Мирка пошел за Викентом. Ни слова в пути: Викент конвоировал Мирку.
Открыв дверь кабинета, он посторонился, пропуская Мирку.
— Товарищ подполковник, — стал он докладывать.
— Товарищ Сташинский, — жестом остановил подполковник, — я Вас приглашу, если будет нужно.
Викент его понял, и, не перешагнув своего порога, закрыл дверь снаружи.
— Проходи, Мирон, — сказал подполковник.
А когда Мирка сделал шаг, подполковник шагнул навстречу, и подал ему руку:
— Здравствуйте, — отозвался Мирка.
Подполковник вернулся к столу, заняв место Викента, и предложил рядом с собой присесть Мирке.
— Удивлен, что я жив? — спросил подполковник.
— Честно сказать, это так… — согласился Мирка, — Извините.
— Да? И за что же? Ты лучше скажи: на меня не в обиде? Мечту расстроил, и самого в землю носом ткнул… Я помню. Представляю, как оно было назад возвращаться. В Освенцим! Но ты вернулся.
— Вы убедили, я и вернулся. Вторым был наш: Ваня, из партизан.
— Мне и тогда показалось: смышленый мальчишка ты, Мирка. А Ваня? Что с ним, не знаешь?
— Не знаю. Викентию Стасовичу не говорил…
— Скажешь о нем все, что знаешь, я разыщу!
— Скажу. И еще со мной двое могли попасть туда же. Я там их не видел, и ничего не знаю. Друзья мои, мы к немцам попали вместе…
— Скажешь мне все, разыщем их тоже. Тебя же я разыскал…
— Меня, да, — улыбнулся Мирка, — я молился за Вас, до того еще, как увидели с Ваней. С первого дня, до того как потом, на плацу…
— Это когда зуб болел? А потом? — с улыбкой спросил подполковник. И сам же ответил, — Потом смысла не было, так ведь? Отпал…
— Ну, все поняли так…
— Ладно. Голову ты не ломай — сломается, А получилось вот что: немцы, ты сам же видел, спектакли любят, но и ценить их умеют. Комендант ведь пообещал?
— Да. При всех.
— Во-первых, уверен был, что не получится; во-вторых — знал, что никто повторить не сможет. Ты помнишь, сколько людей было этой колючкой убито?
— Да. Специально бросались, чтобы с собой покончить. Было. И немцев там убивало.
— Верно, — кивнул подполковник, — и немцев. По неосторожности, или тех, что подходили из любопытства. Было. Но я эквилибрист. Дар, которым я обладал, и развивал годами. Я тоже считал, когда уже был на той стороне: это побег, пристрелят! Но, если в смерти моей пользы не было, то живым пользу какую-то, явно, я мог принести. Комендант думал так. И когда вас удалили с плаца, я был отконвоирован на КПП, и в тот же день, передан представителям их диверсионного центра. То есть, был в том же плену, но здесь меня вербовали, заинтересовывали службой Великому Рейху.
Вспоминая, он смолк, и оценил с улыбкой:
— Ты, между прочим, знал, что я НКВДист. Комендант не знал, но ты знал! Забавно: один русский, чуть только сбежал из Освенцима, спрашивает другого: «Значит, Вы милиционер?»
— Я тогда думал, что НКВД — это просто милиция в форме и все.
— Но разведчики-диверсанты знали, и в этом была, в их глазах, моя ценность. Я в сорок третьем попал в руки немцев, после 19 апреля — то есть, когда моя служба реорганизовалась в «Смерш». Так вот, сам удивляясь, зачем я, в конце войны немецким разведчикам нужен был? Но принял условия. Вступил в игру с ними, занялся встречной вербовкой. Склонил на свою сторону одного из шефов. Трезвостью он отличался: стоит ли — думал он, умирать за Великий Рейх, который уже втыкает рогами в землю? Как немец, практичный, подготовил он документы и мы бежали. Потом, самолетом, с ценными документами, доставили нас в Москву. Вот и все. А о тебе Мирон, я тоже думал, но, — развел подполковник руками, — жаль, не все в моей власти было тогда…
«Ну, уж теперь-то!...» — хотел бы прокомментировать очевидное, Мирка, но промолчал.
— Не догадываешься, — спросил с легким прищуром, подполковник, — зачем ты вызван?
— Полагаю, — ответил Мирка, — мои интересы в жизни, уже закончены.
— Сташинский сказал?
— Он мой начальник.
— Но водку с ним пить, доводилось. Бывало такое?
— Да. Сначала, в Освенциме, я принес им немецкий кагор.
— И влип в руки Сташинского…
— Я не знал, кто он.
— Да… — вздохнул подполковник, задумчиво потарабанив пальцами, — Нам же с тобой не придется, ни капли выпить. Времени нет. Вот это, — он взял в руки папку «Личное дело агента «Зебра»», — Я пустил его в ход. У меня только сутки. За это время ты должен успеть получить продовольственный аттестат, проездной, выписку из приказа — все документы.
— Зачем, документы?
— Не спорь с подполковником, ладно? В Освенциме спорить не стал… Получишь документы участника войны. Это разные вещи: пострадавший, или участник войны. Осмыслишь потом. Сейчас не до того, но думать о будущем надо!
— Зачем это Вам? — спросил Мирка.
— Сам догадаешься, дома!
— Вы для этого здесь? — усомнился Мирка.
— Нет. В руки Сташинского угодил Поярков. Нам стало известно, поэтому я прилетел. Но и ЭТО, — с нажимом, так, чтобы понял Мирка, что речь о нем, сказал подполковник, — я сделаю тоже! То, что делаешь ты у Сташинского — не твое, Мирон! Уйди, и забудь об этом! Я тороплю, потому, что хочу твердо знать, что ты никогда уже, никогда, не увидишь Сташинского. Что он не достанет тебя.
— А Поярков?...
— Что? — с интересом спросил подполковник.
— А с ним?
— А ты что, готов пойти с ним?
— Я бы сказал, что да, — не промолчал Мирка.
— Любопытно… — откинулся к спинке кресла, издали посмотрел подполковник, — А ты знаешь, кто он?
— Да. Я сидел с ним.
— Это я знаю, что ты сидел. Так кто же он?
— Враг…
— И ты бы пошел с ним?
— Да, — еще раз ответил Мирка.
— С врагом — и пошел?.. — без усмешки сказал подполковник, и уточнил, — А кому он враг?
— Не знаю.
— Хороший ответ, для сотрудника НКВД! — без иронии, твердо, сказал подполковник, — Хороший! Ответ человека, который способен мыслить. Так, Мирон?
— Вам решать.
— Я и решаю! Поярков — несгибаемый, непобежденный, безумно полезный Родине человек! Очень мало таких: мы их теряли в войну, и, к сожалению, — до. И теперь, Поярков, другие, ему подобные — на счету в Родины должны быть, поименно! Тебе повезло, что ты знал его. Поярков поедет со мной.
— А почему же с ним так, до этого? Волки… — недружелюбно заметил Мирка. Против воли, не удержался.
— Волки? Это Сташинский тебе говорил?
— «Настоящие волки революционного пролетариата» — вслух вспомнил Мирка.
— Запомни: НКВД — это народный комиссариат внутренних дел. Это милиция, рожденная революцией. На третий, напомню, день! НКВД создан служить защите народа от преступных посягательств. Внутренняя вооруженная сила. А главное достояние, самая великая ценность страны, какая? Народ! Разве не стоит того он: построивший государство, его промышленность, и выигравший войну?! Запомни, и не заблуждайся! Даже если вокруг заблуждаются многие, даже, может быть, все… Но, заблуждаться тебе, Мирон, недостойно!
Викент больше к Мирке не подходил. Мирка расписался в получении документов. Это были первые в его жизни документы, значения их он еще не понимал.
Он был в своей комнате, когда пришел старшина Григорий Михайлович.
— Форму принес, — сказал он.
— У меня есть.
— А ты посмотри же, какая это! — он развернул перед Миркой новую форму. Добротную, глаженую, и — с погонами!
Мирка забавно, как тараненный кем-то, присел на кровать:
— Ого!
— Ну, вот! — улыбнулся Григорий Михайлович, — А еще я принес молока, Мирка. Второй стакан у тебя найдется?
— Вот, — сказал Мирка. На подоконнике, возле графина, стояли как раз, два стакана.
— Молочка с тобой тяпнем, на посошок. Давай Мирка!
— Давайте!
Сошлись два стакана парного, пахнущего Родиной, напитка.
— Станция наша, в твоем направлении не принимает. А с соседней отходит состав до Харькова. На него ты поспеешь попуткой. Там предъявишь, по требованию, как положено, документы — и с богом!
— Прямо сейчас?
— Да. Попутка, прямо сейчас. Идем, провожу.
Уже перед тем, как запрыгнуть в кузов, увидел Мирка, что за отъездом, издали глянуть, пришел подполковник, и, вместо того, чтоб запрыгнуть в кузов, поспешил к нему. Жестом, — увидел Мирка, — тот предостерег, чтобы машина не отправлялась.
— А почему Вы тогда, в Освенциме… — сбивчиво начал Мирка.
— Возле Освенцима, — уточил подполковник.
— Да, возле Освенцима, спросили, читал ли я «Аэлиту»? Я же читал.
— Так что наши люди на Марсе делали, а? Боролись, не так ли? Что же тогда о земле говорить, пусть она под Освенцимом даже!
— Да... — невпопад согласился Мирка.
— В Освенциме действовала организация Сопротивления. Имели связь с внешним миром. А на связь выходил… ну понятно кто, да?
— Понятно, конечно, товарищ подполковник — Вы, и я видел Вас!