на том, что качает головой.
— В этой битве есть нечто большее, чем мы видим — сказал он. — Вы те, кто проиграет воину, если не будете действовать быстро.
— И ты знаешь что там? — спросил Эсканор.
Галаэрон кивнул.
— Знаю.
— Как? — спросил Ривален.
Галаэрон только пожал плечами. Не знаю, откуда я это знаю, знаю только, что знаю.
Эсканор и Ривален переглянулись, и Эсканор спросил:
— Как ты это делал на Сращивании?
Галаэрон задумался, потом неохотно покачал головой. — Это то же чувство, но не такое сильное. В этом есть смысл – люди-ящеры так не дерутся. Должно быть, что-то двигает ими.
— Фаэриммы? — спросил Ривален. — Мы всегда ожидали, что несколько окажется снаружи, когда Эсканор поднимет барьер.
— Я тот, кто поднял его — сказал Галаэрон, злясь, что шадовары продолжают пренебрегать ролью, которую он сыграл в Сращивании. — И это не фаэриммы. Это слишком прямолинейно для них.
Слова, казалось, сами собой слетали с его губ.
— Они предпочитают оставаться скрытыми и работать через посредников. Это должен быть бехолдер, или, может быть, отряд иллитидов.
Оба принца повернулись к Высочайшему. Удивленный тем, что так легко выиграл спор, Галаэрон сделал то же самое, и обнаружил, что Теламонт Тантул стоит всего в нескольких шагах, его платиновые глаза сверкали из глубины капюшона. Галаэрон все еще не мог разглядеть форму его лица и даже то, был ли Высочайший бородат, как Мелегонт, или чисто выбрит, как большинство других принцев. Теламонт посмотрел над головой Галаэрона на принцев и сказал:
— На наш вопрос был дан ответ.
Не успел он произнести эти слова, как отряд шадовар начал истаивать в сверкающих тенях грозы, оставляя изумленных ящеров на свободе, чтобы захватить позицию, и бехолдер, который внезапно стал виден позади их линий, был так зол, что начал распылять свой луч распада вокруг наугад. Галаэрон с минуту смотрел на эту сцену, затем повернулся и увидел, что Теламонт Тантул все еще смотрит на него своими платиновыми глазами.
— Ты был с Мелегонтом, когда он умер — сказал Теламонт. — Между вами что-то произошло.
— Я потерял сознание, — выдохнул Галаэрон, вспоминая запутанную битву, в которой погиб Мелегонт. — Когда я пришел в себя, он уже ушёл.
— Не ушел. — Теламонт подплыл ближе, пока не оказался достаточно близко, чтобы поднять темный рукав и положить что-то темное и холодное на плечо Галаэрона. — Через тебя он все еще служит.
— Вот почему ты привел меня сюда? — Воздух был таким холодным и неподвижным, что Галаэрону стало трудно дышать. — Потому что Мелегонт передал мне свои знания о фаэриммах?
— Это не так уж плохо — сказал Эсканор. — Партнеры, нуждающиеся в помощи, создают самые сильные союзы.
ГЛАВА ПЯТАЯ
14 миртула, год Дикой Магии (1372 по Л.Д)
В темном небе солнце было лишь пепельным диском, выглядывающим из-за скалистого плеча Восточного Пика, слишком слабым, чтобы прожечь темную мантию, которую враги Эверески натянули на Шараэдим, слишком бледным, чтобы прокормить несколько изголодавшихся по свету почек, достаточно бесстрашных, чтобы появиться на опаленных и увядших стеблях Винной Долины. Как ни мрачно было утро, оно было достаточно ярким, чтобы эльфийские глаза Кейи Нихмеду разглядели слабый вихрь пепла и пыли, дрейфующий по другую сторону Луговой Стены. В паре длин копья от укрывающего ее дерева он двигался медленно, тихо и осторожно, подпрыгивая вдоль защитного мифала Эверески, снова и снова пытаясь пересечь границу с нетронутыми полями за ней. Все инстинкты кричали Кейе, чтобы она сбросила камуфляж и бежала к воротам утеса. Она осталась. Мифал защитит ее, и она обещала быть там, когда Хелбен и ваасанцы вернутся. Если они вернутся. Кейя посмотрела на бледный диск в небе и подумала, Может ли даже Избранный Мистры быть настолько хорош. Целая ночь среди фаэриммов.
Вихрь остановился перед деревом Кейи, такой слабый, что она начала сомневаться, что видит его. Возможно, завиток был просто ветром, поднимающим пепел, когда он катился вниз по Луговой Стене. Не каждый пыльный дьявол, танцующий на выжженной террасе, был невидимым фаэриммом, но многие из них были. Будь она на своем посту в одной из городских башен, Кейя могла бы взмахнуть палочкой и сразу понять, на что смотрит, но монстры видели мистическую энергию так же, как дварфы видят тепло тела, и поэтому Долгая Стража не использовала никакой магии—даже не носила ее так близко к границе.
Вихрь исчез, но Кейя все еще слышала, как шевелятся на ветру мертвые стебли виноградных лоз, и отчетливо шипит воздух над камнями Луговой Стены, и она знала. Фаэриммы были окружены аурой движущегося воздуха, который они использовали для общения между собой на странном языке свиста и рева. Не только одна невидимая тварь остановился на своем круге вокруг мифала, их было двое, тихо шепчущихся, притаившихся прямо перед деревом Кейи, тем самым деревом, которое она велела Хелбену Арунсуну и ваасанцам отметить как место встречи, когда они вернутся в город. Кейя осталась в своем дупле в толстом стволе липы, стоя за ширмой из коры, едва осмеливаясь дышать. Следующие несколько минут она размышляла о том, почему фаэриммы выбрали именно это место именно в это утро для разговора и что она собирается делать, если – когда – Хелбен и ваасанцы вернутся. Она не могла даже подумать о том, чтобы пройти мимо двух колючих спин, скрывающихся снаружи – даже для одного из Избранных, ни для ее ваасанских друзей, даже если ее собственный брат Галаэрон внезапно появится за Луговой Стеной. Когда эльфийка открывала врата в мифале, она не могла контролировать того, кто ими пользовался. Как только фаэриммы окажутся внутри, потребуется лишь мгновение, чтобы сотворить ту же высасывающую жизнь магию, которая уже иссушила посадки Винной Долины и обнажила некогда величественные еловые насаждения Верхней Долины, а этого Кейя не могла допустить, не тогда, когда мифал уже слабел. Кейе потребовалось мгновение, чтобы осознать это, когда фаэриммы замолчали, ибо разница между тишиной и шипением их шепчущих голосов была не больше, чем трепетание крыльев мотылька. На мгновение ей показалось, что фаэриммы двинулись дальше, но когда она посмотрела вдоль Луговой Стены, то не увидела ни кружащегося пепла, ни каких-либо других признаков их ухода. Шипастые притихли по той же причине, по которой