насиловать; все это затеяла рехнувшаяся от похоти жирная тварь Франко. Поло нечего вменить в вину, кроме грабежа, и когда его притянут к ответу, он ответит чистую правду: во всем виноват толстяк и его закипевшие от любовного пыла мозги. У его родичей хватит денег отмазать засранца от расследования, сплавить его, если надо будет, за границу, подкупить полстраны, чтоб молчали, а у Поло дела обстоят иначе: мамаша прознает – сама выдаст его властям, а потому он должен все обмозговать, все ясно представить, чтоб все концы с концами сошлись, а главное – не доверять толстяку и его планам. Если что пойдет не так, выйдет наперекосяк, он должен быть готов отыграть назад и на своих ногах выйти из комплекса, а потом рвануть на причал, а нужно будет – так и нырнуть в реку с головой. Короче, за сколько он доплывет до другого берега? За двадцать минут? За полчаса? Он уже несколько месяцев как даже не заходил в воду, не окунался, спасаясь от несусветного зноя, но ширина реки – метров семьдесят, ну, восемьдесят от силы, только надо помнить, какое дьявольски коварное течение в этом месте, которое так близко к излучине, а оттуда может унести в воронку устья. Нельзя доверять обманчивому спокойствию воды на поверхности, особенно в сезон дождей, когда даже самый опытный пловец в мгновение, что называется, ока застрянет в переплетении ветвей, куда унесет его течение, особенно если он рискнет плыть в одиночку, особенно ночью, да еще под тяжким бременем вины. Да какой, к черту, вины?! Он же и не думал никого убивать или мучить: он всего лишь сложит поживу в джип, а потом предложит Мильтону в обмен на помощь. Пригонит ему белый «Гранд-Чероки» со всем барахлом, а покажется мало – жизнь жирного придурка Франко в придачу: у его семьи денег немерено, и те могут потребовать за него изрядный выкуп; а ему ничего не надо, нет, правда, – ничего, ни денег, ни кредита, Мильтон может всю добычу оставить себе. Ему, Поло, нужно только, чтобы его двоюродный, то есть почти что родной, брат протянул ему, как говорится, руку помощи. Мильтон не откажет, это же в его интересах. Да разве и просит он слишком много? Ведь Поло и нужно-то потолковать с Мильтоном, объяснить ему, что он не мечтает стать бандитом, или налетчиком, или киллером, или занять в организации какое-нибудь место повиднее, и в «коты» он не хочет идти, ему надо всего лишь в обмен на это барахло вырваться из тисков той жизни, которая началась для него после смерти деда, только и всего; дальше видно будет, как поступить, в какую сторону идти, что-нибудь да будет потом, когда все произойдет и толстяк сделает все, что должен сделать, если дело в самом деле выгорит, но он пока предпочитал не слишком задумываться об этом, о донье Мариан, о детях, о лысом чванном муже, который всегда вел себя так, словно Поло был невидимкой, и замечал его, только когда надо было убрать дерьмо, оставленное собаками у дверей их дома. Он не хотел думать об этом, не хотел представлять себе, что будет, разве что рожу Мильтона, когда Поло вылезет из белого джипа и протянет ему ключи, и потому целыми днями названивал ему по телефону, который тот дал ему в последнюю их встречу, а потом слал и слал сообщения, умоляя позвонить, что и произошло в пятницу, в полдень, когда он меньше всего этого ожидал и сидел на корточках посреди огромного газона, отделявшего парк Парадайса от бассейна, вперив взгляд в нелепую горку земли над ямой, которую усердный гофер вырыл на рассвете и тем самым продырявил безупречный покров английского газона. Справа, метрах в трех, виднелась еще одна дырка – тоже дело лап этой святотатственной твари, которую Уркиса приказал беспощадно извести. С присущим ему тупоумием управляющий разработал нелепый план, и теперь его подчиненному предстояло план этот выполнить. Поло должен был всунуть в одну из них пожарную кишку, пустить воду и с мачете наготове караулить у другой, когда гнусная тварь, спасаясь от наводнения, вылезет оттуда. Поло так утомился, что даже не стал объяснять Уркисе, что этот план не сработает: если каждую ночь поливать из кишки этот газон, крысы приспособятся, потому что они обожают грязь. Уничтожить их можно только доброй дозой крысиного яда, мог бы сказать он, но Уркиса ни за что на свете не согласится применять химию, потому что резиденты взбунтуются и свергнут его, если хоть один из их любимых питомцев отравится, пусть даже и не до смерти. Так что лучше уж молчать, беречь силы и беспрекословно исполнять приказ начальства, сколь бы дурацким он ни был. Вот по этой причине Поло, обливаясь крупным потом под безжалостным июльским солнцем, и сидел сейчас на корточках перед холмиком черной взрытой земли, с бейсболкой на затылке и мачете в руке, как самурай, ожидающий нападения, или, скорее, как какая-нибудь деревенщина с карикатуры, ожидающая неминуемого провала, но тут вдруг ему показалось, что в нагрудном кармане завибрировал сотовый. Он полез за ним, отложил мачете, чтобы взглянуть на экранчик. Номер незнакомый. Наверняка это Мильтон. Здорово, бродяга, здорово, красавец, приветствовал его жизнерадостный голос кузена, почти что родного брата. Он сказал, что позвонил на минутку, благо у него осталось несколько оплаченных, сказал, что видел его сообщения, но ответить никак не мог, его подставили и дела шли хуже некуда, ну, ты сам понимаешь, ему осталось положиться на судьбу, и будь что будет, надо только завоевывать доверие «тех», иначе нельзя – и нервные смешки, а фоном – трель другого телефона. Поло поднялся и рассеянно двинулся по саду, крепко прижимая телефон к уху, чтобы не пропустить ни слова, не сводя глаз с ослепительной травы, и ноги будто сами вынесли его на главную улицу комплекса – мачете и кишка так и остались лежать возле норки. Мильтон же продолжал плести что-то бессвязное, и когда совсем уж показалось, что он даст отбой, Поло перебил его: ему до смерти, до зарезу нужно уволиться, он не может больше жить в Прогресо и работать в этом долбаном комплексе, где его эксплуатируют бессовестно, пойми, брат, и дома все неладно, с Сорайдой какая-то засада, он не может сейчас объяснить и не знает, как это все распутать, с чего начать, и пусть бы Мильтон свел его с теми, поручился бы за него, мы же братья, Мильтон, мы же родные, ради бога, ради памяти деда, помоги, он будет делать все, что скажут, все, о чем попросят, он теперь уже не тот молокосос и нюня, каким был, когда виделись в последний раз, и ручки у него теперь не как у барышни, а сколько было шуточек на эту тему; он стал нищим из-за того, что пьет каждый день, он мешки готов таскать, если надо, он сделает все, что Мильтон пожелает, пусть только срочно, спешно, безотлагательно поможет вырваться отсюда – это вопрос жизни и смерти, и долго еще молил в этом роде, пока Мильтон не оборвал его резко и довольно злобно: слушай, мы ведь, сука, уже говорили об этом, и я тебе сказал, что не могу, так что, пожалуйста, не грузи меня больше, и у Поло глаза полезли на лоб, когда долбаный