, следуя по линиям магнитного поля, безвредно огибали поверхность таких скафандров. А человеку внутри было уютно и безопасно. В тех высокопарных рассказах, без которых человеческая порода, похоже, никак не способна существовать, часто заявлялось, что, выйдя на поверхность, обитатель Ганимеда может сказать, в какую сторону он смотрит, исходя из давления, оказываемого отвращенными протонами на его скафандр.
Подобная наглая ложь могла выживать благодаря тому, что большинству жителей Ганимеда никогда и не снилось приближаться к поверхности. Это еще им, интересно, зачем? Снаружи были лед, холод и унылые скалы. Вся жизнедеятельность проходила в норах и подганимедских залах, вечно расширяющихся и сложно взаимосвязанных.
Причем колонистам никогда не случалось подумать о своем доме как о чуждом, стерильном или враждебном. Когда между Землей, Марсом и Поясом разразилась Великая война, жители Ганимеда оставались от нее в стороне, в ужасе наблюдая за тем, как три четверти человечества гибнет, и благодаря тех богов, которые только могли существовать, за то, что им так уютно внутри безопасного, цивилизованного Ганимеда.
К тому времени, как Вильса Шир получила звонок от своего агента и вылетела с Весты, война уже четверть столетия как закончилась, и инверсия естественной перспективы получила свою законченную форму. Сама мысль о жизни на истерзанной, разрушенной войной Земле с ее мертвым полушарием и костоломной гравитацией, представлялась ганимедцам отвратительной. Представления о Марсе и Луне, мрачно-пыльных и бесплодных, были немногим лучше. А мысль о том, чтобы жить где бы то ни было на открытой поверхности, чтобы стать добычей падающей бомбы, случайного урагана, приливной волны или солнечной вспышки, казалась хуже всего.
Свами Савачарья, тридцати семи лет от роду, был подлинное дитя Ганимеда. Он никогда не поднимался на голую поверхность. Хотя он работал главой отдела расписаний управления Пассажирского транспорта для Внешней системы от Юпитера до облака Оорта, он никогда не навещал другую планету или спутник. Савачарья просто не видел тому причины. Все жизненные блага были доступны ему в его личных покоях, причем в пределах нескольких минут. Из своей пещеры в семи километрах под поверхностью Ганимеда он стремительно получал доступ к любому открытому библиотечному файлу и источнику данных в Солнечной системе. А в его контору, когда оказия того требовала, любая важная персона легко могла найти дорогу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});