А вот и брат. «Пальметто Стэйт» поднимает пары. Им – прикрывать русского своей броней.
– Ну вот и все, сестра. Думаешь, ты зря с утра на ногах? Скоро начнется, и начнется интересное. Помашешь мне с крыши?
Барометр поднимается. Значит, скоро молочное марево тумана развеется, и люди на кораблях смогут, обернувшись, увидеть, как провожает их город.
А потом на гавань опустится новый занавес. Пороховой.
Лоцманская проводка… Капитану даже повторять команды не приходится – только стоять рядом. Сейчас рискует тонкой шкурой «Невского» другой. Вот ударила батарея Грегга. Полгода назад – конфедеративная, сегодня – федеральная. Сейчас не важно, в чьих руках она будет завтра. Дробь всплесков – но разрывов нет. Сплошные ядра. Принимают за броненосец. Надо бы увеличить ход, быстрее проскочить опасное место. Но отдать команду капитан сейчас не может. Не раньше, чем примет командование на себя.
– Рекомендую повысить ход до полного.
Лоцман морщится, но бросает в трубу машины:
– Полный вперед.
Это броненосец мог бы себе позволить пройти под огнем медленно. Да и в нынешнем виде наполовину переоборудованный фрегат в состоянии перенести не один десяток попаданий малокалиберных ядер этой батареи. Но на палубе, плечо к плечу, грудь к спине – как сельдь в бочке – сводный батальон десанта. Все – уроженцы Чарлстона. Все – добровольцы. Им первым врываться на берег, сквозь огонь и воду.
Янки стреляют вяло, не стараются. Хорошо… Видимо, приняли за настоящий броненосец: форма корпуса уже та. Значит, считают, что их ядра не смогут причинить вреда… Еще три минуты в зоне обстрела. Две. Одна…
Удара он не почувствовал – слишком несолидно пудовое ядро по сравнению с четырьмя тысячами тонн корабля. Но стоит повернуть голову – и взгляд ловит разлетающуюся щепу, разбросанное прикрытие… Руки за спину!
– Повреждения?
Да, именно в такой последовательности должен спрашивать капитан.
– Только один баркас.
– Ясно. Потери?
Число – американцев. И два русских имени. Не насмерть. Слава богу, не насмерть… Впереди форт Вагнер. Молчит. Северяне не ждали атаки с востока, со стороны моря. Теперь – увалиться к краю фарватера, чтобы десанту грести поменьше. Лоцман командует: «Средний ход». «Малый». «Самый малый»… Все. Больше ни фута. Дно, конечно, мягкое, в прилив можно будет сняться… если застрявший корабль доживет до прилива. Поворот – лагом к острову. Грохот падающих вниз якорных цепей. И сразу:
– Принимаю командование кораблем на себя. Десанту – начать высадку!
Хлопок валится на скошенные дубовые борта – и вслед за ним в воду срываются шлюпки. Началось.
Ждать… Вот чего Пьер Густав Тутан Борегар совершенно не переносит! Даже когда командуешь нормальным сражением, и ровные ряды полков, увенчанные яркими полотнищами знамен, перед тобой как на ладони – все равно хочется вылететь вперед и раздавать команды, летать вдоль строя, слушать музыку боя и исправлять его рисунок – на месте, в огне. А стоять в тылу, и выслушивать гонцов, и пытаться понять, что же впереди происходит, по шуму стрельбы… Хуже не придумаешь. А сегодня светит именно это: командование вслепую.
Лезть в заросли с первой волной высадки – потерять управление. Поэтому, когда десантная флотилия спустила шлюпки, он остался на корабле – выбрав союзнический. «Невский» больше, и командующий береговой обороной Чарлстона не стеснит русских моряков. Опять же, как бы ни натянуты были отношения с Алексеевым – это лучше, чем стоять на посудине Такера! По крайней мере, если в кабаке встречаются солдаты и матросы Конфедерации, нередко доходит до кулаков. Но если в тот же кабак заглядывают русские – никаких ссор! Хотя бы потому, что они равно пьют со всеми… и бьют исключительно зачинщиков. А потом следят, чтобы те попали на гауптвахту по принадлежности. К своим. Те накажут не за то, что дрались, а за то, что затеяли свару при русских.
Нет, он не опустился до того, чтобы самому вращать рукоятку, засыпать в бункер патроны или наводить на врага изрыгающую пламя шестерку стволов. Встал рядом с митральезой и принялся отдавать команды:
– Прошерсти кусты справа. Теперь возьми левее, они носы повысовывали…
Знание русского не нужно – наводчик из испытательной команды завода Уэрты. Первые распоряжения были – со скучающим видом. Генерал облокотился на хлопковое прикрытие, прищурившись, проследил, как пули выбивают фонтанчики из песчаных брустверов янки. Почти как залп… только чуть растянутый во времени. И послушный.
Дружные щелчки по толстому дереву, глухие удары о тюки хлопка. Долгий визг рикошетящей пули. К кому-то зовут врача. Но шестихоботное рыло – без команды – ведет вдоль ветвей облако из щепок, листьев и росы. Вот вниз упало тяжелое. Снайпер? Неважно. С берега снова летят пули, но свинцовый ливень он встречает под крышей.
– Кажется, скорострелки перехвалили.
Борегар обернулся. Русский коммандер. Руки заложены за спину. Лицо каменное. Почему все моряки старательно копируют манеру Джона Буля? Мальчишка впервые ведет корабль в сражение. С чего бы ему оставаться и внешне бесстрастным? Есть вполне уместные в бою чувства – ярость, азарт, гордость. И у мистера Алексеева внутри наверняка кипит. Иначе не задавал бы глупых вопросов.
– Ваше превосходительство, не желаете подняться в штурманскую рубку? Обзор лучше, а амбразура не столь широка. А эту мы закроем… Потери при картечницах достигли шести человек.
– Этого делать нельзя. Выстрелы придают бодрости десанту.
– Ясно. Тогда я прикажу открыть огонь и из орудий.
Раньше не мог? Нет. Это следовало обговорить на берегу. Увы, армия и флот готовили высадку практически по отдельности. Зря. За соперничество – вовсе не глупое, оно заставляет людей быть лучше – придется платить жизнями солдат и моряков.
– Отлично. Сделайте это, сэр!
Долго ждать не пришлось: сначала корабль легонько тряхнуло от залпа, потом – от упавших на время перезарядки боевых ставней. Пока не броневых, но неплохо держащих пули. Адскому косильщику на мгновение сбило прицел, но он продолжил тяжкий труд, взбивая брустверы янки попышней, словно заботливая мать – подушки отходящих ко сну чад.
Наконец там, у песчаного пляжа, десант посыпался со шлюпок в воду. Последние шаги… Поверх голов, густо – пули поддержки. Еще выше – «практические» болванки из четырех пушек Уэрты, выпущенные с высоким прицелом. Их судьба, никого не сразив, тускло хлюпнуть, на мгновение взбаламутив тину притаившегося за песчаной полосой и редким кустарником болота… Все ради того, чтобы рвущиеся к берегу артиллеристы слышали за спиной знакомые голоса. Чтоб им было чуточку веселей.
Зато работу скорострелок – пусть и настолько же бесполезную, только треск да щепки от невысоких деревьев – они видят. Что еще важней, этот треск слышат и янки. Прямо над головами. Пока под ногами хлюпает, десант идет молча. Но вот промокшие ботинки ступили на сухой песок – и начинается настоящая атака. Офицеры и знамена вперед! Знаменитый «клич мятежников» из тысячи глоток.
Теперь – не попасть в своих. Голос Алексеева:
– Орудия – дробь!
Митральеза продолжает заливаться. Верно, она же не пушка…
– Прекратить огонь, – распорядился Борегар, довольный, что последняя команда досталась ему. Все-таки картечница – чудо. Батальон стрелков она, конечно, не заменит – хотя бы потому, что не в состоянии пойти в штыки и выкурить врага из заболоченного леса. Зато ни одна рота, как ни учи, не сможет мгновенно переносить огонь, следуя за указующим перстом офицера.
Генерал дотронулся до стволов. Готов отдернуть руку от жара, но ладонь ощущает лишь нежное тепло. Машина смерти ластится, как кошка, словно догадывается, что рядом – один из людей, от которого зависит ее судьба. Командир расчета, инженер-оружейник, пусть и в мундире капрала – разочарован.
– Всего толку вышло, что руки погреть. Ну, еще, кажется, снайпер. Но патронов извели… И времени. Столько мучились с ограничителем!
– Ограничитель – это что?
– Вот, – ловкие руки поворачивают митральезу, звонко щелкает металл, и на ладонь Борегару ложится тяжелая штуковина из стального кружева, – моя работа. Патент взял, хотя и пополам с Уэртой. Его общая идея, моя разработка. Между прочим, если б нам станки из Балтимора не поставили…
– То что?
– То этой штучки бы не было, и эту леди – хлопок по казенной части картечницы – заклинило бы на пятом десятке выстрелов. В среднем. Кстати, и теперь иногда патроны заедает. Но какая разница? Стреляли здорово, а результат – зря лес изуродовали. Если у янки кого и убило, то на их стрельбу это не повлияло никак.
Борегар упрямо склонил голову. В такие минуты он становился похож на маршала Пеллисье. Не столько «бородкой крестоносца», сколько способностью выслушать приказ – хоть императора Наполеона, хоть президента Дэвиса – и поступить по-своему. За это и не любим в Ричмонде.