Но это не было смешно.
Ничуть.
"ЮРЗ". НАУКА НЕНАВИДЕТЬ
На поляне шли спарринги. Ребята усердно схватывались — как видно, по какомуто распорядку, парами, один против двух, двое против трёх, двое на четверо, расходились и сходились снова… Девчонки занимались отдельно. Юрз, наблюдавший за всем этим, повернулся к идущим мальчишкам и махнул им рукой.
— Красиво, — заметил Генка тоном знатока. Юрз спросил:
— Занимаешься?
— Всем помнемногу… Бокс, самбо, армейская рукопашка… Отец тренирует. А это что? Не пойму…
— "Тризна", — пояснил Юрз. — Каратэ в сапогах, как коекто называет. Ребятки — ну, кто постарше, конечно — уже сейчас разложат и разделают любого десантника. А остальные от толпы своих ровесников или от пары взрослых мужиков отобьются — нечего делать.
— Ой ли? — прищурился Генка. Юрз хмыкнул:
— Знаю, что говорю. И отвечаю за то, что говорю.
— А ты где учился? — уточнил Генка. Юрз посмотрел на Димана, и тот кивнул:
— Расскажи. Ничего, всё нормально.
… Тренером Юрки по рукопашке тоже был его отец — офицер черноморской морской пехоты Кузьмин. Он учил своего сына не какомуто стилю, а именно тому, чем учили морпехов — драться так, чтобы в финале не оставалось стоящих на ногах врагов. Так продо лжалось до тех пор, пока майор Кузьмин не погиб в коротком бою недалеко от чеченского села с гортанным названием. А через год государство, пославшее Кузьмина воевать, отблагодарило его посмертно — его сын Юрка сел в колонию.
1. Имеются в виду события 1991–2001 г. г. на территории бывшей Социалистической Федеративной Республики Югославия. В ходе десятилетней гражданской войны католические и мусульманские сепаратисты воевали против православныхсербов — государствообразующего народа — при полной поддержке "мирового сообщества". Неслыханные зверства, геноцид, развал экономики и повседневной жизни, обнищание народа — вот чем обернулась эта война для бывшей Югославии. В конечном счёте отважное и безнадёжное сопротивление сербского народа было сломлено, Югославия оказалась поделенной на несколько марионеточных государств, подконтрольных Западу. Примерно такой сценарий принят на Западе для России; срок начала его исполнения — 2008–2012 г. г.
Недалеко от железнодорожного вокзала тем вечером возвращавшийся домой Юрка лоб в лоб столкнулся с пятёркой цыганят его возраста — целый табор этих вечных кочевников задержался за городской окраиной, но в городе они что-то не появлялись. И вот пожалуйста — пятеро развлекались. Двое держали незнакомую Юрке девчонку, двое стояли чуть в стороне и посмеивались, что-то галдя, пятый девчонку раздевал… Та не кричала — ей заткнули рот.
Через полминуты трое лежали без сознания с переломами, четвёртый сидел у стены, с хлюпаньем выплёвывая на асфальт остатки зубов. Пятый — тот, который раздевал девчонку — выхватил викидной китайский нож, и ещё через секунду Юрка этим самым ножом вывалил его кишки ему на кроссовки.
Через два дня Юрку арестовали за разбойное нападение и покушение на убийство — раненый им остался жив, залатали в скорой помощи… А дальше начался ужас.
Дело поручили лейтенанту Колаевскому. Тот начал с того, что страшно избил Юрку на допросе. В одиночку у него это не получилось — Юрка при попытке его ударить разбил лейтенанту лицо и выбил плечо. На визгливые вопли прибежали трое мамонтоподобных сержантов — и они вчетвером около часа топтали мальчишку так, что, наверное, завистливо возились в могилах следователи гестапо. Потом Колаевский имел ещё разговор с истеричной мамашей пострадавшего сына "поющих гитар" и таборным «бароном» — они требовали немедленно покарать малолетнего преступника, изувечившего пятерых ни в чём не повинных мальчиков.
Разозлённый упрямством арестованного и подогретый солидными даяниями «барона» Колаевский навесил на Юрку попытку убийства на почве национальной вражды, экстремизм, сопротивление работникам милиции, хранение наркотиков и боеприпасов. Два последних обвинения помогли Колаевскому наконецто избавиться от валявшихся в его столе двух мелкокалиберных патрон и пакетика с анашой, которые бог знает как туда попали. Осложнялось всё только тем, что Юрка не «ломался», хотя к концу следствия человеческого в облике ясноглазого крепкого паренька осталось мало — он почти не мог ходить, с трудом дышал и мочился с кровью.
В ходе расследования и суда фигурировала тема скинхедов и националистической организации. Скорее всего, Юрку спасло от срока в 10–15 лет то, что, перестаравшись во время попыток вырвать "имена подельников", его избили так явственно, что не заметить этого было нельзя даже после гримировки Поэтому, несмотря на пассивность адвоката и беснующуюся в зале свору родственников «пострадавшего», которая только что не оплёвывала подсудимого и его мать, приговор оказался всего три года колонии. Но при его оглашении Юрка разрыдался.
В статье, опубликованной в местной газетке, его слёзы были расценены, как слёзы, вызванные страхом малолетнего фашиста, преступника, перед справедливым возмездием. Там же выражалось сожаление по поводу того, что срок оказался слишком маленьким и возмущение мягкостью суда.
Газетчики ошиблись. Первый раз за последний год — с тех пор, как погиб отец — четырнадцатилетний Юрка плакал от острейшего чувства обиды и ощущения дикой несправедливости и собственной беззащитности…
… Мать Юрки умерла от сердечного приступа через два месяца после объявления приговора. Начальство колонии не сочло причину достаточно серьёзной, чтобы разрешить заключённому побывать дома.
Лейтенант Колаевский получил повышение за борьбу с национализмом.
Девчонка, за которую вступился Юрка, пропала без вести за день до суда; уже в конце лета её труп был обнаружен в парковой зоне, на окраине. Делом особо не занимались — на носу был День Города…
… Сказать, что Юрка вообще не боялся колонии — значит погрешить против истины. Он много читал и смотрел о порядках в «малолетке» и мысленно приготовился к самому худшему. Каково же было его удивление, когда он обнаружил там общество если не изысканное, то вполне терпимое.
Большинство ребят сидели за мелкие кражи, совершённые по глупости или с голода. Многие — примерно за то же, за что и сам Юрка. Друзей он так и не нашёл, но и врагов не было. Мальчишки жили, как в полусне, не столько страшном, сколько тягостном — от подъёма до отбоя собственными бедами и мечтами о воле.
Впрочем… был Сергей Викентьевич. Майор. Один из офицероввоспитателей, отличавшийся от остальных — алкашей или садистов — в значительно лучшую сторону. Не то чтобы он как-то поособому заметил Юрку. Просто тот был одним из немногих, кто хоть как-то пытался поддерживать в себе физическую форму и человеческое достоинство. Отойдя от побоев и осмотревшись, Юрка начал тренироваться в свободное время — и скоро можно было увидеть, как Сергей Викентьевич сидит и смотрит на разминающегося мальчишку, по временам беседуя с ним. Если честно, Юрка не сразу понял, что нужно офицеру, и у него появились коекакие нехорошие подозрения. Но однажды тот принёс фотографию, на которой были женщина и мальчишка лет десяти. "Это мой сын, — сказал майор, ничего не объясняя насчёт женщины. — Ему сейчас столько же, сколько тебе. " И Юрка понял, что майор в разводе.