С этими словами Гиацинт взялся за медное кольцо и постучал три раза очень коротко. После чего открыл дверь, кивком приглашая друзей следовать за ним, вошёл в полутёмное помещение. Они миновали извилистый коридор, который мог напугать кого угодно, и переступили порог комнаты, где вместо двери висела фиолетовая занавеска.
В комнате горел огонь. Пламя колыхалось внутри многочисленных персидских жаровен, медных посудин на высоких треногах, стянутых посередине металлическим кольцом. Стены комнаты закрывали застеклённые полки с бесчисленным количеством пробирок, склянок, флакончиков и бутылочек всевозможных форм. По всей комнате разливался кружащий голову аромат сирени.
Из-за ширмы в дальнем углу появилась женская фигура, облачённая в пурпурно-фиолетовую мантию. Голову её скрывал широкий капюшон.
— Бонжур, тётя, — неофициально поклонился Гиацинт таинственной госпоже.
— А, мой дорогой племянничек явился! Нечасто ты навещаешь свою старую тётку. Видимо, опять что-то понадобилось, раз ты вспомнил о моём существовании. — Её голос, на удивление нетаинственный, звучал не очень-то дружелюбно.
Гиацинта нисколько не удивила подобная встреча.
— Это наша фамильная черта, тётя. Ко мне тоже обращаются, только если нужна моя помощь, — невозмутимо ответил он. — К тому же, я прекрасно знаю, ты мне рада. Убери, пожалуйста, декорации, надо поговорить.
Гадалка проворчала что-то неразборчивое и дёрнула за невидимый в полумраке шнурок. Чёрная штора поднялась вверх, открылось обыкновенное окно, сквозь которое немедленно устремились потоки дневного света, разрушая сумрачную тайну.
Одну за другой хозяйка потушила все жаровни и сняла капюшон, скрывавший её лицо. Перед друзьями возникла очень симпатичная дама лет шестидесяти, с абсолютно серебряными от седины кудрями, обрамлявшими её округлое лицо. Ее живые тёмно-синие глаза, усиливали сходство с Гиацинтом. Сирень пригласила всех сесть.
— Ну что, дорогой племянник, ты ещё не женился? — она нетерпеливо барабанила пальцами по крышке стола.
— Пока нет.
— А какое дело привело тебя ко мне? Если речь о любовном напитке для твоей подружки, то я и слушать не стану, — голос прорицательницы звучал не в пример любезнее, чем в первый раз.
Граф рассмеялся:
— Да что вы, тётя! В любовных делах я предпочитаю разбираться сам, без помощи заклинаний. Но нужен нам как раз напиток. Надо заставить одну дамочку сказать всю правду.
— О, если это Виола, то и наяву и во сне она скажет, что любит тебя, тут мои чары ни к чему, — отвечала тётка.
— Хотелось бы верить… Но речь о другом: во дворце замышляется убийство. Мы хотим узнать от одной красотки подробности её же собственного плана, в частности, где она собирается достать яд. Кстати, к тебе никто не обращался с подобной просьбой?
Гадалка надменно выпрямилась:
— Ты хорошо знаешь, готовить яды — не по моей части.
— Зато ты всё о них знаешь и могла дать консультацию, — Гиацинт не отводил взгляда.
— Могла бы, — с гордостью согласилась Сиринга. — А что, в Париже снова волна отравлений и чёрных месс, как в прежние времена? — её глаза сверкнули любопытством.
— Спроси ещё, не горят ли снова костры на Пляс де Грэв[1], и не открылась ли очередная охота на ведьм? Тоже мне, вспомнила весёлое времечко! — хмыкнул Гиацинт.
— Что, нравы с тех пор так сильно изменились? — проницательно взглянула на него седая гадалка. Племянник со вздохом пожал плечами:
— К сожалению, нет. Поэтому нам и нужна твоя помощь.
— Хорошо, — она встала. — Что конкретно тебе необходимо?
— Сильное снотворное и твои способности к гипнозу. Когда красотка уснёт, задай ей пару вопросов и всё.
— Что ж, пойдём во дворец, разберёмся, что можно сделать, — прорицательница накинула поверх яркой мантии чёрный плащ.
— Тётя, ты — ангел! — Гиацинт весело подмигнул друзьям. — Пойдём скорее.
Сиринга взяла с полочки нужный флакон и вышла, не забыв снова опустить шторы.
Через пять минут они уже снова были во дворце.
.
[1] Гревская площадь — в прошлом обычное место публичной казни в Париже (переименована в Площадь Ратуши).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
39.
И как раз вовремя. Розанчик только успел сбегать в свои апартаменты и принести два бокала, а Джордано наполнил их вином, найденным в комнате у Гиацинта и смешанным с жидкостью из синего флакона гадалки, как издали послышались голоса, и увлечённые светской беседой Мак-Анатоль и Лютеция возникли в конце коридора.
Все четверо, включая тётушку Сирень, вихрем ринулась в одну из боковых ниш, где должна бы стоять мраморная статуя. К счастью, статую Дафны, превращающейся в лавровый куст, куда-то убрали, иначе от этого шедевра остались бы одни обломки, так поспешно влетели в нишу четверо наблюдателей.
В мгновение ока пространство возле потайной комнатки освободилось. Не только Лютеция, но даже Мак-Анатоль ничего не заметил. Впрочем, их слишком занимал разговор…
— Скажите, дорогой Мак, а правда на Востоке всё ещё существуют гаремы, и восточные владыки содержат в своих садах за неприступными стенами множество прекрасных жён? — Лютеция упивалась этим экзотическим фактом.
— Да, дорогая ханум, — отвечал юный дипломат. — Там высокие башни, висячие сады… По стенам ходят стражники-крапивы с острыми копьями, не оставляя свой пост ни днём, ни ночью. Вам непременно надо побывать там.
— О, я с большим интересом посмотрела бы своими глазами на всю эту восточную роскошь! Там должно быть прекрасно, — восклицала Ветреница с таким жаром, что Розанчик с трудом удержал смех, представив Лютецию в гареме какого-нибудь эмира или шаха, окружённом стражей и запертом на двадцать-тридцать замков для надёжности.
Джордано толкнул его локтем, умоляя хранить молчание.
Мак-Анатоль разделял мысли Розанчика и снисходительно кивал, ведя Лютецию под руку:
— Да, вам бы там понравилось. Синее знойное небо, даже днём усеянное полумесяцами на куполах старинных минаретов и стройных башен дворцов. А ночью небо сияет россыпью холодных звёзд, и над уснувшим городом плывет аромат турецкого кофе, пряностей и зелёного чая.
— Бесподобно! Вы так чудесно рассказываете о своей родине, Мак, что я не могу удержаться от зависти: ведь я никогда ничего этого не увижу, — вздыхала Лютеция.
Наконец Мак-Анатоль остановился перед входом в потайную комнатку, вернее, перед пёстрым ковром с вытканными на нём арабесками. Откинул ковёр в сторону и галантно пригласил Ветреницу войти:
— Прошу вас, прекрасная ханум, представьте, что мы на Востоке, и насладитесь этим чувством.
Лютеция одарила его долгим страстным взглядом и исчезла в нише. Мак оглянулся по сторонам и вслед за ней скользнул в темноту. Четверо "ассистентов Багдадского Вора" из своего укрытия слышали голоса, приглушённые теперь ковровой завесой. Потом наступила тишина.
Портьера снова качнулась. Мак-Анатоль выглянул и подал знак своим сгорающим от нетерпения сообщникам. Они подошли и заглянули внутрь.
В маленькой комнатке, где едва помещался квадратный столик на одной ножке, схожий со столами в кафе, горела свеча. Вдоль стен каморки размещались скамьи-кушетки, обтянутые мягкой кожей, с россыпью подушек. В углу, запрокинув голову, привалилась к стене бесчувственная молодая дама.
Картина скорее походила на последствия убийства, чем на очарованный замок в зарослях шиповника, особенно если учесть, что на столе стояли два бокала: один — полный, другой — с остатками питья. Но на невинную Дездемону, впрочем, как и на Спящую Красавицу, Лютеция была решительно не похожа.
Гиацинт без слов пожал руку Мак‑Анатолю и, обернувшись к Сиринге, прошептал:
— Тётя, ваш выход!
Сирень кивнула.
— Сядьте все подальше и не мешайте, — скомандовала она.
Джордано, Розанчик и Мак-Анатоль уселись рядышком, с опаской поглядывая на спящую Ветреницу. Гиацинт остался стоять, прислонясь к стене рядом с ними.
40.
Сиринга Китайская взяла со стола свечу и, поводя ею перед лицом Лютеции из стороны в сторону, заговорила звучным низким голосом, до краёв заполнившим комнатку.