Уэльским, а король себя чувствует преспокойно!
Если какие-то негодяи и перебежали на ее сторону, то вовсе не потому, что поверили в байки о том, будто она сподобилась забеременеть от глупого Генриха. Нет, в душе-то они прекрасно знают, что им навяжут ублюдка и что король рогоносец! Поистине, некоторые дошли до того, что и с этим согласятся, лишь бы получить выгоду!
— Право же, милорд, — отозвалась герцогиня, поднимая голову от вышивки, — не бегайте вот так без конца у меня перед глазами. Клянусь вам, я не в том состоянии, чтобы получать от этого удовольствие.
Герцогиня Йоркская, урожденная Сесилия Невилл, была почти на сносях — ожидала одиннадцатого своего ребенка. Платье из нежно-зеленого тяжелого шелка падало вниз крупными складками, скрывая живот, а нынешняя мода носить пояс выше талии и вовсе делала состояние герцогини незаметным. Леди Сесилии недавно исполнилось тридцать лет; то была весьма красивая, высокая и изящная дама, несколько хрупкая, пожалуй, на вид, однако за этой хрупкостью скрывалась стальная, необыкновенная выносливость и здоровье.
Своих детей она вынашивала легко, будто между делом, ничуть не полнея после родов и не меняясь в фигуре, на последнем месяце беременности запросто ездила верхом, а рожала с быстротой, удивлявшей решительно всех. Как и у многих Невиллов, у нее были светло-зеленые большие глаза, высокие изящные дуги бровей и густые волосы цвета красного дерева. Ее кожа поражала белизной… да и вообще герцогиня Йоркская считалась одной из самых привлекательных женщин в Англии. За эту чуть холодноватую, гордую, изысканную красоту Сесилия еще в девичестве, когда росла в родовом замке Рейби, получила нежное имя Рейбийской Розы.
— Бывает столько случайностей, — продолжила она, спокойно глядя на супруга, — а с беременными женщинами и подавно. Может родиться урод или просто девочка…
— Девочка?
— Да, уж я-то знаю. У королевы Маргариты сейчас обострены чувства, а это вредно для беременной. Так что не беспокойтесь, любой случай может прийти вам на помощь.
— Девочка, — повторил герцог задумчиво, — вашими устами да мед пить, сердце мое…
Задумавшись, он замер напротив распахнутого окна. Внизу, во дворе замка, обучались военному искусству два его старших сына: как всегда, после урока верховой езды оба мальчика, старший Эдуард и двенадцатилетний Эдмунд учились стрелять — вкладывали стрелы в арбалет и целились во вращающуюся стрелку флюгера на башне. Герцог Йорк любил своих детей, но этих двух особенно — они были старшие, его наследники. Оба мальчика были рослые, сильные, хорошо сложенные, вспыльчивые, красивые: Эдуард светловолосый, а Эдмунд — брюнет, в отца… В порыве благодарности герцог повернулся к супруге.
— Нет, совсем нет таких слов, чтобы вполне выразить, какая вы прекрасная жена, душенька, — пробормотал он, целуя пальцы герцогини. — Небо просто благословило нас сыновьями. Какие орлиные крылья растут у Плантагенетов! Где уж бедняге Генриху тягаться с нами!
Потом, снова взорвавшись, он забыл о просьбе герцогини и снова зашагал по залу:
— Гром и молния! Пусть родится девочка, пусть родится уроду этой шлюхи — я буду только рад! Позор для Англии уже то, что такая потаскуха живет под сводами Вестминстера!
Герцогиня, едва супруг отпустил ее руку, вновь принялась за вышивку. Сентиментальные выражения благодарности, по-видимому, ее ничуть не тронули, лицо осталось спокойным, а из глаз не исчезло едва заметное скучающее выражение.
Леди Сесилия не любила своего супруга. Об этом никто не знал, а уж тем более он сам, да и как можно было догадаться, если она с такой щедростью рожала ему детей. Но, несмотря на эту несравненную плодовитость, леди герцогиня всегда оставалась женщиной себе на уме, а равнодушие ее объяснялось во многом прирожденной холодностью.
Не было почти ничего такого, за что она искренне переживала бы, даже своих великолепных детей герцогиня не особенно жаловала и была с ним так строга, что они избегали попадаться ей на глаза. Да и к интригам, которые вел муж, герцогиня была, в сущности, равнодушна. Ее никогда не сжигала жажда власти, и если леди Сесилия помогала порой своему супругу советом, то делала это вяло, неохотно. И даже мысль о том, что в результате мужниных интриг она, может быть, станет королевой, не слишком окрыляла ее.
— Как бы не так! — продолжал герцог, багровея от ярости. — Пустые мечты! Маргарите, похоже, сам дьявол помогает, и никакую девочку она не родит. Да если б и девочку, то умудрится объявить ее наследной принцессой… Впрочем, вот увидите, дорогая моя: эта французская шлюха родит мальчика, да еще здорового, это как пить дать! Это на нас нынче обрушилась полоса несчастий, а ей ничего. Она так хитра, что даже любовника выбрала светловолосого, так, чтоб ребенок был похож на короля и волосами, и глазами! А остальное поди докажи!..
Герцогиня не отвечала. Она давно имела подозрение, что ее энергичный муж раньше был и сам не прочь занять место Сомерсета в постели королевы. Герцог отхлебнул вина из графина, проворчал, что оно выдохлось — как же, ведь стояло с самого утра не закупоренным — и яростно взмахнул кулаком:
— Впрочем, нет, мы еще поборемся… Я еще не сдался! Всех англичан возмущает этот проклятый Сомерсет! Не слишком ли многого он запрашивает за свои услуги жеребца? Побывать разок-другой в постели королевы — это еще никто не назовет подвигом. Подумать только, все становится с ног на голову! Изменник раздает французам наши провинции, а его за это жалуют титулом великого Чемберлена! Тьфу! Дорого же стоил Англии этот титул — целой Нормандии и Гиени[29], а тут еще королева, за которую заплатили целым Анжу!
Герцог, прирожденный воин и турнирный боец, неистовствовал, как ему казалось, справедливо. Бредовая идея о продолжении изнурительной войны с Францией крепко засела у него в голове. Впрочем, Ричард Йорк, будь его воля, решился бы даже нашить на свой плащ крест и возродил бы идею крестовых походов… Непревзойденный на турнирах, он тем не менее военными талантами стратега не отличался, да и не бывал никогда на настоящей войне. Однако существовать с успехом он мог лишь во всеобщей сумятице, поэтому мир с Францией был для него что нож острый. Недавняя весть о сдаче Бордо вконец его разгневала. Бордо, давняя английская твердыня, сдался так унизительно легко! Перед сдачей герольд взошел на башню и по обычаю призвал помощь из Англии — ответа не было. Через неделю Бордо, ключ от всей Гиени, заняли французы. На очереди была Байонна и вся Гасконь. Исчезали последние остатки наследства, принесенного Элеонорой Аквитанской Англии триста лет назад[30]. И это ставится Сомерсету в заслугу?!
Герцогиня