Читать интересную книгу Дата моей смерти - Марина Юденич

В этом смысле память моя никогда меня не подводила: я с абсолютной точностью запоминаю положение вещей, и малейшее их смещение не может ускользнуть от моего внимания.

В детстве я закатывала целые истерики, если замечала, что кто-то трогал мои игрушки, ибо росла ребенком довольно капризным и жадным.

Позже, мои телевизионные коллеги, быстро отказались от привычки копаться на моем столе в поисках чистых кассет или вдруг потребовавшихся бумаг. Я неизменно засекала вторжение и устраивала разнос.

Однако, чаще всего мы ссорились с Егором, который мог бесцеремонно сунуть нос в мой компьютер, порыться в моих ящиках, просто так, любопытства ради, перебрать мои бумаги и даже вещи. В конце концов, это даже превратилось в некую игру, хотя ругалась я совершенно всерьез. Ему же становилось просто интересно, хоть раз провести меня, и вторгаясь на мою территорию, будь то кабинет, туалетная комната или салон машины, он пытался, перебирая вещи, оставлять их строго на тех местах, где они находились.

Однажды, он признался, что даже помечал расположение некоторых предметов практически неразличимыми карандашными штрихами или точками. Однако все эксперименты его заканчивались одинаково — я обнаруживала вторжение и начинала злобно ругаться.

Выходило, что повода для беспокойства не было, и злую шутку со мной опять сыграли мои не совсем, как мягко выражается Муся, здоровые нервы.

Не было никакого вторжения.

А если кто и хлопал дверьми и топал ногами, так это был кто-то из соседней квартиры. Старые мои соседи продали ее, в квартире, который месяц шел ремонт. И мало ли у кого из рабочих, какая возникла нужда держать кабинку лифта этажом выше, а потом, тяжело топая мчаться наверх, чтобы уже на лифте спуститься вниз. Со стороны такое поведение казалось, конечно, не очень логичным. Но кто, скажите мне, способен до конца постичь логику строительных рабочих, выходцев, то ли из Украины, то ли из Молдовы?!

Словом, теперь надо было успокоиться и признать, что история с рекламным фото повторилась, изменен был только сюжет, переписаны роли второго плана, но главная героиня оставалась прежней.

Это была, разумеется, я.

И автора никак нельзя было заменить. Ибо автором выступало мое прогрессирующее безумие.

Не раздеваясь, в своем нарядном парижском пальто и высоких, в тон ему сапогах, я легла на кровать поверх одеяла и собралась поразмышлять на эту невеселую тему.

Хотя уверенности в том, что теперь я вообще способна здраво размышлять о чем-либо у меня, откровенно говоря, не было.

Однако, развить эту скорбную мысль было не суждено.

Что-то, поначалу неуловимое, все настойчивее привлекало к себе мое внимание. Оно металось как охотничий пес, близко чующий дичь, но еще не взявший след. Метания, впрочем, продолжались недолго, стоило сигналу, который привлек к себе внимание, достичь поверхности сознания.

Оно определило его моментально.

Запах!

Мысль вспорхнула в голове стремительная и удивительно ясная.

Я быстро села на постели и втянула носом воздух.

Этот запах!

Но значительно слабее.

Я снова легла, уткнувшись носом в подушку. Здесь запах был совершенно отчетливым.

Я не спутала бы его с миллионом других ароматов. С завязанными глазами, я узнала бы его, даже если передо мной распахнули разом сотню флаконов с самыми изысканными и редкими ароматами.

Потому, что это был запах одеколона, которым целых семь лет пользовался Егор.

Потому что, я сама нашла и выбрала для него этот запах в самый первый год нашей жизни, когда не несколько дней он привез меня в Париж « посмотреть, как цветут каштаны».

Разумеется, мы не только глазели на каштаны, но совершали набеги на знаменитые бутики « золотого треугольника», который образуют, пересекаясь, три самые знаменитые в мире моды улицы Парижа.

Именно там, на авеню Монтень, он, как всегда бесцеремонно оторвал меня от любезной француженки в отделе женской одежды, с которой мы оживленно обсуждали преимущества последней коллекции Карла Лагрефельда, одновременно отбирая подходящие для меня экземпляры из этой коллекции, и почти насильно уволок в отдел парфюмерии Здесь на прилавке выставлено было по меньшей мере двадцать благоухающих флаконов, над которыми высилась ослепительная блондинка, беспрекословно предоставившая нахальному русскому клиенту, самонадеянно пожелавшему, как потом рассказал мне Егор, ознакомиться со всеми мужскими ароматами от «CHANEL», такую возможность.

В тот первый наш год, я была удивительно послушна его воле.

Как пластилин в его сильных руках я принимала то ту, то иную форму, при этом не испытывая не малейшего неудобства, напротив — плавясь от счастья быть полезной и служить ему.

Тогда, мгновенно позабыв обо всей новой коллекции Карла Лагрефельда в целом, да и ( простите, маэстро! ) о самом кутюрье, как таковом, я немедленно превратилась в профессионального « нюхача», и неспешно, со знанием дела приникла к тонким бумажным полоскам, которые, одну за одной, протягивала мне парфюмерная блондинка.

И я нашла.

Это был десятый, а, быть может, пятнадцатый, по счету аромат. По крайней мере, у меня уже начинала кружиться голова от обилия запахов, и все они постепенно сливались в один, совершенно отвратительный и все более невыносимый, когда вдруг в этой какафонии, прозвучала чистая, выпорхнувшая из общего хаоса, нота.

— Это! — сказала я, сжимая тонкую полоску бумаги так, словно блондинка собиралась отнять обретенное мною сокровище.

— О! — одобрительно протянула блондинка. Она была вполне довольна. — Мои комплименты, мадам. Это не простой аромат. Это прафюм «ot couture» — высокой моды. У вас будет только одна проблема: приобрести его можно только в Париже.

— Никаких проблем! — жизнерадостно отозвался Егор. Просто мы будем летать в Париж за одеколоном.

Блондинка восхищенно развела руками.

Егор, тем временем, соизволил все же вдохнуть выбранный мною аромат.

Глаза его стали вдруг серьезными: он всегда чувствовал настоящее.

— Да — сказал он с некоторой долей удивления, — Попала. Это то, что нужно. Абсолютное попадание. Это мое, вне всякого сомнения.

Мы покидали бутик « CHANEL'», купив, помимо вороха одежды, шляпок и сумочек, еще и целую упаковку, а, попросту говоря — ящик, одеколона «ot couture», чем повергли персонал прославленного Дома в полный и абсолютный шок.

Такого не позволяли себе даже арабские шейхи.

Покупки доставили этим же вечером в наш номер в отеле « Dе Crillon» с огромным букетом цветов « pour madame» и бутылкой довольно приличного коньяка — "pour monsieur ". В прилагаемом письме директрисса по продажам "

pret — a — rorte " дома « CHANEL» выражала надежду, что в нашем лице Дом обрел постоянных клиентов.

Она не ошиблась.

И хотя ящика одеколона хватило надолго, он все же однажды закончился, и мы снова, как и обещал, Егор полетели в Париж.

Разумеется, мы летали в Париж и по другим поводам, и каждый раз не обходилось без покупок, но, решив однажды, Егор оставался верен слову — за одеколоном мы летали специально, приобретая каждый раз целую упаковку.

Во время третьего нашего «одеколонного» набега, директрисса, которая теперь была для нас почти родным человеком в Париже, предложила организовать доставку редчайшего одеколона в Москву, персонально monsieur Краснову.

Егор возмущенно отказался. Она посягнула на его личный, придуманный и исполняемый только им ритуал.

В тот день, когда, из окна нашей спальни я привычно смотрела на сияющий черным глянцем лимузин Егора, привычно отъезжающий от парадного крыльца, и в сознание мое неожиданно бухнулась тяжелая, мрачная и неотвязная мысль « Я вижу его в последний раз», в коробке оставался один-единственный флакон одеколона.

Мысль я легкомысленно прогнала, и потихоньку начала готовиться к очередному короткому визиту в Париж.

Визит, как известно, не состоялся.

Но почему-то в душе я была уверена, что, сменив меня на « другую женщину», Егор сменит и одеколон.

Не знаю, откуда взялась эта уверенность.

Оснований усомниться в порядочности бывшего мужа теперь у меня было предостаточно. Так почему он должен проявлять порядочность даже щепетильность в такой мелочи?

"Подумаешь, одеколон, выбранный брошенной женой. Ну и что? Жена надоела, а одеколон — нет. В конце концов, я к нему привык и это моя традиция — летать за одеколоном в Париж. "

Он вполне мог рассуждать так.

Более того, подобное рассуждение было вполне в его духе.

Все так.

Но отчего — то жила во мне эта странная уверенность: теперь он пользуется другим одеколоном.

Скажу больше, история с одеколоном была столь ярким и счастливым некогда моим воспоминанием, что, размышляя о многом, что соединяло нас, уже после того, как Егора не стало, я несколько раз думала и о нем, об этом редком одеколоне. И была среди этих мыслей одна, ее я помнила точно.