Читать интересную книгу Тайпи (Шпет) - Герман Мелвилл

В этом жалком положении я чувствовал себя в полной зависимости от милости существ, в руках которых я находился, и это усиливало тоску.

В это время произошел случай, подействовавший на меня совершенно удручающе.

Я уже говорил, что к кровельной балке дома Кори-Кори были подвешены различные тючки, завернутые в таппу. Многие из них я не раз видал в руках туземцев, и их содержимое рассматривалось в моем присутствии. Но среди них было три пакета, висевших над тем самым местом, где я обычно лежал, и их своеобразный вид часто возбуждал мое любопытство. Несколько раз я просил Кори-Кори показать мне их содержимое, но мой слуга, который почти во всех иных случаях удовлетворял мои желания, постоянно отказывался уступить мне в этом.

Однажды я неожиданно рано вернулся из дома Тай, и мой приход явно привел моих сожителей в величайшее смущение. Они сидели все вместе на циновках, и по веревкам, тянувшимся из-под крыши до полу, я тотчас же увидел, что таинственные свертки для какой-то цели спущены и рассматриваются. Явное замешательство, которое туземцы обнаружили при моем появлении, вызвало во мне недобрые предчувствия и желание узнать тайну, так ревниво охраняемую. Вопреки стараниям Кори-Кори удержать меня, я силой проложил себе дорогу в середину кружка: прежде чем сидевшие успели спрятать то, что лежало перед ними, я увидал три человеческие головы.

Одну из трех я видел ясно. Она была в полной сохранности и, насколько я мог заметить, подверглась какому-то процессу копчения, который и придал ей вид сухой твердой мумии. Две длинные пряди волос были скручены пучками на макушке головы. Провалившиеся щеки казались еще ужаснее от соседства с рядом блестящих зубов, видных между ссохшимися губами, а глазные впадины, прикрытые овальными кусочками перламутровой раковины с черной точкой посередине, увеличивали безобразие головы. Две головы из трех были головами островитян, но третья — к моему ужасу — была головой белого человека. Хотя она была поспешно спрятана от меня, все же одного взгляда достаточно, чтобы убедиться в этом.

Милостивый бог! Желая разгадать тайну свертков, я разгадал, быть может, другую: тайну судьбы моего товарища. Мне хотелось сорвать куски ткани и подтвердить ужасные сомнения, терзавшие меня. Но прежде чем я пришел в себя от понесенного потрясения, роковые свертки уже были вздернуты кверху и, как прежде, болтались над моей головой. Туземцы теперь с шумом окружили меня и старались убедить, что виденные мною только что головы принадлежали трем воинам из племени гаппар, убитым во время сражения. Эта явная ложь увеличила мою тревогу, и я немного успокоился лишь после того, как сообразил, что все три свертка я видел еще раньше, чем исчез Тоби.

Но хоть ужасное предположение относительно гибели Тоби и рассеялось, виденного было достаточно, чтобы еще ухудшить мое и без того скверное настроение. Я не вполне верил постоянным убеждениям тайпи, что они никогда не едят человеческого мяса, но, не наткнувшись ни разу за все мое долгое пребывание в долине на доказательство обратного, я надеялся, что это происходит редко, и что я буду избавлен от ужаса быть свидетелем такого случая. Увы, эти надежды не оправдались.

Меня всегда удивляло, что сведения о людоедческих племенах мы редко получаем от очевидцев этого отвратительного обычая. Страшные сведения об этом всегда основываются или на рассказах из вторых рук, или на признаниях самих дикарей, когда они достигают некоторой степени цивилизации. Полинезийцы знают об отвращении белых к этому обычаю, поэтому всегда отрицают его существование и с удивительной старательностью пытаются скрыть все следы людоедства.

Через неделю открытия тайны свертков я случайно находился в доме Тай, когда послышались звуки, оповещавшие о новой военной опасности, и туземцы, бросившись к оружию, устремились против вторично напавших на них гаппаров. Все что произошло при первом нападении, повторилось и теперь, только на этот раз я услыхал со стороны гор по крайней мере пятьдесят мушкетных выстрелов за время сражения. Через час или два по окончании его громкие песнопения, разносившиеся по всей долине, возвестили о приближении победителей.

Я стоял рядом с Кори-Кори, прислонившись к перилам террасы и поджидая появления воинов, когда шумная и многочисленная толпа островитян с дикими криками вышла из соседней рощи. В середине толпы шествовали четыре человека, один впереди другого на равном расстоянии шагов в восемь или десять; они несли на плечах шесты с привязанными к ним тремя длинными узкими тюками, которые были завернуты в широкие свежесорванные пальмовые листья и сколоты бамбуковыми щепочками. То там, то здесь на этих зеленых пеленах видны были пятна крови, так же как и на голых телах воинов, тащивших ужасную ношу. Бритая голова первого воина была изуродована глубокой раной с подтеками запекшейся крови. Этот туземец, казалось, падал под тяжестью, которую нес. Широкая татуировка на его теле покрылась кровью и пылью, воспаленные глаза беспокойно бегали, и весь вид его указывал сильное страдание. Но все же он в каком-то возбуждении довольно быстро продвигался вперед, а окружающая толпа старалась подбодрить его криками. У остальных воинов руки и грудь были в ранах, которые они чванливо выставляли напоказ.

Эти четверо, наиболее проявившие себя в последней стычке, удостоились чести нести тела своих убитых врагов в дом Тай. Таков был вывод, подсказанный мне как собственными наблюдениями, так и объяснениями Кори-Кори, насколько я мог понять их.

Царственный Мехеви шел рядом с этими героями. В одной руке он нес мушкет, к которому был подвешен небольшой холщовый мешочек с порохом, а в другой — короткий дротик, который он держал перед собою и торжествующе рассматривал. Он вырвал этот дротик у знаменитого гаппарского бойца, бесславно бежавшего и настигнутого своим противником на вершине горы.

На незначительном расстоянии от дома воин с раненой головой, споткнувшись раза два или три, беспомощно упал на землю; другой успел подхватить конец его шеста и положить себе на плечо.

Возбужденная толпа островитян, окружавшая особу короля и мертвые тела врагов, приближалась к тому месту, где я стоял, размахивала оружием и издавала крики торжества. Когда толпа подошла к дому Тай, я хотел внимательно приглядеться к шествию; но едва оно остановилось, как мой слуга, за минуту до этого покинувший меня, тронул за руку и предложил мне вернуться домой. Я отказался, но, к моему удивлению, Кори-Кори повторил свою просьбу — и с необычной настойчивостью. Я все же отказался и хотел уйти от него, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то тяжелую руку; обернувшись, я увидел огромное лицо Моу-Моу, одноглазого вождя, отставшего от толпы и поднявшегося сзади на терраску, где я стоял. Его щека была проткнута копьем, и эта рана придавала еще более страшное выражение его безобразному татуированному лицу, уже изуродованному потерей глаза. Воин, не произнося ни слова, властно указал по направлению к нашему дому, а Кори-Кори подставил мне спину, чтобы я мог на нее влезть.

Я отклонил его предложение, но согласился удалиться, и медленно пошел по площадке, удивляясь такому необычному обращению со мною. Подумав немного, я решил, что островитяне готовились справлять какой-нибудь ужасный обряд, при котором мое присутствие казалось им лишним. Я спустился с террасы и при поддержке Кори-Кори, не выражавшего в этот раз обычного сочувствия моей хромоте, но лишь спешившего меня увести, тронулся в путь. Проходя через толпу, которая к этому времени плотно обступила Тай, я со страхом и любопытством взглянул на три тюка, положенные теперь уже на землю. И хоть я не сомневался в их содержимом, все же толстая обертка помешала мне различить в них контуры человеческого тела.

На следующее утро, вскоре после восхода солнца, меня разбудили те же громовые звуки, которые я слышал на второй день празднества. Это убедило меня в том, что туземцы готовятся справлять другое, и как я был уверен, ужасное торжество.

Все обитатели дома, за исключением Кори-Кори и его стариков, надев нарядные платья, отправились по направлению к Священной роще.

Чтобы проверить правильность моих подозрений, я предложил Кори-Кори предпринять обычную утреннюю прогулку к Тай, хотя и не надеялся на его согласие. Он решительно отказался; когда я возобновил свою просьбу, он явно решил помешать мне туда идти, а чтобы отвлечь меня от мысли об этом, предложил мне отправиться к потоку. Мне волей-неволей пришлось согласиться, и мы пошли купаться.

Вернувшись домой, я был удивлен, видя, что все обитатели нашего дома уже вернулись и лежали по обыкновению на циновках, хотя звук барабанов все еще доносился из рощи.

Остаток дня я провел с Кори-Кори и Файавэй, бродя по той части долины, которая больше всего удалена от дома Тай. Когда я взглядывал по направлению к Священной роще, мой слуга немедленно кричал: «Табу! Табу!», хотя здание было совершенно закрыто деревьями и мы были на расстоянии мили от него.