к расследованию, если они сами еще до этого не доперли? Ехать или не ехать завтра ко второму другу, как, кстати, там его зовут, Санек вроде? Можно оставить этого друга для милиции, но есть вероятность, что, пока они там прокопаются, Санька уже отправят к праотцам, если еще этого не сделали.
И я решила все-таки сначала съездить к Саньку, а потом уже оповестить Василевского о результатах моего расследования. Ну не могу я все это пустить на самотек, столько всего выяснила! И, положа руку на сердце, меня ведь всегда привлекала работа детектива, я не пошла учиться в юридический институт и работать в милицию только потому, что знала, с моим характером там нечего делать. Если мне прикажут отпустить преступника или уничтожить улики, кто знает, как я себя поведу? А с борцами за справедливость у нас долго не сюсюкаются, все же знают, как в нашей стране решаются такие вопросы. А вот в этом расследовании, которое закрутилось неожиданно для меня самой, я сама себе хозяйка, вот допрошу, пардон, поговорю завтра со вторым другом Николая, все узнаю, а там уже пусть милиция разбирается. Нет, почему это завтра, завтра я ведь работаю, значит, все эти дела переносятся на послезавтра.
Когда я приняла это решение, уже начинало темнеть, я запустила мотор и двинулась в сторону дома.
На кухне меня уже ждали.
– О, привет, а мы думали, тебя уже посадили! – приветствовала меня мама.
– Доча, не беспокойся, смотри, я тебе две пачки сухарей купил, голодать на нарах не будешь, – обрадовал папа.
Нет, эти два хохмача неисправимы! Я не отреагировала. Вообще у всех в нашей семье иммунитет к издевкам и подколам. Периодически каждый становится объектом для насмешек, дружеских, сказанных с любовью, но от этого не менее едких. Зато постороннему человеку трудно нас чем-либо задеть – когда над тобой шутят шуточки родные, которые знают места, куда можно побольнее уколоть, обрастаешь просто словонепробиваемой броней.
Обычно у меня на каждое ехидное замечание есть ответ, но второй труп в моем деле, кажется, повлиял на умственные способности и достойно парировать я не смогла. Махнула рукой и пошла мыть руки.
Когда я вернулась на кухню, чтобы сделать себе кофе, сестра, которая тоже была здесь и сидела за столом, спросила:
– Это они о чем говорят?
Я еще не чувствовала в себе способность членораздельно говорить, поэтому указала в сторону заботливых родителей и промычала:
– Вот их спроси.
У папы тем временем созрел новый вопрос.
– А блатные песни ты уже начала учить? Без них в тюряге никуда.
Кофе, слава богу, уже был готов, поэтому, прорычав «Заколебали!», я развернулась и пошла в свою комнату.
Уже прихлебывая кофе за письменным столом, я обнаружила, что забыла положить сахар, но на кухню за ним идти не хотелось совершенно. Что ж, придется пить такой, ничего страшного, сахар вообще, говорят, вреден.
После выпитой кружки очень бодрящего черного кофе я немного пришла в себя и подумала, что хорошо бы отомстить своим сочувствующим родственникам. Сесть на самом деле в тюрьму, что ли, посмотрим, как они потом забегают! Размышления прервала сестра, которая заглянула в комнату с вопросом:
– Ты выпила эту гадость?
Вика терпеть не может запах кофе, говорит, ее от него воротит. Я кивнула. Тогда сестра прошла в комнату, закрыла дверь и уселась на мою кровать.
– Ну и по какому поводу они у нас в остроумии упражняются?
В том, что Вика не знала о моих делах, нет ничего удивительного. Мы вообще, хоть и живем в одном доме, можем не встречаться друг с другом неделями. Я сутками на работе, еще экзамены, будь они неладны, тренировки. У сестры не менее насыщенная жизнь. С утра мы никогда не встречаемся, потому что я ухожу позже остальных членов семьи, а вечером частенько приезжаю, когда все спят.
Я вздохнула.
– Знаешь, иногда эти наши Степаненко с Петросяном совершенно невыносимы… У нас с тобой слишком бурная жизнь, и мамочка с папочкой ко всему привыкли, уже ничем их не проймешь.
И я рассказала сестре обо всем. И про то, что меня подозревают в убийстве, и о моем начатом расследовании, и о новом трупе на пути.
Внимательно все выслушав, сестра безапелляционно заявила:
– Идиотка.
Я страшно удивилась:
– Я??
– А кто же еще! Во-первых, кто тебя просил лезть в квартиру с покойником…
Я перебила:
– Я не знала, что там покойник!
Вику это не убедило:
– Когда узнала, надо было валить оттуда! Во-вторых, нафига ты забрала с собой эту бумажку с банковскими реквизитами? Ты улику стащила!
Тут я задумалась. И правда, стащила.
– И в-третьих, – продолжала моя слишком уж здравомыслящая сестра, – кто тебя вообще просил начинать это твое расследование? И без тебя разберутся! Сейчас начнешь там крутиться и получишь по башке, как этот твой Николай!
Я принялась горячо протестовать.
– Но они сказали, что я у них главная подозреваемая и если никого не найдут, то посадят меня! А раз к Анатолию еще никто не заглядывал, значит, эти менты и не думают кого-то искать! А я, знаешь ли, не очень хочу провести ближайшие лет десять за решеткой, хотя наших родителей это, похоже, только обрадует.
Вика почти с отвращением посмотрела на меня и повторила:
– Идиотка.
Вообще, сестра, конечно, была права. Она у меня уродилась какой-то на удивление рациональной и рассудительной. И хотя была младше меня, похоже, практичности, ума и житейской мудрости ей досталось больше.
– И что ты теперь собираешься делать? – вопросило это воплощение здравомыслия.
– Ничего, – буркнула я, – там еще один друг есть.
Кажется, Вике надоело называть меня идиоткой, потому что она просто покрутила пальцем у виска.
– Если ты получишь по башке за то, что лезешь, куда не надо, наши Петросяны тебя с того света достанут. И я им в этом помогу.
С этими словами поддержки она встала и пошла к двери. На пороге обернулась и добавила:
– Если тебе нужна помощь, мистер Шерлок Холмс, я к вашим услугам, – и закрыла дверь с другой стороны.
Ну уж в этом я никогда не сомневалась, мы хоть и часто ссоримся с сестрой, я знаю, что всегда могу на нее положиться.
Несмотря на мои надежды, рабочая смена в этот раз прошла не так спокойно, как хотелось бы. Поначалу все шло совсем неплохо, была середина недели, поэтому «соточников» не было, их время пятница – и выходные. Зашли три «крупняка», проиграли приличные суммы и ушли.
К трем часам дня в зале никого не осталось, и