Читать интересную книгу Человек без собаки - Хокан Нессер

Среди пришедших выделялась завзятая самодеятельная актриса и учительница математики Ригмур Петрен. Она была ровесницей Розмари. Ей в свое время сделали двустороннюю мастэк-томию[28], но она была в прекрасной форме. Двадцать пять лет назад она вела у Эббы математику, а один семестр даже физику. Она сочинила в честь именинников величальную балладу.

В балладе было двадцать четыре строфы, и, пока Ригмур торжественно их исполняла, Розмари думала о своем. Для начала она представила себе жизнь как марафонский забег под дождем и в темноте. Признав это сравнение интересным, она попыталась понять, что случилось с лицом Карла-Эрика: он выглядел необычно. Сидел с идеальной, как всегда, осанкой на стуле и улыбался во весь рот, но что-то в нем было не так.

Хотя… все зависит, как смотреть на вещи. Жизнь — вопрос выносливости. Ригмур, к примеру, всегда выполняла учебный план. Из года в год. Даже двусторонний рак груди не выбил ее из седла. Ее жизненная сила обращала все вокруг в пепел и золу. Лейф Грундт на седьмой строфе улизнул в туалет и вернулся только к девятнадцатой.

Когда величальная закончилась, все перешли в гостиную. Выпили двадцать девять чашек кофе, доели остатки утреннего торта и две третьих следующего. Заведующий отделом «Консума» Лейф Грундт прочитал небольшую, но очень емкую и очень всех заинтересовавшую лекцию о динамике цен на рождественскую ветчину. Розмари мучила разыгравшаяся в полную силу изжога.

Потом прочувствованную речь, обращенную к Карлу-Эрику, держал адьюнкт Арне Баркман. Примерно на середине он был вынужден остановиться и высморкаться — настолько его тронуло величие момента. Они сидели с Карлом-Эриком в одной учительской почти тридцать лет, и Арне Баркман теперь спрашивал себя (он так и сказал: «Я теперь спрашиваю себя», да еще добавил «Итак») — итак, он спрашивал себя, будет ли он в силах вернуться в январе за этот стол в школе в Чимлинге. Он твердо заявил, что пустоту, возникшую после ухода Карла-Эрика, нельзя описать в словах. Поэтому он даже и не пытается. Спасибо, Карл-Эрик, вот и все, что я хотел сказать. Спасибо, спасибо, спасибо.

— Спасибо, Арне, — как раз в нужный момент сказал юбиляр и похлопал старого друга по спине, отчего тот опять вытащил носовой платок.

Два букета, один большой, желтый, другой красный, поменьше, вручили еще в самом начале; теперь настала очередь подарков. Первой на свет появилась книга Ричарда Фукса — ее вручили Эббе с комментарием, что ей, врачу, как никому, необходим здоровый смех. Потом последовали семь подарков Карлу-Эрику — число, символизирующее количество муз, или граций, или добродетелей, смотря по тому, кому он собирается платить налоги (общий смех), и все с ясным намеком на будущую испанскую жизнь.

Бронзовая бычья голова, не меньше полутора килограммов. «Риоха Гран Резерва» семьдесят второго года. Фотоальбом Альгамбры — шестьсот страниц. Путевые заметки об Испании Сеса Нотебума. Пара кастаньет красного дерева. Диск с записью гитариста Хосе Муньос Кока.

— Очень тронут, — сказал Карл-Эрик.

— Зачем так много? — упрекнула Розмари.

— А это и тебе тоже, дорогая наша Розмари, — улыбнулась Рут Иммерстрём, преподавательница обществоведения, религии и истории. — Да, не скоро мы привыкнем к пустоте после вашего отъезда. Арне правильно сказал.

Коллеги дружно отбыли в час дня. Розмари разложила все дары на дубовом комоде под картиной, изображающей битву под Йестильреном[29], а Эбба отправилась наверх, чтобы поторопить Роберта и сыновей.

— Роберт куда-то исчез, — сообщила она, вернувшись через десять минут, и стала помогать матери мыть тарелки.

— Исчез? Что ты имеешь в виду? Как это — исчез?

— Я имею в виду, что его наверху нет. Неудачно выразилась. Постель застелена. Он уже куда-то ушел. Здесь его тоже нет.

— Кого это нет? — спросила Кристина, появившаяся в дверях в сопровождении мужа в костюме от Армани и сына в матроске, тоже наверняка от кого-то.

— Какое у тебя красивое платье, — сказала Розмари. — Тебе всегда шло красное. Эбба вся в голубом, ты вся красном. Можно подумать, что…

— Спасибо, мама, — оборвала ее Кристина. — Но кого нет?

— Роберта, само собой. — Эбба поморщилась. — Наверное, опять ушел гулять или курить. У него и правда есть над чем подумать. Как в отеле — хорошо спалось?

— Просто отлично, — заверил Якоб.

Кельвин болтался у него на руках, как тряпичная кукла.

С этим ребенком определенно что-то не так, машинально отметила Розмари.

— У тебя усталый вид, Кристина, — констатировала она так же машинально. Ее насторожила бледность дочери. — Я думала, вы хорошо выспались.

— Не просто хорошо, а слишком хорошо. Я переспала. Поздравляю, папа. Поздравляю, Эбба. А где пакет, Якоб?

— О, черт, — спохватился муж. — Он остался в машине.

— Я потом принесу, — успокоила его Кристина. — Еще не время торжественных вручений. Лучше пойди и уложи Кельвина.

Якоб вышел с ребенком на руках. Что она, издевается над мужем, что ли? Вчера я этого не заметила, удивилась Розмари.

— А что у тебя с лицом, папа? — спросила Кристина. — Ты не похож на себя.

— Возраст, возраст, — вставил Лейф.

— Не знаю, — сказал Карл Эрик и провел ладонями по щекам. — Проснулся в полчетвертого и не мог уснуть. Не знаю, что случилось. Такого со мной раньше не было… Устал, должно быть.

— Тебе надо выдернуть волосы из носа, — тихо напомнила Розмари.

— Я думаю, папе надо немного вздремнуть, — решительно заявила Эбба. — Тут с утра толпится народ.

И ведь не только я ничего к ним не чувствую, подумала с горечью Розмари, они и сами друг друга терпеть не могут. Если я сейчас же не приму самарин[30], загорюсь.

В дверях появились братья Грундт, тщательно причесанные и при галстуках.

— Доброе утро, шалопаи, — гаркнул их отец. — А что это за удавки у вас на шее?

— Теперь, когда все собрались, самое время съесть по бутерброду и выпить кофе, — сказала Розмари Вундерлих Германс-сон.

Глава 11

Во второй половине дня температура упала градусов на пять. Пошел снег. Юго-западный ветер сменил направление и к тому же усилился с трех до восьми метров в секунду. Теперь он дул с севера, но это обстоятельство никоим образом не повлияло на запланированное мероприятие: одним из важных моментов празднования должна была стать прогулка по городу.

Уже двадцать пять лет Карл-Эрик проводил такие двухчасовые прогулки с учениками восьмых классов на уроках обществоведения — хотел привить подрастающему поколению хотя бы поверхностные знания о родном городе и его достопримечательностях. Время года и погода значения не имели. Май, декабрь — неважно. Урок должен состояться так, как задумано.

Ратуша. Музей сапожного ремесла. Старая водонапорная башня. Хеммельбергский сад, Ганский парк и, конечно, прекрасно сохранившаяся кузница Радемахера у небольшого водопада на реке Чимлинге.

Большинству из участников сегодняшней прогулки все это было давно известно, за исключением разве что совсем недавно отстроенной (всего восемь месяцев) новой библиотеки и отреставрированного алтаря в церкви.

Но никто не стал огорчать отца отказом, к тому же после долгого сидения было приятно выйти на воздух. Пошли все, кроме Розмари — она с подругой и добровольной помощницей Эстер Брельдин осталась дома, чтобы накрыть стол к предстоящему торжественному ужину. Роберта на прогулке тоже не было — он так и не появлялся с утра.

— Типично для него, — шепнула Эбба сестре. Отец к этому времени закончил экскурсию по Музею сапожников и знаком приказал компании следовать за ним к улице Линнея. — Даже сегодня не мог проявить обязательность.

— Что значит — типично? — Кристина пожала плечами. — Он свободный человек, как и все мы.

— Свободный? — Эбба сложили ладони и поднесла их к губам, словно старалась вспомнить, что это за понятие. — О чем ты?

— О том, что нечего торопиться осуждать, пока мы не знаем, что его задержало.

— Я и не имела намерения кого-то осуждать. Ты меня обижаешь.

— Тогда прости. — Кристина вытерла сыну нос. — Просто Роберт — слишком уж легкая добыча. А уж для тебя и подавно.

Эбба хмыкнула и взяла мужа под руку.

— Итак, мальчики, — сказал Карл-Эрик, Истинный Столп Педагогики, внукам, — скажите-ка мне, что означает эта дата на портале?

— Тысяча восемьсот сорок восьмой год, — прочитал Хенрик и задумался. — Коммунистический манифест. Хотя я и предположить не мог, что он был написан в Чимлинге. Как их сюда занесло?

Карл-Эрик хохотнул. Ему удалось все же улучить четверть часа для сна, и он чувствовал себя намного лучше.

— Браво, Хенрик! Но ты прав — Маркс и Энгельс, насколько известно, никогда не бывали в Чимлинге. У кого еще есть соображения на этот счет?