Это потому, что я все время был один, думал Филипп. Я жил отдельно от всех. Но теперь все изменилось. Нас стало двое, и мы должны привыкнуть друг к другу. Нам нужно быть нежными, любящими и преданными супругами. Это нужно только нам – моей Марии Мануэле и мне.
От Вальядолида до замка Алькасар-де-Сан-Хуан было несколько миль езды. И вот молодые, как того требовали испанские обычаи, собрались навестить бабку Филиппа, королеву Хуану. Впрочем, Марии Мануэле она тоже приходилась бабкой.
Мария Мануэла очень боялась. Она много слышала о королеве Хуане.
Филиппу было бы интересно узнать, что именно она слышала. Сам он еще в детстве пытался проникнуть в таинственную историю своей бабки. Он хотел расспросить Марию Мануэлу, но не мог себе этого позволить. Он привык уважать традиции, а при испанском дворе предпочитали не говорить о помешанной королеве.
В тот день Мария Мануэла выглядела просто прелестно, и он не мог не подумать о том, как очаровательна в ней эта детская робость и застенчивость. У нее был точь-в-точь такой же вид, как и в день приезда из Лиссабона, – ни дать, ни взять, маленький зверек, пойманный в ловушку и пугливо озирающийся по сторонам. Вот такой он любил ее больше, чем радостной и беззаботной, – хотя она и никогда не веселилась с ним, как со своими молодыми служанками и камеристками. Иногда ему удавалось незаметно подслушать ее смех. Едва ли она поверила бы, что ее важный, строгий супруг желает быть ее нежным и отзывчивым любовником. Между ними всегда стоял холодный и рассудительный принц – это чувствовал даже Филипп. Если он пробовал рассказать ей о своей любви, то этот другой Филипп непременно удерживал его. Утешением ему служила только вера в то, что такое положение дел будет сохраняться не вечно.
Скоро она сможет понять его. И больше не будет пугливым ребенком, смеющимся только над ужимками обезьян и карликов. Она станет женщиной и тогда оценит его чувства. Он с нетерпением ждал этого дня.
Сейчас он не мог отвести глаз от нее. Ее густые волосы были подобраны над шеей и украшены сверкающими драгоценными камнями, которые она привезла из Португалии. Подол дорогого платья лежал складками на бархатной попоне ее мула. Да, она была очень красива. Но вот ему пришлось отвернуться от нее, чтобы поклониться разносчикам воды, погонщикам мулов и цыганкам, которые стояли возле дороги и смотрели на проезжавшую мимо чету. Все они громко и радостно закричали. Молодой жених, он был романтичной фигурой. А его молодая супруга казалась им просто очаровательным созданием.
– Да хранят святые нашего славного принца! – кричали они.
А кто-то тихо бормотал:
– Да подарит ему Бог долгую жизнь. Слишком уж он выглядит щупленьким. Жаль, что у него не такой цветущий вид, как у его жены.
Он благосклонным кивком принял их приветствия, но не подал виду, что расслышал эти негромко произнесенные слова.
Наконец Филипп и Мария Мануэла прибыли в замок Алькасар.
Когда они въехали во двор, Мария Мануэла вдруг задрожала. Очутись она здесь одна, ее охватил бы ужас. Ей говорили, что ее бабушка стала одной из тех ведьм, которые общаются с самим дьяволом. Может быть, это правда. Недаром же святая инквизиция так невзлюбила Хуану. Если бы она не принадлежала к королевскому дому, ее бы давно сожгли на костре.
– А она правда ведьма? – спросила она.
Филипп ответил:
– Не беспокойтесь, все будет хорошо.
Его голос прозвучал хрипло, почти грубо, и она отвернулась от него. Она никак не могла понять его. Иногда он казался ей добрым, но чаще – строгим, чересчур требовательным. Она боялась его. «Он всегда поступает правильно, говорит правильные вещи, – сказала она одной из своих служанок. – А я боюсь людей, которые всегда правы. Я не вижу ничего дурного в небольших проступках… даже прегрешениях». Она и теперь не отказалась бы от тех своих слов. Съедать за день слишком много сладостей, быть рассеянной на утренних и вечерних мессах, сплетничать о дворцовых скандалах, утаивать на исповеди некоторые свои ошибки или заблуждения… все эти небольшие грешки были знакомы всем придворным – всем, кроме Филиппа. Он был не такой, как все. Потому-то и отпугивал ее. Но она все-таки была благодарна, что он будет с ней, когда ей придется преклонить колена перед этой пожилой дамой; тогда она будет молиться о том, чтобы ее бабушка не прикоснулась к ней. Ведь говорят, что прикосновение ведьмы может околдовать тебя. А может быть, и ее мысли… Неудивительно, что она так дрожит. Филипп прошептал:
– Вы дрожите.
И сразу понял, что его слова прозвучали, как упрек, а не как выражение сочувствия.
– Что… она будет делать?
– Она даст нам благословение на брак.
– Она… будет к нам притрагиваться?
– Без этого она не сможет благословить нас, – сказал он. И подумал: маленькая моя, я буду с тобой!
Они шли по длинным, петляющим коридорам. Их шаги гулко разносились под мрачными узкими сводами. Вскоре Мария Мануэла прижалась к нему плечом. У него мелькнула мысль: она тянется ко мне, когда боится чего-нибудь; со временем она станет доверять мне… полюбит меня…
И вот они добрались до покоев помешанной обитательницы замка Алькасар.
Один из стражников, что стояли у двери, опустился на колени перед Филиппом и сказал:
– Сегодня удачный день, Ваше Высочество. У Ее Высочества королевы сегодня хорошее настроение.
Филипп кивнул, и дверь распахнулась. Герольд протрубил в рожок.
– Их Королевские Высочества принц Филипп и принцесса Мария Мануэла.
Они прошли вперед.
Мария Мануэла дрожала. Ей было страшнее, чем в тот день, когда она покидала Лиссабон, и намного страшнее, чем в ту минуту, когда предстояло впервые увидеть будущего супруга. Сейчас она готовилась к встрече с ведьмой.
Окна были завешены черным бархатом, почти не пропускавшим света. Пахло гниющей пищей. В серебряных канделябрах тускло горели свечи.
Когда глаза Марии Мануэлы привыкли к полумраку, она увидела разбросанные на полу блюда с какими-то ссохшимися объедками; было ясно, что их не убирали очень давно. Одна из причуд королевы Хуаны состояла в том, что она принимала пищу прямо на полу, как собака, и не позволяла выносить блюда до тех пор, пока сама не даст такое распоряжение.
Она сидела в кресле с высокой спинкой, королева Хуана, дочь Изабеллы Католической и короля Фердинанда. Ее морщинистое лицо было не умыто; слипшиеся волосы длинными бесцветными прядями падали на плечи; на ветхом платье из некогда дорогого бархата темнели сальные пятна; сквозь прорехи можно было разглядеть грязную кожу.
Она уставилась на двух приблизившихся к ней молодых людей.
– Кто это? – воскликнула она.