Даже в полумраке она отчётливо видела синяки у себя на руках и ногах. Её били за то, что она отказывалась рассказать им правду, но при этом делала вид, будто эту правду знает. Мари и сама не понимала, зачем так поступает и чем это поможет ей или Кассандре. Всё происходящее было какой-то ошибкой, мороком, и она ждала, что придёт главный надсмотрщик – тот невысокий тип с седыми волосами, Госс, – извинится и отпустит её на все четыре стороны. Она готова была проделать обратный путь сама, даже пешком – лишь бы только они её отпустили!
Но нет. Фургон, тихо шурша шинами, всё дальше и дальше уезжал от Роттербурга, и Мари медитировала с закрытыми глазами, пытаясь отвлечься от боли в спине. Она сама не заметила, как сползла на холодный пол и привалилась к скамейке плечом. Так было удобнее, и на мгновение она подумала, что сможет уснуть, как вдруг резкий удар отшвырнул её к стене, за ним последовал ещё один, вспыхнул свет, и запахло гарью.
Мари распахнула глаза. Фургон перевернулся, и прикрученная болтами скамейка висела теперь у неё над головой. Фонарь в кабине опрокинулся и светил прямо в камеру Мари, куда сквозь вентиляционную решётку уже просачивался дым. За перегородкой водитель отчаянно ругался на незнакомом языке.
Мари перекатилась на бок и поджала ноги. Дым раздражал нос и горло, и хотелось откашляться, но стоило набрать воздух в лёгкие, как с жалобным свистом она тут же снова выдохнула. Боль была нестерпимая: она и в сравнение не шла с синяками и ноющей поясницей. Мари осторожно положила одну руку на грудь, потом другую и замерла, едва дыша.
Прошло несколько минут. Она чувствовала, что задыхается, но ей некому было сообщить об этом. Наконец двери фургона отворились. Разглядев Госса в ореоле седых волос, подсвеченного со спины ярким солнцем, Мари осторожно пошевелила кистью, указывая на грудь, и прохрипела:
– У меня тут сломано ребро… наверное. Это так… задумано?
* * *
Пока Госс яростно о чём-то спорил с охранниками и водителем, Мари ожидала на носилках у обочины. Несмотря на травму, они связали ей руки и ноги – как будто она могла сбежать в таком состоянии! Зато теперь, решив, что связанная пленница точно никуда не денется, они словно забыли о её существовании. Мари слышала их голоса, но не могла уловить смысл. Она различала лишь обрывки фраз вроде «посреди поля», «больница» и «приказ Роттера».
Автомобиль, в котором её везли, пострадал гораздо сильнее, чем ей показалось вначале. Скорее всего, фургон был из какого-то особо прочного металла: он даже не погнулся, хотя машина перевернулась – и половины кабины как не бывало. Сопровождавший охранник погиб, но водителю повезло.
Ещё Мари сразу заметила второй такой же фургон, целый и невредимый, рядом со служебным автомобилем Госса. Обе машины вернулись, когда увидели аварию. Но для чего же нужен второй, неужели запасной? И сейчас они решают, продолжать путь или везти её в больницу?
Она чуть повернула голову и снова прислушалась. Водитель продолжал ругаться на своём языке, Госс командовал охраной. Двое сопровождающих направились к Мари, и ей ничего не оставалось, кроме как тревожно смотреть на них снизу вверх. Они подняли носилки и понесли их ко второму фургону.
– Меня не отвезут… в больницу? – спросила Мари.
Ответа не последовало. Мари было почти всё равно. Если дышать по чуть-чуть, редко и медленно, то не очень больно. Мужчины раскрыли двери машины и затолкали носилки внутрь.
– Что случилось? – спросил испуганный голос из темноты.
– Никаких разговоров! – прикрикнул один из охранников. – А то рот заткнём. Сидите молча, в кабине всё слышно. – Они захлопнули двери и удалились.
В этом фургоне было ещё темнее, чем в первом. Мари знала, что в кабине пока никого нет, и потому быстро прошептала в темноту:
– Привет! Иди сюда, я не могу двигаться. Мы можем говорить тихо… во время движения они не заметят.
– Я поняла, – отозвалась девочка, и Мари услышала, как шуршит по полу ткань. Кажется, незнакомка была одета в какой-то плащ или балахон наподобие тюремного, хотя Мари оставили её домашнюю одежду. Откинув длинные волосы с лица, девочка нагнулась к самому уху Мари. – Что случилось? Почему мы стоим?
– Произошла авария, – ответила Мари. – Мой автозак перевернулся, и я сломала ребро. Или что-то ещё… не знаю.
– Ого! – прошептала девочка. – А что такое автозак?
Мари постаралась разглядеть её лицо, чтобы определить возраст собеседницы, но было слишком темно.
– Мы сейчас с тобой в автозаке. Это машина для заключённых. Ну, которых под стражей держат. Я вот заключённая… Меня Мари зовут. А ты?..
– Тс-с! – заметила девочка, потому что Мари слишком повысила голос. – Да, теперь ясно, спасибо. Я тоже… заключённая. Меня зовут Вероника… – девочка помялась, всхлипнула и добавила дрожащим голосом: – Вероника Амейн.
Мари ахнула и содрогнулась от боли в груди.
– Да, – печально сказала девочка. – Кажется, ты в курсе.
– Что за… Нет, извини. Я не в курсе, я вообще с Земли и ничего не знаю про ваше королевство.
– Но знаешь, как зовут принцессу? – удивилась Вероника.
– Да это случайно. Мы все думали, что вы давно…
Мари оборвала себя на полуслове. Она не знала, как закончить это предложение, чтобы не задеть неожиданную попутчицу. К тому же было слышно, что водитель и охранник вернулись в кабину. Заворчал мотор, и машина рванула с места. Мари потянула Веронику за руку, чтобы та придвинулась ближе.
– Расскажи мне всё. Как ты здесь оказалась? Только тихо…
* * *
«Не надо было просить её рассказывать всё», – подумала Мари, теряя нить запутанного повествования. Кажется, Вероника давно ни с кем не разговаривала и теперь вот решила довериться Мари. Интересно, с чего вдруг? Потому что Мари такая же одинокая пленница, разлучённая с семьёй, да ещё и вдвойне беспомощная в её теперешнем состоянии? Скорее всего, Веронике было неважно, кто перед ней. Её слушали и не перебивали, её держали за руку. Мари чувствовала, что свободной рукой Вероника вытирает слёзы. Девочка плакала, вспоминая, как прощалась с ней мать и как они радовались, что спустя столько лет её выпускают на волю, а Мари думала: «Разве можно быть такой наивной? Я бы никогда не поверила в эту сказку про школу».
Машина то разгонялась, то резко тормозила, и Мари то и дело отвлекалась от рассказа Вероники, морщилась от боли и гадала, куда они едут. Но внезапно смысл сказанного дошёл до неё, и Мари насторожилась.
– Так ты не знаешь, что было в том письме? – поспешила уточнить она.
– Нет! – Вероника всхлипнула и, кажется, помотала головой.
– И не догадываешься даже?
Вопрос остался без ответа, слышно было только сбивчивое дыхание Вероники. Мари молчала. Что могла написать бывшая королева? Почему Роттер явился к ним домой? Одно должно вытекать из другого, не может же это быть случайным совпадением! Но… дочь Розы Клингер – принцесса Флориендейла? Мари бы рассмеялась, если бы ей не было так больно. Дочь Розы Клингер – обе дочери – родились в другом мире, они с детства неразлучны, они двойняшки!
Через несколько минут автозак остановился. Охранники распахнули двери фургона, и апельсиновые лучи закатного солнца на мгновение ослепили обеих девушек.
– Ты, которая в рубахе, выметайся! – приказал один из мужчин. – Руки подними, чтобы я видел.
Вероника завозилась за спиной Мари, вставая с колен. Девочке пришлось протискиваться между носилками и стеной, и она двигалась медленно, ссутулив плечи, опустив глаза, худая и с пунцовыми от слёз щеками… Тогда Мари наконец увидела свою собеседницу при свете дня – и разглядела её лицо.
У неё перехватило дыхание. Мари бессильно откинула голову и застонала от отчаянья. Этого не могло, просто не могло быть!
ζ
В голове звенело, пронзительно и протяжно. А ещё было мокро… Кассандра осознала, что инстинктивно отплёвывается от воды, льющейся в нос и рот, но мышцы лица были как чужие.