Молельные колёса — это деревянные либо металлические цилиндры размером от чайной чашки до большой бочки. Снаружи написаны какие-то знаки, а внутри, как мы узнали, находятся свитки с молитвами. Эти колёса надо крутить, проходя, и при этом молитвы отправляются на небеса. Вообще на территории дацана было пустынно, все люди внутри — в домиках и в храмах. На земле повсюду валяются монетки: рубль, 10 руб, 1 коп, всякая мелочь. Подбирать их нельзя — это как бы жертва.
Рядом с дацаном — роща, десятки кустарников и маленьких деревьев, каждый из которых обвешан тряпочками сверху донизу. На каждой веточке — несколько тряпочек, платочков, лоскутков.
Скажу прямо: внутренний смысл всех явлений в дацане был от нас скрыт. Поэтому я опишу лишь внешний вид этих явлений.
Мы зашли в большой храм. Внутренность его величественна и загадочна. Целый, как можно назвать, «иконостас» статуэток, роскошное убранство, маленькие ступы, подобные тем, что на дворе, большая статуя — видимо, Будды. Людей почти нет. Все, кто входят, проходят по храму по строго определённой траектории, по часовой стрелке, если смотреть сверху. По территории дацана тоже нужно ходить по часовой стрелке («по ходу солнца»), и когда мы пошли неправильно, нас тотчас поправили местные бабушки. (Бабушки здесь, как и в православии, выступают хранителями традиций.)
В большом храме никаких организованных действ не происходило, а вот в маленьком шло, если можно так назвать, богослужение. В дальнему углу храма на скамейках сидели два буддийских монаха в красных одеяниях, и произносили слова молитв (на тибетском языке, нам непонятном), при этом один из них периодически бил изогнутой палкой в стоящий перед ним плоский барабан, а другой ударял в металлические тарелки. Всё это было монотонно и длительно. Прихожане, мужчины и женщины, около 20 человек, сидящие вдоль стен на скамейках, периодически слегка кланялись.
Все люди, встреченные нами в дацане и окрестностях, были бурятской внешности. Ни одного европеоида мы не встретили. Говорили все между собой тоже по-бурятски. Впрочем, поправляя наше неправильное поведение, к нам обращались по-русски.
Осмотрев дацан и покрутив молельные колёса, мы решили обсохнуть. Дождь, промочивший нас ночью и утром, продолжал отдаваться сыростью, солнце так и не появилось. Жизнь привела нас в один из деревянных домиков, стоящих на территории монастыря.
Открыл нам парень лет 27, бритый почти наголо, одетый в джинсы и чёрную рубашку, узкоглазый, как все буряты. Мы спросили, можно ли обсохнуть. Оказалось, можно. Вошли; расстелили на полу в передней нашу палатку, спальники, одежду. Передняя была очень простой комнатой с креслом, столом и спальным топчаном. Было довольно тепло. Парень уединился в другую комнату, в которой было радио, книги и статуэтки. Монах иногда слушал радио (на русском языке).
Пока мы с Андреем сушились, несколько раз в домик заходили люди. Увидев нас, они удивлялись. «А такой-то у себя?» — спрашивали они (по-русски). «Да», — отвечали мы. Люди проходили в дальнюю комнату и минут по пять шушукались. Потом хозяин заснул, и новоприходящие люди заглядывали, узнавали, что он отдыхает, и тихонько уходили.
Этот парень оказался ламой, — в местной традиции, человеком, прошедшим духовное обучение в Улан-Баторе, где находится некий великий дацан. Хотя одет он был обычно, на гвозде у него висел комплект красной монашеской одежды, в которой он «показывался на люди». Волосы монахи обычно бреют наголо. Монахи не занимаются сельским хозяйством, поэтому огородов на территории дацана нет, — и живут подаянием. Но каждый занят своим делом: один даёт духовные советы, другой занимается тибетской медициной, третий преподаёт (дацан является также образовательным центром, где готовящиеся стать монахами получают знания по философии, религии, истории и т. д.). Эти сведения мы получили ещё до того, как лама уснул. Поесть мы не просили, так как рядом с монастырём существует специальная столовая для паломников, где весьма недорого можно было получить макароны, хлеб и прочую простую еду.
Пока сидели, писали дневник. Я неоднократно высказывал гипотезу, что какие-либо неудачи в поездке, например, промокание, связаны с ненадлежащим ведением дневника, и уверял Андрея, что как только мы допишем дневник до сегодняшнего дня, всё нормализуется (погода в том числе).
Вскоре, часа через два, мы довели дневник, наполовину высохли и решили свернуть своё хозяйство, чтобы не отпугивать и не отвлекать верующих от более благообразных дел, чем созерцание наших сушащихся вещей.
* * *
Совершив фотографирование, мы вышли из дацана. Автобусы на Улан-Удэ, ходящие прямо от дацана, в ближайшее время не ожидались. Мы отправились пешком в посёлок Иволгинск, чтобы поймать машину или сесть на автобус, который там ходит раз в час. Перед дацаном стояла маленькая белая машина, потёртые «Жигули».
— В Иволгинск? — выглянул из машины пожилой загорелый бурят. — Недорого возьму.
Мы вежливо отказались и прошествовали пешком мимо.
Минуты через две водитель проехал небольшое расстояние, догнал нас и остановился рядом.
— Иволгинск! Всего три тысячи! — не терял надежды он.
— Мы люди небогатые, пешком дойдём, — отвечали мы, бодро топая по направлению к Иволгинску, удивляясь на то, как дацан повышает корыстность водителей. Мы, напротив, слышали обратное: что буряты всегда везут в дацан и из дацана бесплатно.
Ещё минуты через две водитель опять догнал нас и открыл дверцу:
— Садитесь, бесплатно поедем.
Водитель рассказал, что Иволгинский дацан очень важное, святое место, и многие люди едут, и даже пешком идут сюда со всей Бурятии и даже со всей России. Это своеобразный культурный, духовный центр буддийского мира. Одни ездят сюда, чтобы вылечиться от болезней, другие — чтобы поклониться святым мощам (что такое мощи в буддизме, мы не знаем), третьи — чтобы получить ответ на свои неразрешимые вопросы. Даже само пребывание в дацане очень благотворно действует. По дороге водитель подсадил ещё одного пассажира, также безденежного. В Иволгинск приехали быстро.
В Иволгинске нас догнал автобус, и мы, полюбовно договорившись с кондуктором на три или четыре тысячи на двоих, поехали в Улан-Удэ. Нам хотелось осмотреть сей город более подробно, чем вчера, но в 19.40 отправлялась единственная электричка Улан-Удэ — Петровский Завод (143 км). Времени было 19.00, и мы решили: если успеем на электричку, поедем на ней, всё равно уже вечер и автостопом мы так быстро не доедем до П.Завода (это уже Читинская область). Очень хотелось на восток! Если же не успеем, то зайдём на почтамт и получим там бандероль с моими книжками и другую бандероль с газетой «Вольный ветер».