отменяют. А ранее смотрел за котлом, и братву централа[124], к которой я волей случая стал относиться, в изолятор закрывают в исключительных случаях. В итоге мы и другие арестанты добились своего, и робу на малолетке отменили, а режим стал мягче. Patria y libertad!
Суд и первое свидание
Осенью 2006-го года я поехал в прокуратуру на закрытие уголовного дела для передачи в суд. Оно состояло из трёх томов, с которыми мне предстояло ознакомиться. В основном скучная бумажная волокита: экспертизы, наши показания, показания потерпевших и свидетелей. Были и фотографии. Так как наши дела объединили и судить предстояло четверых подсудимых по разным статьям, то в деле были и материалы по убийству, которое совершил Шульцген на пару с Тито. Особенно запомнились фотографии трупа с разных ракурсов: тело жертвы, лежащее на окровавленном снегу, и изуродованное лицо крупным планом. За время следствия им сначала перебили статью с убийства на тяжкие телесные, повлекшие смерть. А ко времени закрытия дела статью смягчили ещё на убийство по неосторожности, по которой срок лишения свободы не превышал двух лет. А мне за время следствия перебили статью со 162 ч.3 на 162 ч.2, и в итоге к закрытию дела, обвинялся я по двум эпизодам 162 части второй. Это радовало, так как третья часть была особо тяжкой и предусматривала от семи лет лишения свободы. Вторая же на тот момент шла от пяти[125] лет. Обычно малолеткам итоговый срок сокращают раза в два, поэтому если раньше я думал, что мне светит шесть-семь лет провести в лагерях, то сейчас надеялся, что получу не более пятака.
Одно время нам грозила статья о участии в экстремистском сообществе из-за показаний одногруппника Шульцгена. Тот, будучи сам скинхедом, «ввалил»[126] Шульцгена операм, сказав, что да, Шульцген является скинхедом и, по его же словам, регулярно участвует в нападениях на иммигрантов. Но одних показаний свидетеля для возбуждения уголовного дела по данной статье не хватило, и в обвинительном заключении она не фигурировала.
Ознакомившись с материалами дела и подписав все необходимые документы, мы получили на руки обвинительное заключение, которое означало то, что дело передаётся из прокуратуры в суд.
Начались судебные заседания.
На суд обычно заказывали с вечера, а забирали рано утром, ещё до утренней проверки. С утра вели на сборку, уже набитую другими заключёнными. Там сидели вперемешку и взрослые, и малолетки. Так как ждать порой приходилось по несколько часов, то на единственной лавке размещались старики и инвалиды, остальные арестанты сидели на корточках.
Помню, ещё давным-давно, в 2004-ом году, возвращаясь с отцом из Раменского суда, на котором я получил условный срок, на станции присел на корточки. Отец тогда отругал меня и сказал, что на корточках буду сидеть, если посадят в тюрьму. Тогда я не понял смысла этой фразы. Теперь же, сидя на кортах на сборке в ожидании поездки на суд, я понимал, что он имел в виду. Отец мой в тюрьме не сидел, но, видать, некоторые подробности знал. На нашем районе среди его бывших одноклассников и одногодок, было много тех, кто пошёл по кривой дорожке и попал в лагеря. Сидеть на корточках — чисто тюремная традиция, так как ожидая этап, выезд на суд, справляя большую нужду на дальняке, тебе приходиться сидеть на корточках, хочешь ты этого или нет. Стоять по несколько часов сможет далеко не каждый. В итоге привыкаешь и уже можешь сидеть «на кортах» часами.
Стены сборки, как и прогулочные дворики, были расписаны различными надписями от погонял сидельцев, номеров хат и дат сроков, до крылатых фраз и афоризмов. Больше всего меня повеселил афоризм: «Тюрьма не х*й — садись, не бойся, а бойся на х*й сесть в тюрьме!».
Не на каждой сборке был дальняк, и по нужде приходилось звать продольного, чтобы он вывел в туалет. С этим моментом связан один казус. На сборке одному сидельцу сильно скрутило живот. Он начал проситься в туалет, но его не выводили. А сидельцу всё хуже и хуже. Уже и мы начали звать вертухая, чтобы отвёл его в уборную, но ведь верно говорят, есть менты, а есть мусора. В тот день дежурил именно второй тип легавой породы. А паренёк уже терпеть не может. Дали ему в итоге какой-то пакет, а у кого-то была бутылка воды, с которой содрали этикетку и дали страдальцу вместо бумаги. С горем пополам он справил нужду, но вонь поднялась на всю сборку. Хорошо, не долго пришлось это терпеть и нас вывели на свежий воздух к автозеку.
Автозек отличался от автомобилей, в которых возили «по сезону». В прокуратуру ездили либо на обычной милицейской газели, либо на полугрузовом транспорте для транспортировки подследственных. Автозек же представлял из себя грузовик ЗИЛ защитного цвета, с двумя отсеками для перевозки заключённых. Напротив отсеков стояла скамья для конвоиров, в углу был расположен одинокий бокс. В него чаще всего сажали либо опущенных, либо кому светило ПЖ[127], либо бывших сотрудников. Перед тем как привезти в суд, автозек обычно заезжал в несколько тюрем, где набирал других заключённых и после этого развозил по судам.
В отличии от региональных городов, в Москве много тюрем: Бутырка, Матросская Тишина (где помимо тюрьмы располагались больничка и спецкорпус ФСБ), Медведково, Капотня, Водник, Лефортово (тюрьма ФСБ), Пресня, Печатники (женская тюрьма). Между арестантами централы называли по номерам. Водник был СИЗО 77/5, соответственно пятый централ. Женское СИЗО 77/6 — шестой централ. И так далее. По пути в Кузьминский суд из пятого централа мы часто заезжали в Бутырку, Матросску и Медведково с Пресней.
Если до этого в суд нас возили каждые два месяца на продление срока задержания, то теперь стали проходить полноценные судебные заседания. После приезда в суд помещали в просторные боксы, где мы ждали начала заседания. Стенки судебных боксов были неровными, бугристыми и твёрдыми. Не знаю из какого материала они сделаны, но напоминали камень, и облокотиться головой к стене, чтобы поспать, было нереально. Прежде чем придёт конвоир и поведёт в зал суда, можно прождать и несколько часов в таком боксе.
После окончания заседания снова помещали в бокс, и держали там до вечера, пока не начиналась погрузка в автозек. Из еды в дорогу давали сухой паёк, в который входили каши быстрого приготовления. Наесться ими было нереально, и мы обычно везли их обратно на централ, где запаривали кипятком и ели. В тюрьму привозили к отбою и, подержав на сборке, поднимали в хату. Обычно судовые,