Читать интересную книгу Подлинная история Зеленых музыкантов - Евгений Попов

(325) Крайне неудачный оборот, являющийся элементом графомании в общем-то весьма сносном по качеству повествовании. Докривлялся, называется, довыражался образно: "Кристаллизующая роль"!.. Для общего сведения сообщаю, что, на мой взгляд, графомания - женственна, профессиональное письмо мужественно. Писатель - лицо неопределенного пола.

(326) Да ну, даже и комментировать не хочется! Зачем это - "человече", то-се, когда цена этой так называемой мысли даже в нынешней инфляционной России - две копейки, если не меньше.

(327) [...]

(328) В тот вечер, когда его арестовали, Слава Сысоев заканчивал, тайно проживая на чужой даче, советскую игру, которая дала бы сто очков вперед американской "Монополии", кабы ее тут же не загребли в холщевый мешок гэбэшники, которые, как Плюшкин, чужого назад не отдают никогда. Игра имела лирическое название "ТРИ ПУТИ-ДОРОЖЕНЬКИ" и состояла из трех игральных костей, которые следовало бросать на лакированную картонную поверхность, где путь играющего начинался с пункта "РОДДОМ", далее шли "ЯСЛИ", "ДЕТСКИЙ САД", "ШКОЛА", "ГПТУ", "КОМСОМОЛ", "КГБ", "ИНСТИТУТ", "АРМИЯ", "ТЮРЬМА", "ДУРДОМ", "ОВИР", "ЦК", "ПОЛИТБЮРО", "КЛАДБИЩЕ" и т.д. и т.п. Попав в "ОВИР", например, ты терял право на пять ходов, а из "КГБ" путь следовал прямиком в "ПОЛИТБЮРО". Сысоев только закончил покрывать картонную поверхность лаком, как его тут же арестовали. Когда Сысоев рассказал мне эту историю, я вспомнил фразу своего земляка и старшего товарища Федота Федотовича Сучкова: "Так вот, парень, только-только я задумался, что советская власть - говно, смотрю - я уже и сижу". (См. комментарий 261.) Именно Федот Федотович и любил петь дребезжащим тенорком:

Три пути-дороженьки, выбирай любую.

От тюрьмы далеко не уйдешь.

(329) Штамп на штампе! Все пропитано СОВЕТЧИНОЙ, а ведь казалось, что я - гордый, независимый, все понимаю, веду автономное существование. После того, как по нашей улице проезжал обоз говночистов, "амбрэ" сохранялось еще дня два-три. А тут - с 17-го года нюхали и к 1974-му окончательно принюхались.

(330) О, как я знаю и люблю это состояние. Когда писатель пишет, а не груши околачивает, у него все в дело идет, как у толковой хозяйки при изготовлении борща. Это похоже на любовь, которая сама, в свою очередь, является сумасшествием. [...]

(331) [...]

(332) "Курсовой", по-моему, это - проект. Да, вспомнил словосочетание "курсовой проект", которое мне тогда казалось само собой разумеющимся для понимания всеми. [...] Ненавижу я коллектив и всю жизнь живу в нем.

(333) Никто в СССР не хотел толком учиться в том смысле, как это происходит на Западе, где люди идут в университет получать знания за собственные деньги. Вот отчего иногда возникает ложное впечатление, что у нас, кроме витальных мерзавцев и карьеристов, которых величают "флагманами перестройки", к учебе редко кто относился всерьез. [...]

(334) Какая же все-таки это чепуха по сравнению с грязной и кровавой жизнью - все эти "хвосты", "сессии", "студенческий юмор".

(335, 336) [...]

(337) В жизни советских людей огромную роль играли постановления и указы. И тут одним везло, а другим - нет. Убийца мог попасть под амнистию, а работяга, утянувший на заводе гайку, получить 10 лет. Я, например, из-за знаменитого горбачевского указа "Об усилении борьбы с алкоголизмом" два года был вынужден гнать высококачественный самогон - не стоять же мне в очереди часами. Поэтому, когда М. С. Горбачев посетил в 1996 году Русский ПЕН-центр, чтобы "встретиться с писателями" и поругать Ельцина, я после его зажигательных речей на последовавшую за этим выпивку не остался. И вовсе не из-за политических соображений.

(338) Прямо из какого-то советского фильма, где они ходят в пенсне, чесучовой паре, приветствуют новую жизнь и называют студентов "голубчик".

(339) [...]

(340) Вот далось же этим советским "производство"! Идиоты они, что ли, были, когда всерьез полагали, будто

- армия закаляет;

- тюрьма исправляет;

- дурдом лечит;

- "производство" воспитывает?

(341) Глагол "поверить" в лживой стране имел какой-то идеолого-мистический смысл. Например, в газетной статье писали о том, как плохо шли дела где-нибудь на заводе, завод не выполнял план, подводил "смежников", но потом пришел новый парторг и путем словесных манипуляций ухитрился сделать так, что "коллектив поверил в себя" и стал "передовым".

(342) Потому что "профессор" вовсе не был "Укроп Помидорычем" и, "проваренный в чистках, как соль", знал, что приказы и пожелания начальства в советской стране желательно исполнять, если не хочешь сгинуть под забором. [...]

(343) [...]

(344) Ну вот далась им эта гайка! Какой-то сплошной фрейдизм развели коммуняки - все болты, болты, гайки да гайки. [...]

(345) , вовсе не надеясь на взятку. Взятки тогда не имели такого широкого распространения, как сейчас. [...]

(346) Да и сейчас то же самое. "Без специальности" не то, что в депутаты или банкиры - в "наперсточники" не возьмут... [...]

(347) Слово "подсобник" возникло здесь, очевидно, из-за того, что в рамках программы "политехнического обучения" я, в то время ученик 9-го класса, был вынужден ходить к восьми утра на К-ский комбайновый завод, где числился "подсобником токаря" у веселой, сильно беременной бабенки, которой я совершенно не был нужен, так как она получала "с выработки". [...]

(348) Очевидно, давал себя знать переизбыток журналистских кадров. Молодых людей долго мучали и мариновали, прежде чем положить им кроме мелких гонораров твердую зарплату. К тому же - идеология-с! Например, и в Союз писателей принимали лишь тогда, когда ты набегаешься по редакциям до потери "внутренней чести" (А. Платонов) и обретения какой-нибудь подцензурной книжки, которую не то что стыдно было подарить друзьям, но приходилось вписывать в нее мелким почерком все вымаранное редакторами. У меня такая книжка чуть было не состоялась, да спасибо "Метрополю" - ее "зарубили", а мне после учиненного по этому случаю скандала выплатили 500 рублей. Именно на эти деньги я и напился тогда в ресторане ЦДЛ, а вовсе не на гонорар, полученный за "негритянскую работу". Такой работой именовался, кстати, в среде диссидентствующих писателей любой литературный труд (статья, очерк, перевод), который подписывал за тебя из доброты или корысти ради какой-либо твой знакомый, чье имя еще не было запрещено. [...] Забавно, но однажды человек, давший мне такую работу, чуть-чуть смущаясь, сказал, чтобы я не удивлялся: "Здесь меньше на тридцать рублей, но удержали партийные взносы". Он даже показал мне свой партийный билет, я их раньше в раскрытом виде не наблюдал.

Таким образом получается, что КПСС содержалась и на МОИ ДЕНЬГИ. Нам всем без исключения нужно покаяться, и чем раньше мы это сделаем, тем будет лучше... [...]

(349) , а болтунов и гаеров.

(350) Что это еще за оборот - "поразмыслить"? И над чем, интересно бы знать?

(351) [...]

(352) Гонорар в газете "К-ский комсомолец" составлял тогда три-пять руб. Из "Литературной газеты" присылали за "юмореску" на 16-й полосе рублей тридцать. Существовать на такие гонорары было невозможно, равно как и сейчас, когда в прошлом году я получил за публикацию в известной московской газете денег ровно на бутылку пива.

Многие мои сверстники годами ждали, когда их напечатают, позовут, признают. Они сидели в кафе Дома литераторов, курили "Беломор", и глаза их горели нехорошим блеском. Работать где-либо еще, на грязных работах, как это делали диссиденты, они решительно отказывались, и мне было жалко скорее не этих лбов, а их несчастных, зачуханных жен и голодных детей. Некоторые из них так и "сгинули под забором", другие, часто с помощью КГБ, ссучились, стали "советскими писателями", бросили старых жен и завели новых. [...]

(353) Жить, между прочим, вообще печально. Исчезнувшие кошмары сменяются новыми. Собственно, страха смерти не должно быть у того, кто ощущает существование иного бытия.

(354) Время течет бесцельно только для атеистов. Религия удерживает корабль на плаву. Божий глас утишает панику.

(355) Отличное, между нами говоря, занятие! Это может вам подтвердить колдун Ерофей, который в мае 1980 года, когда мы вместе с ним и В. П. Аксеновым оказались в Коктебеле, вознамерился выиграть у меня (путем бросания в Черное море плоских каменных "голышей") право не нести в гору свой рюкзак, а чтоб я ему этот рюкзак нес, как шерп. Однако, проиграв с позорным счетом матч морского "печения блинов", он тащил на Карадаг оба наших рюкзака, пока я не сжалился над бедолагою... [...]

(356) Только и слышалось тогда: "Я кандидатскую пишу". "А ты еще не защитился?" Каждый, как мог, так и защищался от советской власти.

(357) То есть получается, все правильно поступили, кроме дедушки Суховерхова.

Хотя в кодовой системе знаков тех лет они вовсе не выглядят хорошими, потому что изменили мечте, стали мещанами, обывателями, погрязли в вещизме, особенно Ниночка и Геллер-мент. Надо же - строят дом, вместо того чтобы жить в палатке где-нибудь на Ангаре или Красноярской ГЭС, где комсомольцы куют будущее, и писать об этом славные, чуть-чуть грустные стихи. И потом, где это они, интересно, тесу "купили", когда его, кроме как по блату, нигде не достанешь? Да и доктор тоже какой-то... как нерусский. Ясно ведь, что диссертация нужна ему, чтобы сделать карьеру, зажить в хорошей квартире вместо девятиметровки "гостиничного типа", мебель купить буржуйскую, чтоб ее Олег Табаков из фильма-cпектакля по пьесе Виктора Розова "В поисках радости" скорей бы порубил саблей, хранящейся специально для таких случаев еще со времен Гражданской войны! Может, им еще и туалетной бумаги надо? Или йогурта? Или кроссовок? Или того самого мяса, о котором персонаж Гоголя расспрашивал нищего? Совсем обнаглели люди в поисках мелкобуржуазных радостей... Сталина с Берией на них нету!.. Ленин - один (в смысле - в гробу лежит, да и в Мавзолее тоже, после того, как Сталина оттуда выписали), все (остальное) тонет в фарисействе...