Однако, мои "парубкы", очевидно того не зная, уплетали ее, как первейший деликатес за обе щеки.
Вечером, желая опробовать мое приобретение в деле, а заодно и оценить возможности "братив Кумедных", я велел взять "шабли" и выйти на задний двор к конюшням.
— Хлопцы, вы хоть раз в жизни оружие в руках держали?
— Сабли – да. Еще отец учил. А вот пистолей не доводилось. Но как палят – видели, — ответил Грыцько.
— Пане, а ружья брать будем? — с надеждой в голосе спросил Данила.
— Нет, ружей не нужно. Пока оставим, — ответил я, вспомнив, сколько шума наделала пальба слуг Маниши.
Фехтовал я максимально осторожно, стараясь не задеть вошедших в азарт ребят. Дело даже не в том, что отбивался без особого труда, несмотря на то, что не держал "шаблю" в руках со времен колледжа. Оружие ведь было боевое, а партнеры – неумелы. Силы, скорости, желания с избытком, а вот навыков – маловато.
При малейшем желании прикончил бы обоих мигом. А это значило, что толку в серьезной заварушке от моих слуг немного. Наоборот, придется защищать. Уклонившись от очередного выпада раскрасневшегося Данилы, парировал удар чуть посильнее. Стало интересно – удержит ли хлопец саблю. Удержал! Но зато, взвизгнув, лопнул металл.
Юноша чуть не расплакался, рассматривая "споганену шаблю" и, утирая пот со лба, в отчаянии пролепетал:
— Пане! Да что же это? Как же я теперь без сабли?
— Пане, ты даже не вспотел! — не успев отдышаться, вторил ему брат.
— Да не лезь ты, Грыцю. Видишь, сабля…
— Не переживай, Данила, возьмешь мою старую. Дарю! — успокоил юношу.
На его лице расцвела счастливая улыбка.
Я тоже остался доволен своим дамасским клинком. Оружие дивное: сбалансированное, стремительное, изумительная, неправдоподобная для той эпохи сталь. Работа гениального мастера. Такое в бою не подведет, и душу согреет. А в том, что еще придется повоевать, я уже нисколько не сомневался…
— Ну что, поиграли немного и будет, а сейчас – спать, утром в дорогу…
— А едем-то, куда? — полюбопытствовал Данила.
— За кудыкины горы! — поумерил излишнее любопытство слуги, вспомнив лекции Жаклин по славянской словесности.
* * *
Жалобно мяукая, навстречу мне шел серенький с тремя темными полосками на лбу котенок.
— Кис, кис, кис… — протягивал я к нему свои маленькие ручонки. — Пушок, ну Пушочек!
Но котенок, увидев желтенький листочек, гонимый осенним ветерком по асфальту, бросился вслед за ним, словно за мышонком. Захотел придавить своей мягонькой, хрупкой, но уже когтистой лапкой.
— Ну, куда же ты, Пушочек!
Я побежал вслед и, споткнувшись, упал. Зашиб коленку. От обиды и боли горько расплакался.
— Андрюша! Ну что же ты, Андрюшечка! Какой неосторожный. Ну, ничего, не плачь зайчик, до свадьбы заживет.
Аленка подняла меня на ноги, отряхнула пыль, подула на раскрасневшуюся коленку. Утерла слезы, нос. Потрепала по вихрастой голове, поцеловала в щеку.
Моя синеглазая сестренка, мой ангел-хранитель…
— Вот, держи своего Пушка.
Я крепко прижал теплое пушистое тельце к груди.
Пушок, словно щенок, лизнул меня в шею…
* * *
С криком проснулся. Непонимающе ощупал давившее под бок дерево топчана, сбившуюся грубым комком овчину шкур.
— Пане, пане! Тебе плохо?
Рядом, затаив дыхание, стояли перепуганные братья Кумедни. За окном по-прежнему чернела ночь, а в душе бушевал ураган.
— Спите хлопцы, спите. Все нормально. Сон мне приснился… чужой сон…
Но я-то знал, что не столь он уж чужой. Да и порядком близко не пахнет. Пусть у меня никогда не было ни котенка, ни осеннего сада, ни старшей сестренки… Или, может, все же были? А наоборот, не существовало марсианских рудников, Козлобородого профессора, красавицы Жаклин и проклятого Хроникона. Ох, и доиграется профессура! Скажи им, скажи хоть ты, Жаклин. Скажи! Найди слова! Останови, пока не поздно. Ты же у нас умная… знаешь много… Поведай, как "дурныку" Андре, пословицу: не зная броду, не суйся в воду! Броду ведь не знают, а полезли!
Прислушался к себе. Может, зов дошел? Да нет, вряд ли. Улита… она услышала бы и поняла. Ну, смотрите! Предупреждал!
Немного успокоившись, стал обдумывать ситуацию. Может ничего страшного и не происходит? Просто сон. Да мало ли чего приснится? Нет! Просто так отмахнуться нельзя! Я это чувствую. Видимо, где-то уже прикоснулся к святая святых. Письмо Лещинского вместо Мазепы попадет к Кочубею, да и "Печать Иисуса" теперь в моих руках. Арабский клинок… про него я тоже чуть не забыл. Слишком круто взял? Неужели плетется паутина иной – альтернативной реальности, а мой сон из пока еще не существующего альтернативного будущего. Или уже существующего? Случайно ли оно сулит мне все то, чего был лишен? О, Боже! Так и свихнуться не долго… Все! Хватит, нужно спать! Как по этому поводу говорила Жаклин? — Утро вечера мудренее. Вот так-то…
На этот раз я проснулся вовремя. Теперь ночные "терзания" воспринимались не столь остро. Отошли на второй план.
Разбудив мирно сопевших хлопцев и отдав дань "вредным привычкам" будущего, покинул приютивший нас на два дня постоялый двор.
Несмотря на раннее утро, на улицах Полтавы было достаточно многолюдно. Крестьяне везли на базар зерно, овощи, фрукты. То и дело с телег подавала голос домашняя живность: кудахтала, крякала, блеяла, хрюкала. У ремесленников на возах – деревянные ведра и миски, плетенные брыли и корзины, а еще множество всякой мелочи. Здесь же и хозяева лавок приглядывались, не купить ли чего оптом.
Навстречу проскакал небольшой отряд казаков. У дверей церкви, чинно поглаживая длинную седую бороду, прохаживался поп в черной рясе.
Полтава просыпалась.
Во дворе полковника нас встретила Параска.
— Добрый день, тетушка!
— Добрый день, козаче. Ты, Андрию, проходи в хату. А хлопцы твои пусть немного подождут.
Когда мы переступили порог, добавила:
— Мужу совсем дурно. С кровати не встает. Только голову поднимет – сразу блюет. А тебя велел провести.
Искра лежал на кровати с замотанной шерстяным платком головой. За ночь багровая опухоль посинела, расползлась, закрыла глаза.
"Таки удар у пана Тадеуша хорош! — подумал я. — Без сотрясения мозга тут не обошлось. Хоть бы "дядюшка" Богу душу не отдал".
Жену Иван узнал не глядя, по шагам.
— Параско, кого привела? — простонал он, с трудом шевеля губами. Ни открыть глаз, ни приподняться он даже не пытался.
— Как ты велел, Иване, — Андрия… Найду.
— Плохо мне, сынку! Совсем плохо… Жена тебе даст письмо… Вези, как договаривались. Расскажешь генеральному судье, о моей болезни… на словах. Параско, дай ему два… нет – три червонца… и еды собери в дорогу.