Нюрка (толкает его). Вставай! Ишь разлегся! Дед еще живой, не помер.
Страходер медленно подымается.
Девушка. Надо бы воздухом весенним и теплом всю избу продуть. Насквозь.
Страходер. Может, стенку выломать, государыня? А то оконца тут совсем ничтожные, воздуху не пропускают.
Девушка. Хорошо! Только потом поставишь на место.
Страходер. Обязательно. Это мы мигом! (Кутыркину.) Ты, сержант, валяй наружу, поддерживай. Чтобы стенку легко спустить. А я навалюсь.
Кутыркин с Паней и Нюркой выходят из избы. Страходер примеривается, нажимает спиной на стенку.
Кутыркин. Ты всей силой не жми! Аккуратнее! – Страходер. Нам это, брат, не впервой – избы разваливать. Нашелся учитель.
Стенка с треском отходит и валится наружу. Кутыркин, Паня и Нюрка поддерживают ее и осторожно опускают на траву.
(Вздыхает.) Ну, благодать!
В избу врывается утренний свет и веселый шум леса. Лес еще без листвы – сырой, апрельский. Никита лежит все так же неподвижно.
Одного весеннего воздуха, видать, маловато. Болезнь его еще крепко держит. Тут бы надо, чтобы цветами повеяло, медовыми травами.
Девушка. Хорошо! (Выходит наружу, прикладывает ладони к губам, кричит: «Ау!»)
Тотчас из леса выходят два очень низеньких и добродушных пожилых мужичка-лесовика.
Они снимают шапки и кланяются всем в пояс.
Мужички. Мы – здешние жители, берлог хранители, дятлов служители, лесных пожаров гасители, всяких птах и зверей покровители. Что прикажешь, государыня, то и сделаем, потому мы от работы не бегаем.
Девушка. Ступайте в лес. По оврагам, по норам звериным, по чащобам, по всем полянам лесным. Кланяйтесь на все стороны и говорите – я приказала: пусть тотчас прорастает трава и зацветают все, какие есть, цветы – и черемуха, и ландыш, и прилеска, и петров крест. Пусть птицы лесные подымутся к небу, разгонят все тучи, чтобы солнце жарко пригрело весь этот край.
Мужички исчезают. Тотчас из-под земли начинает прорастать трава, подымаются цветы, и уже качаются и звенят вокруг избы сотни белых колокольчиков-ландышей. Деревья одеваются на глазах свежей пушистой зеленью, расцветает черемуха, распрямляются свернутые спиралью листья папоротника.
Тучи расходятся. Огромное жаркое солнце горит над расцветающим лесом. Поют сотни птиц.
Страходер (хлопает себя по бокам, лапами) Ах, волк те заешь!
Порыв ветра. Черемуховые лепестки густо летят в избу. Сквозь них почти ничего не видно.
Кутыркин. Черемухой метет. Будто снегом. А запах какой! От него от одного жизнь воротится.
Нюрка. Панька-а-а!
Паня. Чего?
Нюрка. Я боюся-я-я!
Паня. Стой, где стоишь, дуреха! Сейчас пройдет.
Голос Никиты. Варюша! Ты пришла ай нет?
Варюша. Дедушка! (Бросается к Никите.)
Порыв ветра проходит. Лепестки опускаются на землю. Никита медленно садится на лавке, опирается на Варюшу, глубоко дышит.
Никита. Жизнь из меня вытекла. Может, одна какая капля осталась. А сейчас чую, будто окунули меня в целебную воду. И дыхание легкое, и сердце колотится ровно, и глаза глядят зорко. До чего хорошо!
Страходер. Государыню Весну благодари. Это она для тебя постаралась. Раньше времени снег согнала, пустила в рост цветы да травы.
Никита. Спасибо великое!
Девушка подходит к Никите, садится на пол у его ног, рядом с Варюшей.
Был я как этот лес. Дерева в нем всю зиму стояли мертвые, прихватило их стужей до самого сердца, а пришла ты, Весна, – распушились и пошли одеваться клейким листом. Так и я.
Варюша прижимается к девушке, смотрит на нее благодарными глазами. В лесу начинает куковать кукушка.
Послушаем, сколько она мне годов напророчит.
Все (считают до десяти). Один, два, три…
Никита. Этого мне маловато.
Нюрка. А я, дедушка, сколько хочешь тебе жизни прибавлю. Вот через это колечко. (Показывает колечко.)
Никита. Колечко, милая, ежели вникнуть, – одно баловство. Сердце у человека должно быть широкое, руки должны работу любить, глаза – лицезрение, а голова – мысли. Тогда и без колечка сто лет проживешь.
Нюрка. А я хочу поглядеть через то колечко на весь белый свет с его чудесами.
Паня. Мне тоже охота.
Варюша. И мне!
Никита. Белый свет, конечно, вещь серьезная. Только по мне лучше этого леса, и села, и нашей реки нету ничего на земле. Сколько по свету ни езди, а всегда на родное место воротишься. Бегом, брат, прибежишь. Посмотришь там на какие ни на есть чудеса, океаны, дерева, что в поднебесье уходят, скажем, слонов, да китов, да великие разные города, а все равно милее этого горицвета, что пробился в щелке на пороге, ничего не узнаешь. Своя земля – как мать. Ее позабыть нельзя, и любить ее надо не на жизнь, а на смерть.
Кутыркин. Это точно. Вполне согласен.
Страходер. Да… Белый свет! Он кому белый, а кому и черный. Вот один из моих дядьев, Потаи, – да ты его знаешь, Никита Егорыч, такой медведь, малость лысоватый – попал в цирк. И начал его возить тот цирк но всему белому свету, по Европам. Жизнь, рассказывал, прямо собачья. Никудышная жизнь! День в клетке сиди, а вечером перед народом выламывайся. Стой на передних лапах вниз головой на деревянном шару. А задними болтай. И бант еще тебе на шею привяжут. Так это еще милость. А то заставят на велосипеде круг цирка кататься. Спицы, рассказывал, всю шерсть из лап повыдерут. А народ хохочет. Прямо и срам и горе! И не обо что даже когти поточить. Ни одного дерева нету. А какие и есть на улице деревья, так вокруг них тоже железные клетки понаделаны. Потап терпел, терпел, да и убег. Воротился домой и, верите ли, заплакал. Сидит, ревмя ревет, всю шкуру слезами замочил, а лапой по своей земле все гладит, радуется. Землянику сгребает и – прямо в пасть!
Кутыркин. Звери тоже к родному месту привязаны.
Из лесу появляются мужички-лесовики. Кланяются Никите.
Мужички. С выздоровлением вас, Никита Егорыч.
Никита. Спасибо вам, лесовики.
Мужички (девушке). Звери просятся прийти на тебя поглядеть. Разрешишь, государыня?
Девушка. Я их сама давно не видала. Соскучилась даже.
Из лесу выходят и подползают к ногам девушки лисы, барсуки и полки. Она треплет их по грубой шерсти. Страходер все время рычит.
Паня (Страходеру). Чего ты рычишь?
Страходер. Для острастки. Это звери лесные, серые. Они обхождения не знают.
За волками подползает молодой медведь.
Страходер (кричит ему). Как ползешь! Держи голову выше. Не забывай, где находишься!
Молодой медведь подползает. Девушка и дети гладят его по косматой голове. Медведь лижет Варюшу в лицо. Варюша смеется.
Он ничего, ласковый. (Похлопывает молодого медведя по спине.) Внучатный племянничек мой! Ну, ступай. На тебе на дорогу гостинец. (Дает молодому медведю несколько жамок из того ведра, что подарил ему Леденцов.)
Молодой медведь убегает, оглядываясь Все ласково смотрят ему вслед.
Кутыркин. За пять минут весь лес зацвел. Полная получилась весна. (Девушке.) И звери пришли тебя поздравить с благополучным прибытием. Чудесное происшествие!
Никита. Был бы ты человек приметливый, так знал бы, что все вот это (показывает на лес) идет своим ходом. Только нынче побыстрее, чем следует. Отсюда и твое удивление. А я, брат, удивляюсь с малых лет и никак наудивляться не могу – до чего хорош белый свет. (Показывает на девушку.) А все ее работа. Трудная, надо думать, должность, (Варюше.) Ну, Варенька, хоть ты и невелика хозяйка, а дорогих гостей надо угостить. Собирай на стол.
Мужички-лесовики выдвигают стол на середину избы. Варюша накрывает его суровой скатертью, расставляет на столе небогатую закуску. Паня приносит в ведре из озера воду. Кутыркин растапливает самовар.
Страходер (Кутыркину). Так он у тебя до вечера не вскипит. Садись.
Кутыркин. Чего?
Страходер. Садись, говорю! Давай ногу! (Стаскивает с ноги у Кутыркина сапог.) Сапогом мы его мигом вздуем.
Кутыркин. Ногу не оторви, сиволапый.
Из-за угла в избу с опаской заглядывает Анисья.