Читать интересную книгу Христос пришел - Александр Викорук

- Нет, я счастливчик, - пошутил Елисей. - Соблазнил такую красавицу. Я - отец семейства, старый, погрызенный сединой. И вдруг. Теперь поверю, что чудо возможно. Сон такой видел, и наяву...

- Да, я тоже знала. Услышала вашу фамилию, ждала вас. Вы ни о чем и не догадывались, - она засмеялась.

Через одежду проникло ее тепло, снова голова закружилась. Щекой она касалась его груди, веки прикрыли глаза, губы чуть приоткрылись, словно во сне вдыхали неслышно свежесть листвы и дождя.

- Одна моя знакомая сказала, что настоящая любовь всегда несчастна... Она права.

- Мне тошно, - Настя тяжело вздохнула. - Но я больше все-таки в маму. Она меня учила, что девушка, как сапер, ошибается только раз в жизни, она горько усмехнулась. - С папой, говорит, ошиблась... Ах, жалко папу... И вас.

Ее брови с такой печалью сморщили нежный лоб, что ему стало больно за нее и смешно.

- Настя, как вы здесь оказались? - спросил он.

Ее лицо разгладилось и стало спокойным, она смотрела в темноту парка.

- Валерий Дмитриевич - мамин старый знакомый, даже еще до папы. А я... - она задумалась и закончила зло: - Привыкнуть ко всему можно, а вот отказаться очень непросто. - Она запрокинула голову. - Послать бы все к черту. А потом подумаешь: а что взамен?.. Нет, у меня сил не хватит. Это у вас несчастных сил полно: и тащите, тащите свой воз. - Помолчав, она смешно по-детски вздохнула. - Пройдем немного. Расскажу вам. Наверное, не знаете.

Она обняла его локоть теплыми руками, и они медленно пошли. Вокруг все еще редко стучали по листьям капли.

- Моя мамочка говорит, что когда-то Валерик был худеньким и стройным. Как она любит сказать: живчик. Трудно, конечно, представить. Хотя, думаю, он и тогда был, наверное, порядочным дерьмом. Он, кажется, стал первой любовью мамочки. Ну и везуха! Потом он, естественно, слинял. У мамочки куча переживаний, ужасов, чуть ли не до пузырьков с ядом дошло. Но природа победила. А потом подвернулся папочка. Ему мама дала кличку "Кашалот". Большой, добрый, послушный. Ничего лучше не придумали - меня родили. Хотя в истерике мамочка иногда твердила, что он мне не отец. Настя усмехнулась. - Нашла, чем убить... - Она замолчала, тихо вдыхая воздух. - Хорошо идти. Никого, покой, ночь, словно все уснуло, провалилось... Да, время от времени Валерик выплывал. Папочка, может, и не знал, а мать в такие моменты полоумела. Наверное, дура, верила, что изменится все наконец, вырвется куда-то. А куда?! С этим дерьмом только в дерьмо и влипнешь. Однажды мамочка решила: развод. Развелись - ну и что? Опять как всегда... Мне только жалко и его, и ее. А им, наверное, на роду написано: мучаться. Откуда ума-то столько взять, чтобы и тебе было хорошо и близких не грызть? Так бывает? - она вопросительно взглянула на Елисея. - Вряд ли... Это вы, наверное, знаете, что стихи он писал, рассказики всякие? Мне показывал, когда постарше стала. Воспаленное что-то, Вот, помню: "Горит душа, развеять тьму желая..." Это же надо: горит душа! Неужели эту тьму развеять можно? Или Валерика, хоть на каплю, чтоб на человека стал поход. Да никогда! Вы знаете, как папа умер?

- Инфаркт, мне сказали.

-Это как посмотреть. Он все боялся по редакциям со своей писаниной ходить. А мамочка, черт ее под руку толкнул, примерно с год назад говорит ему: что сидишь, возьми да отнеси куда-нибудь. Да присоветовала Есипову отнести, сказала: вот, есть знакомый издатель. Отнес. Валерик наплел ему всякого. Наверное, посмеивались между собой. Пошутить решили. Месяца три над ним издевались. Мамочка мне рассказывала . Если б знала, чем обернется, язык бы себе откусила. Вот редактор прочитал, - передразнивая, заговорила она, - очень доволен, вот, другой читает, оторваться не может... Издевались. Потом Валерик его пригласил. Рецензию сочинили. Перед этим мамочка мне зачитала... - Настя задохнулась. - Такая гадость, подлость, мерзость... Автор не ведает, что такое литературное мастерство... смесь графомании с психозом. Есть же слова на свете такие гадкие. Вроде буковки, круглые, завитушечки, а сложить из них могут - не отплюешься. И не отмоешься. Потом они эту рецензию спалили от страха. Не воротишь ничего. Он прямо у Валерика в кабинете и упал. Инфаркт. С полчаса от боли слезы лились, ни слова сказать не мог. "Скорая" приехала он и умер... Двое детишек сироток. Вдова на девчонку похожа, как под танк попала. Видела их в крематории. На поминках напилась я. Первый раз. До беспамятства.

Она остановилась, постояла, склонив голову.

- Пойду назад, - Настя повернулась, но сделав два шага, обернулась. Он о вас хорошо говорил, говорил, нет больше таких друзей. Разве так бывает?

- Вот, случилось, - ответил Елисей. - Лет восемь назад разговорились на выставке. Он, я заметил, легко знакомился.

- Нет, вас он особо выделил.

Елисей провел пальцами по ее голове, сминая легкий шелк волос, потом сказал задумчиво:

-В августе сон видел. Сначала девушка, потом жена и мама. Она умерла давно. Странно, но я их всех люблю... Твоим дружкам, Есипову это доставило бы удовольствие.

- Они все кретины, - зло сказала Настя.

- Давно уже не преклоняюсь близости с женщиной: женой, любой другой... Смешно. Как в мелкую речушку в жару зайти.. Вода блестит, ноги холодит, а от жары не спасает, только муть со дна, глина... Мне кажется, я сразу в тебе почувствовал Жукова. До сих пор осталось: кудри его, глаза шальные, добрые. Остался мальчишкой, неизлечимо наивен. Хорошо, что тебя увидел. Тебя я тоже люблю. Это не пройдет, Ты поймешь и согласишься.

Она быстро потянулась к нему, поцеловала в щеку и торопливо пошла, но тут же обернулась и крикнула:

- Прощайте!

Через минуту ее уже нельзя было различить в сплетении теней, слабых отсветов далеких фонарей. Сзади, по скрытому деревьями проспекту пронеслась машина. И снова стало тихо.

Тут всплыло в памяти: "После Есипова не могу", - и щупленькие плечи, чернобровое лицо с невидящими мутными глазами. Потерянная Рая. Нет... не так. Страшно было сегодня от холода пригрезившегося раннего утра, от ощущения грани, за которой неподвижность смерти. Ему нужно было ее тепло, прикосновение добра и жизни. Его она тоже спасла. Она нашла его, и он не потерялся.

***

Вихрь закрутился над поворотом дороги, взметнул сухую пыль и стал приближаться, вращая мутными космами. Но не долетев шагов двадцать, смерч сник, пыль осела, и только легкое касание ветра долетело к измученным ногам Иошуа, остудило потную грудь, лицо. Он с облегчением вздохнул, пошевелил правой ногой, выискивая такое положение, чтобы утихла боль в большом пальце. Еще утром он ушиб палец о камень в траве, теперь палец припух, рядом с обломанным ногтем разгорелась краснота. Боль не спадала. Было бы хорошо зайти по щиколотку в холодную воду ручья, и стоять в нем, пока не пройдет жар в ноге. Но источник по пути не встретился, а достать воду из колодца, рядом с которым он сидел, было нечем.

Чтобы отвлечься, он стал разглядывать желто-серую мозаику крыш и стен хижин Сихаря, начинавшегося там, откуда прилетел порыв ветра. Городок темнел вечерними тенями, послышался ленивый брех собак, потом над ближним домом взметнулась стайка мелких птах и с гомоном перелетела в крону дерева.

Скука и сон поглотили городок навечно. Лишь дурная весть или смерть соплеменника могли ненадолго нарушить спячку. Иошуа представил сухие обожженные лица жителей городка, их скорбные жесты, угнетенные болью глаза и улыбнулся. Если б знали они, подумал он, как мало нужно для радости. Как спящий человек утром открывает глаза, надо очнуться, оглянуться, вдохнуть вместе с воздухом простую истину, что человек - сам источник радости. Это он дарит ее миру, коснувшись цветка, плеснув в лицо родниковой воды, поймав взгляд любимой или в минуту ночного одиночества осознав жуткую глубину звездного неба. "Я скажу им об этом", - решил Иошуа, и ему стало весело.

От окраинного домика отделилась женская фигура с кувшином. Она приближалась медленно, едва переставляя ноги. Сандалии утопали в пыли, накидка вот-вот могла упасть с головы, а женщина ничего не замечала, понурив голову от забот, которые и за порогом дома не оставляли ее. Край ее одежды задел пыльную траву на обочине, взметнув мутное облачко.

У самого колодца она наконец заметила Иошуа, испуганно вздрогнула и растерянно замешкалась.

- Не бойся меня, - тихо сказал он.

Пряча в складках покрывала лицо, она неловко пыталась опустить кувшин в колодец. Потом нетерпеливо дергала веревку, проверяя тяжесть кувшина. Наконец она вытащила кувшин и вздохнула сдержанно.

- Позволишь ли напиться мне? - спросил он.

Женщина испуганно замерла, ее глаза метнулись в сторону, она молчала, потом едва слышно сказала:

-Что скажут твои соплеменники. Они осудят тебя.

- Если бы я боялся пить воду, я бы от жажды умер и не родился бы.

Она молчала, не зная, как поступить.

- Что же ты медлишь?

- Боюсь повредить тебе, ты ведь иудей.

- Утоляющий жажду не может причинить зло.