Трубач проиграл приветствие, и процессия с королем во главе прошла в зал через кухонный проход.
Пурпур хорошо смотрелся на Ги де Лузиньяне. Плащ из слегка присобранного шелка скрывал ширину его плеч и толщину живота, который выпирал выше и ниже украшенного золотом пояса. Тяжесть короны собирала в складки кожу на лбу и придавала ему чудаковатый вид. Ги выпятил вперед челюсть и шел осторожно, стараясь удержать на голове золотой обруч.
Грегори, епископ Иерусалимский, шел за ним неверной походкой. Чтобы не упасть, старик одной рукой держался за складки его плаща. Ходили слухи, что Грегори почти совсем слепой, хотя он всегда держал свои подернутые пленкой глаза широко раскрытыми, будто видел все вокруг в первый раз после легкой дремоты. Даже если он был слепым, он еще мог прямо смотреть на человека, с которым разговаривал.
Рейнальд де Шатильон ожидал у возвышения, низко склонившись перед сувереном, вытянув одну руку вперед, другой придерживая складки плаща. Тамплиеры, последовав его примеру, также склонились.
Долгое томительное мгновение все головы, за исключением Ги и Грегори, были опущены долу. После трепетной паузы все вернулись в прежнее положение.
Единственной персоной, уклонившейся от этой демонстрации власти, была Сибилла, старшая дочь короля Амальрика и нынешняя жена Ги. Фактически она была королевой Иерусалима и держала власть в своих собственных руках.
Совет баронов, в котором были обильно представлены ордена тамплиеров и госпитальеров, пришел к выводу, что военная обстановка в настоящий момент и в обозримом будущем слишком неустойчива, чтобы позволить женщине иметь реальную власть. Поэтому было решено, что тот, кого Сибилла выберет в мужья после смерти своего прежнего супруга, Вильяма де Монферрата, будет коронован, вместо того чтобы быть просто мужем королевы.
Рейнальд де Шатильон добивался благосклонности Сибиллы. То, что она все-таки выбрала этого Ги де Лузиньяна, было результатом длительной борьбы.
Только Бог да Томас Амнет знали, сколько стальных мечей и ларцов с золотом из сокровищниц тамплиеров повлияло на решение королевы — и на последующее решение совета.
В бессвязной речи епископ Грегори представил короля Ги Богу, христианам Иерусалима, королям Англии и Франции, Святому императору Римскому и императору Византии. Когда речь окончилась, принц Рейнальд выступил вперед и сжал руки Ги, скрепляя согласие между ними.
Один за другим тамплиеры выходили вперед и предлагали свою доблесть и свои мечи на службу Христу и королю Ги.
Когда они вернулись на свои места, Жерар повернулся к Амнету и спросил тихо, одним уголком рта:
— Что твой Камень предсказывает теперь?
— Камень темен для меня в эти дни, господин.
— Ты говоришь загадками!
— Он не показывает мне ни одного лица, которое я когда-либо видел во плоти. Появляется лишь какое-то дьявольское лицо с темной кожей и пронзительными глазами, которые смотрят сквозь туман и бросают мне вызов. Больше нет никаких знаков.
— Итак, ты теперь общаешься с дьяволом?
— Камень служит своим собственным целям. Я не всегда понимаю их.
Жерар хмыкнул:
— Лучше договорись с Камнем, прежде чем мы попытаемся советовать королю Ги.
Томас собирался возразить Жерару, что тот ничего не понимает в этих вещах. Но вовремя вспомнил, что Жерар — магистр и Камень, как и Амнет, в его подчинении.
— Да, господин.
Иерусалимский дворец имел выходы во внешний двор, прорытые под ограждающими его стенами. Они позволяли пройти во дворец, минуя главные ворота, хотя те были открыты всегда, кроме периодов осады.
Рыгая и шатаясь после полудюжины кружек хмельного пива, сэр Бовуар нашел путь, ведущий из трапезной. Его вел зов природы, а его оруженосец — утонченный мальчик знатной французской крови — напомнил ему, что мочиться на камни в коридоре запрещено, особенно, не дай Бог, если за этим вас застанет проныра-сенешаль, Эберт.
Бовуар вышел из освещенного сальными свечами коридора во двор. Как только его ноги коснулись неутрамбованной почвы, он поднял подол своей легкой кольчуги и начал возиться с тесемками штанов. Так велико было его нетерпение, что любой камень в лунном свете казался ему подходящим.
И только он начал мочиться с длинным вздохом облегчения, как от стены отделилась тень и двинулась к нему. Так как руки его были заняты, Бовуар только повернул голову, чтобы посмотреть, кто там идет.
— Могу ли я показать тебе реликвию, о христианский господин? — Голос был певуч, убаюкивал и насмехался.
— Что это, приятель?
— Кусочек от полы плаща Иосифа. Он был найден в Египте после многих сотен лет, а краски еще сохранились. — Руки держали что-то неясное в лунном свете.
— Подними это повыше, чтобы я мог рассмотреть. Руки поднялись вверх, над головой Бовуара, прежде чем он смог что-либо сообразить. Камень, завязанный в узел, ударил его в горло и сломал гортань — рыцарь даже не вскрикнул. Последнее, что он видел, прежде чем тени исчезли навсегда, были горящие глаза продавца редкостей.
Вина из долины Иордана были смолистыми, отдавали пустыней и колючками. Томас Амнет подержал вино на языке, пытаясь обнаружить сладость и терпкость, которую он помнил у вин Франции. Это вино имело вкус лекарства. Он быстро проглотил его.
Остальные тамплиеры были не столь разборчивы. Праздник коронации достиг той стадии веселья, когда добрые христианские рыцари лежат и опорожняют кувшины с вином и пивом в свои глотки. В этом случае вкус вина вряд ли имеет значение.
Амнет посмотрел через стол на сарацинских принцев, которые вынуждены были присоединиться к празднеству — только как гости в этом дворце. Они не пили ничего, кроме чистой воды, которую их слуга наливал им из седельной фляги. Томас, в отличие от многих тамплиеров, знал, что спиртное запрещено их религией.
Сигирет из Небулы был одним из тех, кто никогда не отягощал себя знаниями об обычаях людей, которых собирался убивать. Сейчас, вынужденный сидеть за пиршественным столом рядом с ними, он воспринял воздержание принцев как вероломство.
— Вы не пьете? — взревел Сигирет, приподнимая голову над столом.
Ближайший сарацин, не понимающий норманнского, нервно улыбнулся и прикрыл свой рот тонким платком, которым время от времени вытирал губы.
— Не смей смеяться надо мной, собака!
Два других тамплиера, глядя на объект его ярости, тоже подняли головы.
— Они не пьют, потому что с вином что-то неладно. Посмотрите! Они даже воду принесли с собой!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});