Правительство Сыровы забыло об этой дате. Забыли о ней и социал-демократы, и национальные социалисты, и аграрники, и гайдовцы. Или сделали вид, что забыли. В страхе перед Гитлером они готовы были отказаться от всего, что напоминает о свободе и независимости Чехословацкого государства.
Но разве мог забыть эту дату народ?
Человеческое море затопило улицы Праги. Люди шли тесными рядами в торжественном молчании, без флагов и плакатов, без оркестров. Живой поток не прекращался, ему не виделось конца. Чем ближе к полдню, тем многолюднее становились улицы: все больше пражан примыкало к шествию.
Староместская площадь – свидетельница великих исторических событий в жизни чешского народа. Здесь когда-то глашатаи объявляли королевские указы, и пять с лишним столетий назад под ударами палачей пали шестьдесят последователей Яна Гуса. И вот теперь на Староместской площади, у могилы неизвестного солдата, собралась огромная толпа.
В центре площади возвышался монумент бессмертного Яна Гуса. Национальный герой смотрел на толпы народа со своего гранитного пьедестала с высеченными на нем пламенными словами: «Любите правду! Боритесь за правду!»
И мертвый Гус как бы говорил живым: «Держитесь, стойко, братья! Я боролся за ваше счастье… Боритесь и вы… Боритесь за правду! Где правда – там победа. Я не боялся врагов. Не бойтесь их и вы».
2
У моста Палацкого Божена увидела отца.
– Приходил Ян два раза, – шепнула она ему на ухо, – очень хочет тебя видеть. Он и сейчас сидит у меня.
В глазах Ярослава промелькнула искренняя радость: кажется, он не ошибся в своих предположениях – брат все-таки пришел. Ярослав молча посмотрел на дочь. Она заметила его радость и улыбнулась ему.
– Я буду ждать его в десять часов на Летне, – сказал Лукаш.
И они разошлись в разные стороны.
По пути Ярослав заглянул к товарищу Червеню и рассказал о предстоящем свидании с Яном Блажеком. Червень и раньше слышал о нем от Лукаша.
– Иди, – сказал Червень, – я на всякий случай буду недалеко.
Лукаш поднялся в полупустом фуникулере на Летну. Прошелся по тускло освещенной аллее верхнего парка и вскоре увидел брата. Ян Блажек ускорил шаг, подошел к Ярославу и, не обронив ни слова, подал руку.
В молчании они обогнули край парка и сели на пустую скамью.
Отсюда открывалась панорама вечерней Праги, залитой морем огня; четко обозначились ансамбли площадей, набережная, резиденция президента – Град, мосты через Влтаву. Несмотря на поздний вечер, шествие на улицах столицы не прекращалось.
– Это вы подняли народ? – нарушил молчание Блажек и протянул Ярославу пачку сигарет.
– Да, мы, – ответил Лукаш. Сигарету он не взял, а вынул из кармана трубку и стал набивать ее табаком.
И опять помолчали.
Блажек, как и в прошлый раз, терялся, не зная, с чего начать разговор, а Лукаш с внутренней взволнованностью ждал этого начала.
– Ты хорошо сделал, что ушел из дому, – медленно проговорил Блажек.
Ярослав подумал: это еще только подступ к настоящему разговору.
– А вот от трубки, – продолжал Блажек, – я бы на твоем месте отказался.
Ярослав повернул к брату голову и с недоумением посмотрел на него.
– Я серьезно говорю, – подтвердил Блажек. – Никто не может себе представить Ярослава Лукаша без трубки. Понимаешь? Эта трубка занесена в твое дело.
– Ах, вот оно что! Оказывается, политическая полиция неплохо знает свое дело. – Лукашу и в голову не приходило, что трубка может служить одной из его примет. – Так, так… Что ж, совет убедительный, придется отказаться от трубки… Спасибо, Ян. Вот и опять ты предостерег меня. – И, не сдержавшись, Ярослав спросил прямо: – Для этого ты и хотел меня видеть?
Ян Блажек сделал решительный жест.
– Нет! Я хочу поделиться с тобой кое-какими новостями. – Он откашлялся, огляделся по сторонам, сделал несколько глубоких затяжек. – В полиции сейчас тоже делается немало странного. Всех, кто себя чем-нибудь скомпрометировал, слишком прямо, например, высказал определенные взгляды, – всех таких отсылают в провинцию, переводят на наружную службу или вовсе увольняют. Идет тщательная и придирчивая проверка.
Ярослав прекрасно понимал, зачем и почему это делается. Только Яну мог показаться «странным» курс правительства на фашизацию государственного аппарата.
Но ни Ярослав, коммунист-подпольщик, ни Ян Блажек, инспектор полиции, не знали и не могли знать, что именно сегодня, в день двадцатой годовщины республики, в те часы, когда народ заполнил улицы Праги, правительство Сыровы, Черны, Берана одобрило соглашение о сотрудничестве чехословацкой полиции с гестапо.
– Несколько человек из полиции, – рассказывал Ян, – сами подали рапорты об уходе.
– А твои дела как? – поинтересовался Ярослав. – Тебя не гонят?
– Нет, оставили. Вот это и угнетает меня больше всего. Ты был прав тогда. Не пришлось бы в самом деле работать с гестапо, – Ян опустил голову и задумался.
Ярослав, наблюдая за братом, решил не навязывать ему своих мнений. Пусть самостоятельно взвесит положение и оценит факты.
– Знаешь, мне пришла в голову мысль, – продолжал Блажек, – не подать ли рапорт об увольнении? Так, пожалуй, будет честнее.
Нет, брат не сделал вывода, которого ждал Лукаш.
– С уходом не торопись.
– Почему? – Блажек удивился.
– Ты мне дважды подал хороший совет, а я тебе даю совет в первый раз: не торопись! Почему? Сейчас не спрашивай. Скажу после.
Блажек пристально посмотрел в глаза Ярославу и протянул ему руку.
– Что ж, спрашивать не буду… Подожду.
Глава двенадцатая
1
У входа в здание Генерального штаба подполковник Иржи Мрачек встретился со своим старым другом, однополчанином. Разговорились.
– Слышал новость?
– Ты о чем? – спросил Мрачек.
– Возникла партия так называемого национального единства.
– Нет, не слышал.
– Что же, ты газет не читаешь?
– Признаться, за последнее время они опротивели мне. Что это за партия? Какая у нее платформа?
– Винегрет какой-то. Все смешалось в кучу. Слились воедино: республиканская партия Берана и Годжи, национально-социалистическая – Клофача и Франке, живпостенская – Млчоха, Национальное объединение – Годача – Прейса, Чехословацкая народная партия – Шрамека и Сташека, Национальная лига – Стржибрны и Национально-фашистская община – Гайды. Председателем подготовительного комитета избран Рудольф Беран.
– Трогательное единение, – заметил Мрачек. – Грызлись друг с другом, как собаки, а теперь…
– Теперь социалисты и фашисты, демократы и промышленники тесно сомкнули ряды! Знаешь, кого Беран прочит в президенты?
– Кого?
– Председателя верховного административного суда.
– Эмиля Гаху?
– Да.
Мрачек недоверчиво покачал головой.
– Вряд ли народ согласится на такого президента!
Собеседник его рассмеялся.
– Зато для Берлина это приятная кандидатура.
Мрачек посмотрел на часы.
– Возможно. Однако мне пора, – сказал он.
– Я слышал, ты ждешь неприятностей?
– Я к ним подготовился, – твердо ответил Мрачек. – Почти месяц ждал вызова. За такой срок можно многое передумать и взвесить.
– Кто тебя вызывает? Генерал Крейчи?
– Нет, его помощник.
– Миклик?
– Да.
– Не знаю, чего и пожелать тебе, – сказал приятель, – что посоветовать.
– Ничего не советуй, я готов ко всему.
2
Друзья расстались.
В приемной помощника начальника Генерального штаба беспрерывно трещали телефоны и вызывные звонки, сновали офицеры-штабисты со свернутыми картами и пухлыми папками под мышкой.
Иржи Мрачек долго сидел на диване в ожидании приема. С насмешливым интересом он следил за адъютантом, который успевал справляться с несколькими телефонами одновременно, перекладывать бумаги из папки в папку, относить их на подпись и делать вызовы.
После очередного разговора по телефону адъютант выскочил из приемной и тотчас возвратился в сопровождении двух солдат. У одного из них была в руках небольшая лесенка, у другого – портрет. Чей портрет – Мрачек не мог разглядеть: солдат держал его тыльной стороной наружу.
– Быстрее! Быстрее! – командовал адъютант. Солдат приставил лесенку к стене, поднялся по ней, снял с гвоздя портрет бывшего президента Бенеша и на его место повесил новый. Теперь Мрачек хорошо разглядел лицо Эмиля Гахи, похожее на гриб сморчок. Новый президент! Позвольте… Ведь выборов-то еще не было? Как же так?
«Чего доброго, и портрет Гитлера вывесят рядом», – подумал Мрачек.
Но в это время адъютант открыл дверь.
– Войдите!
Мрачек вошел в просторный кабинет и вытянулся шагах в двух от стола, за которым сидел генерал Миклик. Занятый чтением документа, на котором делал пометки, генерал долго не обращал внимания на Мрачека.
На стене висела большая карта Чехословакии, исчерченная на севере, западе и востоке жирными полосами.