Читать интересную книгу Дата моей смерти - Марина Юденич

Я молчала, мучительно пытаясь найти ответ.

Некоторое время молчала и Муся, продолжая, приподнявшись на локте, внимательно наблюдать за мной.

Она первой нарушила молчание:

— Нет, не уверена. И никто не может быть в этом уверен. Но и жить исключительно этой верой — все равно, что заживо похоронить себя. Это безумие.

— Почему же, если никто ни в чем не может быть уверен?

— Именно потому. Потому, что никому не известно, на самом деле, что ожидает каждого из нас после смерти. Хочется верить, что не безмолвие, беспамятство, тлен? Да, хочется. Хочется верить, что близкие нам люди, покинувшие этот мир, не навсегда потеряны нами, что они где-то рядом и, возможно, в самый трудный момент смогут помочь. Ужасно хочется! Но никто не может утверждать этого стопроцентно. Да, с кем-то, когда-то, что-то такое происходило… Кому-то виделось что-то, кто-то ощутил нежданную помощь извне… И вроде бы… вроде бы… вроде бы… Смутные истории, воспоминания, дошедшие через третьи руки, мамины предчувствия и бабушкины вещие сны. Не более того. Не более! Верить можно сколько угодно. И верить полезно. Жизнь тогда не кажется такой уж безысходной и пустой. Я верю. И ты верь. Но жить только этой верой нельзя. Еще раз говорю тебе: это безумие!

— Да что именно — безумие?

— Не лукавь! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Сейчас ты плетешь для себя паутину опасного мифа. Ты пытаешься поверить в то, что, покинув этот мир, Егор, вдруг решит опекать и защищать тебя оттуда, из своего небытия.

Что он сможет и захочет это делать. Кстати говоря, да, и захочет!

— Добрая ты, Муся — Добрая. Лучше я сейчас сделаю тебе больно, чем буду спокойно наблюдать, как ты распаляешь свое больное воображение опасными фантазиями, а потом страдаешь потому, что они не воплощаются в реальность — Да с чего ты взяла, что я плету какие-то там паутины?

— Да с того, как ты уцепилась за этот дурацкий фильм. И ревешь, к тому же. Тут не надо быть ненавистным тебе психоаналитиком, чтобы понять ход твоих мыслей. Остановись. Это даже не красивая сказка. Это очень примитивная плохая выдумка, которая не заслуживает внимания. А уж тем более того, чтобы примерять к ней собственную ситуацию.

— Ну, хорошо, успокойся. В конце концов, это ведь не я купила эту кассету!

— Да, кассету купила я. И в том раскаиваюсь. Прости, что испортила тебе вечер. Ты по-прежнему настаиваешь на том, что бы досмотреть фильм?

— Нет, не настаиваю.

— Слава Богу!

Это был очень интересный диалог.

Вернее, внешне, он не был ничем примечателен.

Но кроме наших слов, звучавших в тишине пустой квартиры, имелось у него еще и внутреннее содержание.

И оно сильно отличалось от внешнего.

Впервые за полгода нашего совместного житья-бытья я откровенно лгала Мусе, потому что каждое слово, сказанное ею вызывало во мне волны протеста.

Они вскипали в моей душе, постепенно наполняющейся новым содержанием, но отчего — то не выплескивались наружу.

Мне ведь и раньше случалось не соглашаться с Мусей, и мы могли спорить часами, доходя до ссор и взаимных обид. Но сейчас некая внутренняя сила сдерживала волны моего несогласия, предоставляя им бушевать внутри.

И я лгала Мусе.

Ложь давалась мне на удивление легко, и нисколько не обременяла мою совесть.

Поверила ли мне Муся, я не знаю.

Мы мирно разошлись по своим комнатам, обменявшись ничего не значащими фразами.

Проснулась я от какого-то негромкого, но отчетливого различимого шума.

Сознание, которое как известно частично хранит бдительность и в во время сна, уже успело проанализировать характер разбудившего меня шума и сейчас услужливо выдало свое заключение: шум издавали падающие в гостиной предметы.

Я запоздало взглянула на часы: было без пятнадцати семь утра и, стало быть, Муся уже собирается на работу.

Однако ни разу за все полтора года нашей совместной жизни, она не потревожила мой сон не то что — шумом, слабым скрипом двери или тихим звяканьем чашки на кухне. Впрочем, она всегда, при любых обстоятельствах и в любое время суток перемещалась в пространстве бесшумно. Это было, пожалуй, самое удивительное ее свойство, разумеется, из числа свойств физических.

Об удивительных свойствах Мусиной души можно было рассказывать бесконечно.

Кроме того, сейчас Мусе было совершенно нечего делать в гостиной. Ее утренний маршрут по квартире пролегал между ее комнатой, ванной, кухней и прихожей.

Мне стало интересно, и, подражая Мусе, я постаралась бесшумно подняться с постели, миновать пространство своей комнаты, открыть дверь и для начала — просто выглянуть в коридор.

Маневр удался вполне, однако существенных результатов не принес: коридор был пуст, и, следовательно, если я хотела все же выяснить природу непривычного шума, ( а я хотела! ) необходимо было двигаться дальше, по возможности — столь же тихо, и желательно при этом не попасться на глаза Мусе.

На небольшой территории моей квартиры — задача была довольно сложной.

Однако мне повезло: коридор был пуст, а дверь в гостиную слегка приоткрыта. Оставалось сделать несколько шагов и, затаив дыхание, прильнуть к узкой дверной щели.

Сознание меня не обмануло: разбудившие меня звуки разнеслись по дому именно из гостиной, и это был, действительно, шум падающих предметов.

Книг.

Книги рассыпала Муся, причем с самой верхней полки книжного шкафа.

Сейчас она торопливо собирала их, ползая по ковру, и почти завершила эту работу, намереваясь, судя по всему, водрузить книги обратно.

" Интересно, что вдруг потребовалось ей из этих книг? " — подумала я, продолжая свое наблюдение На верхней полке традиционно стояли самые нечитаемые книги: старые справочники, путеводители, календари, — словом то, что раньше, без сожаления, сдавали в макулатуру, а теперь — непонятно было куда девать.

Выбрасывать книги на помойку у меня как-то не поднималась рука.

Ларчик, однако, открылся скоро и просто.

Собрав книги в аккуратную стопку, Муся, взобравшись на стул, водрузила их на прежнее место, однако, прежде чем расставить книги вдоль полки, она поместила в самой ее глубине еще один предмет.

Это была кассета с видеофильмом, яркая упаковка которой хорошо запомнилась мне вчера.

Упрятав, таким образом, кассету, Муся принялась аккуратно расставлять книги, а я, стараясь производить как можно меньше шума, отступила от двери гостиной и поспешно вернулась к себе под одеяло, на всякий случай, накрывшись с головой.

Днем я, конечно же, извлекла фильм из Мусиного тайника, и досмотрела его до конца.

Впрочем, это было уже лишним.

Фильм сделал свое дело, определив направление моих мыслей, а вернее — фантазий.

Я возвратила кассету на место, восстановив на книжной полке прежний порядок, и вечером встретила Мусю, как ни в чем ни бывало.

Следующие несколько дней не принесли с собой ничего.

Ровной, бесцветной чередой тянулись они, одинаковые, хмурые, наполненные ожиданием и тоской.

Утром одного из них телефонный звонок, бесцеремонно разорвал пелену моего сна.

Пока я, просыпаясь окончательно, вяло тянулась к трубке, звонки прекратились, а из прихожей, где стоял второй аппарат, раздались приглушенные звуки Мусиного голоса. Значит, она еще была дома и поспешила подойти к телефону, пока его настойчивые трели не разбудили меня.

Вероятнее всего, звонили ей, и я зарылась головой в подушку, надеясь подхватить обрывки нарушенного сна, однако спать мне сегодня уже не пришлось.

Скрипнула дверь моей комнаты: Муся тихо приоткрыла ее и застыла на пороге, не решаясь будить меня, хотя, очевидно, нужда в том была.

— Я не сплю — говорю я недовольным сонным голосом, одновременно садясь на кровати — Это тебя — Муся протягивает мне трубку и лицо у нее при этом и испуганное и растерянное одновременно.

В трубке знакомый женский голос, однако, спросонья я не могу сразу вспомнить, кому он принадлежит.

Впрочем, женщина на том конце провода, предусмотрительно избавляет меня от необходимости напрягать память, сразу же представляясь.

Звонит секретарь Егора.

— Я обещала держать вас в курсе событий. Так вот, сегодня тело Егора Игоревича, наконец, доставили в Москву. Столько держали… почти три недели прошло, но вот… вчера привезли… — она тихонько всхлипывает и продолжает говорить уже сквозь слезы — Похороны завтра. Сначала отпевание в церкви на Комсомольском проспекте. Знаете, возле метро, такая красивая, маленькая…

Еще бы мне не знать храма Николы в Хамовниках! Егор любил его более всех других храмов в Москве. В нем он крестился несколько лет назад, придя к этому решению самостоятельно и очень непросто. В этом храме собирались мы обвенчаться, но как-то вышло так, что не успели.

— Да, я знаю этот храм — Отпевание в двенадцать, потом похороны на Ваганьково — она совсем захлебнулась слезами, а у меня никак не находилось слов ее утешить, да и просто поблагодарить.