отрешен от реальности, как мне думалось, — сыграл финальный пассаж и повернулся к отцу. «Давай, теперь ты», — словно бы предложил папе этот рябой негр, отдавая дань уважения пианисту-любителю, имевшему смелость взойти на сцену и сыграть в компании профи.
Папа заиграл соло. Я не признался бы в этом даже самому себе, но меня переполняла гордость за него, и мне хотелось кричать: смотрите, этот высокий худощавый господин с элегантными манерами, который сидит за роялем и выглядит намного моложе своих пятидесяти с хвостиком, — мой отец!
Когда он сыграл последний аккорд, уверенно доведя до конца меланхолическую музыкальную фразу, раздались одобрительные аплодисменты. Я захлопал вместе со всеми и хлопал до тех пор, пока не убедился, что папа это заметил. Мне не хотелось, чтобы у него возникли сомнения насчет того, понравилось ли мне его выступление.
В последующие годы я слушал много джазовой музыки самых разных направлений. Я разучил термины, о которых той ночью в Марселе не имел ни малейшего понятия: вариации, парафразы, диссонансы, кластеры, хроматизмы, интерплей, модальная импровизация, фри-джаз.
Но все то, что мне по-настоящему известно о джазе, я постиг именно в ту ночь.
17
Мы решили вернуться пешком той же дорогой, которой пришли сюда. Можно было бы взять такси, но мы оба считали, что коротать время за ходьбой лучше, чем за ездой на автомобиле.
— «Коротать время. Что за идиотское выражение! Время и без посторонней помощи прекрасно себя скоротает»[7], — хмыкнул отец.
— Да уж. Есть такие устойчивые выражения, что диву даешься, как они могли прийти кому-то в голову. Например, «друг ягуара». Что оно вообще означает?
— Точно не помню, но, кажется, оно из какой-то старой байки.
— С детства терпеть его не могу. Наверно, все дело в том, что его любила повторять учительница, которую я на дух не переносил.
Я увидел на тротуаре арматурный прут, который выбросил перед тем, как мы с отцом зашли в клуб, и, немного подумав, поднял его.
— Так, на всякий случай.
Как и в первый раз, папа ничего не сказал. По-моему, сейчас он даже не обратил внимания на то, что я сделал.
— Насчет коротания времени мне вспомнилась одна меткая фраза, — сказал он и пнул пластиковую бутылку.
— Какая?
— Очень рано стало поздно.
Я хихикнул, но в том возрасте был еще не в состоянии полностью осознать убийственную точность и правдивость этой фразы.
— Никогда бы не подумал, что ты так умеешь играть, — признался я, когда мы прошли пару кварталов.
— Ты не представляешь, как я трусил, когда поднялся на сцену и сел за рояль. К счастью, получилось недурно. Это была одна из моих любимых композиций.
— Еще я никогда бы не подумал, что джаз мне понравится.
— А в результате?
— А в результате понравился, хоть я и не могу объяснить почему.
— Красота джаза в его несовершенстве. Несовершенстве в этимологическом значении этого слова.
— Как так?
— Слово «совершенный»[8] происходит от латинского perficere, то есть «исполнить, закончить». Таким образом, «несовершенный» значит «неисполненный», «незаконченный». Именно незаконченность отличает джаз от прочих музыкальных жанров. К примеру, в классическом произведении партитура содержит все ноты, которые необходимо сыграть. Исполнитель разучивает партитуру и играет точно по написанному, ни нотой больше, ни нотой меньше. Работа состоит в том, чтобы дать звучание ровно той последовательности нот, которую предложил композитор. Тогда как в джазе партитура — лишь отправная точка.
— Ты это имел в виду, когда рассказывал мне про стандарт — ну, канву, на основе которой импровизируют джазовые музыканты?
— Все верно. Они отталкиваются от стандарта, то есть от данных в партитуре нот, и пускаются на поиски чего-то нового. На поиски других вещей, о которых до начала игры даже не подозревали. Джазовый музыкант не только исполнитель, но и соавтор произведения, которое он играет.
— Про трубача ты сказал, что у него есть интенция. Что это означает?
Папа закурил и немного сбавил шаг, словно желая лучше обдумать свой ответ.
— Пожалуй, это понятие из числа тех, про которые можно сказать то же самое, что Блаженный Августин говорил о времени: если никто не спрашивает, я знаю, что это такое. Если я хочу объяснить это тому, кто спрашивает, то уже не знаю, что это такое. — Он молча докурил сигарету и продолжил: — Сформулируем так: интенция — это точка, в которую хочет прийти музыкант, играя ту или иную композицию. Точнее даже, не только сама точка, но и путь, которым он хочет к ней прийти. Интенция — одновременно и пункт назначения, и дорога до него. Есть разные типы интенций: серьезная, драматическая, фривольная, тонкая, остроумная… Понятнее объяснить не могу.
— Тот трубач имел серьезный вид.
— Он действительно был очень серьезен.
Мимо нас прошел парень в пижаме, он вел на поводке огромного мастифа. Человек и пес смерили нас подозрительными взглядами, недоумевая, что мы, явно чужаки, делаем тут глубокой ночью.
Я посмотрел на часы и задумался, на какую прогулку этот хозяин вывел своего питомца — последнюю ночную или первую утреннюю? Очередной вопрос на тему интерпретации времени.
— Ты как? — спросил папа, когда мы миновали еще несколько кварталов.
— Прекрасно. А ты?
— Тоже неплохо. Усталости совсем не чувствую.
Было без двадцати три, мы шагали быстро, были бодры и в хорошем настроении. Каким-то образом я начинал приобщаться к тайнам города, по которому мы гуляли уже много часов подряд. Мой взор выхватывал из темноты укромные уголки, останавливался на таинственных окнах, за которыми мелькали людские тени. В ломаных линиях марсельских улиц я угадывал очертания своей нынешней и будущей жизни. Особенно будущей.
Взгляд отца был слегка затуманен, выражение лица хранило спокойную сосредоточенность.
— Тебе не кажется, что мы заблудились? — спросил я.
— Похоже на то.
— Сверимся с картой?
— А зачем? Мы ведь никуда не спешим, — ответил папа с ноткой веселого безумия в голосе.
Несколько мгновений я смотрел на него, пытаясь понять, шутит он или говорит всерьез. По моим ощущениям, он не был так уж серьезен и в то же время не шутил.
— Говорят, заблудиться в городе, будто в лесу, — это целая наука, — усмехнулся отец.
И мы с энтузиазмом стали постигать эту науку. Можно сказать, нас охватила душевная лихорадка: мы рассуждали не так, как обычно, замечали предметы и собственные ощущения, которые в другой ситуации ускользнули бы от нашего внимания.
— Иногда я задаю себе вопрос, что такое по-настоящему быть свободным, — брякнул я ни с того ни с сего.
— Думаю, свобода приходит к нам только в связке с