Читать интересную книгу Тотальная война - Олег Маркеев

— Есть бог на небе, — сказал Максимов. — А на земле те, кто ему помогает.

Арина Михайловна посмотрела на него так, как старенькие учительницы смотрят на повзрослевших учеников. Максимов понял, что только что выдержал какой-то очень важный экзамен.

— Ты посиди немножко один. Мне собираться пора. — Арина Михайловна встала. — Похороны завтра, а сегодня помочь надо. Хлопоты, сам знаешь… Все из рук валится, а надо стол накрыть.

— Да, да, конечно.

Максимов передвинулся к окну. Судя по всему, вечерняя активность во дворе сохранялась в пределах нормы: детишки посыпали друг друга песком в песочнице и болтались на качелях так, словно сдавали нормативы для зачисления в отряд космонавтов. Их разновозрастные мамаши судачили о своем, о женском, бросая тоскливые взгляды на гараж-«ракушку», у которого мужская половина двора устроила сбор средств на вечернюю порцию спиртного. Первая смена блюд ежедневного банкета на свежем воздухе уже состоялась: низкий покосившийся столик украшали пустые бутылки и растерзанная на газетах закуска. И выгул собак уже начался. Первым, как водится, вывалился во двор алкоголик дядя Коля. Сейчас он уже подпирал собой высохшую березку, а его полоумный доберман нарезал круги по окрестностям, облаивая всех подряд. Все шло раз и навсегда заведенным порядком. И никакой паники по случаю обнаружения бесхозного трупа не наблюдалось.

В коридоре раздался тупой удар и следом за ним оглушительный рев кота. Это Че Гевара воспользовался тем, что Максимов отвлекся, и вцепился в хвост Гринго, пытаясь оттащить его от миски. Кот скреб по полу когтями и шипел от боли и обиды.

Метко брошенная баранка восстановила справедливость. Че разжал клюв и ошарашено стал трясти контуженной головой, хохолок при этом никак не хотел становиться в вертикальное положение, то и дело заваливался на бок. Гринго метнулся в комнату и уже оттуда послал врагу непечатную тираду на кошачьем языке. Че Гевара сначала потыкал клювом баранку, потом уставился на Максимова зло блестящим глазом. Хохолок все-таки встал в боевое положение, и попугай всем видом показал, что за оскорбление он будет мстить, причем немедленно.

— Даже не думай! — предостерег его Максимов, показав кулак.

Попугай, вопреки сложившемуся мнению, оказался птицей умной. А может, вспомнил предыдущие короткие и жесткие расправы. Сразу же напустил на себя независимый вид и вразвалочку пошел в комнату. Длинный хвост скрылся за поворотом. Почувствовав себя в безопасности, Че громко захлопал крыльями и проорал:

— Венсер-р-ремос![18]

— Ага, размечтался, — оставил за собой последнее слово Максимов.

За окном все еще не разразилась буря. Максимов чувствовал, как уходят последние секунды до первого крика. А потом начнется культурно-развлекательная программа с участием следственной бригады. Бытовуха в их дворе случалась регулярно, но незнакомца с пулевым ранением на памяти Максимова еще не находили. Надо думать, такого информационного повода выпить и поорать соседи не упустят.

«С киллером поговорить не удалось, это — минус. Хотя какой от него толк, такой же одноразовый, как и его пушка. Не я, так заказчик сегодня же зачистил бы… Плюс в одном — на добивание они сейчас не пойдут, не хоккей все-таки. Пока будут выяснять причину провала, пока спланируют новый заход, пройдет не один час. Но от греха подальше не помешает исчезнуть до утра. Качественно исчезнуть», — решил он.

Достал сотовый, набрал номер.

— Привет, это я. Если есть желание пообщаться, подъезжай в гараж. Через сорок минут.

Желание у абонента было таким, что у Максимова заложило ухо от радостного крика, вырвавшегося из трубки.

«Детская непосредственность». — Он покачал головой и отключил связь.

Вошла Арина Михайловна, успевшая переодеться в скромный темный костюм.

— Так, я уже готова. Больше не будешь? — Она указала на бутылку.

— Нет, спасибо.

— Странно, пьешь мало, здоров, умен — и до сих пор свободен. В смысле, не женат.

— Поэтому и свободен, что не пью, здоров и голова работает, — попробовал отшутиться Максимов.

Единственным недостатком общения с Ариной Михайловной было то, что она всячески пыталась устроить его личную жизнь. Уже не раз он заставал у нее очередную ученицу, как бы случайно задержавшуюся после занятий. И тогда приходилось степенно пить кофе и вести непринужденную беседу под многозначительные взгляды Арины Михайловны. Знакомства продолжения не имели, но резервы молодых лингвисток казались неисчерпаемыми, число кандидаток на руку и сердце Максимова не убывало. Складывалось впечатление, что Арина Михайловна продолжает сватовство из чисто спортивного интереса.

— Сейчас ажиотаж спал, кто хотел, тот поступил. Думала, до октября отдохну. Но знакомые просили позаниматься испанским с одной девочкой. Приличная, умница, из хорошей семьи. — Арина Михайловна выжидающе посмотрела на Максимова.

Но он не проявил никакого интереса.

— Ты, кстати, не хочешь подтянуть свой испанский? — перешла в открытую атаку Арина Михайловна. — Вдвоем заниматься легче.

— Я бы с радостью, но некогда.

— Балбес, — с материнской тоской вздохнула Арина Михайловна и принялась убирать со стола.

Максимов знал, что движет ее стремлением упорядочить его жизнь. Арина Михайловна как-то раз разоткровенничалась и поведала печальную историю своей жизни, заклейменной печатью «сов. секретно». Десять лет нелегальной работы прошли под одной крышей с человеком, которого она называла Петрович. Он играл роль удачливого коммерсанта, а она — его верной жены. По «документам прикрытия» они числились супругами, хотя в советском ЗАГСе не расписались. «Обвенчал» их Центр, не особо спрашивая согласия. Так десять лет и прожили, ни разу не вызвав подозрения. Вернулись, написали отчет о командировке — и разошлись в разные стороны. Своей семьи Арина Михайловна так и не создала, посчитала, что поздно. А может, никто не тянулся, никто после стольких лет общения с мужчинами, не знающими, что такое жить от зарплаты до зарплаты и от бутылки до бутылки. Семью ей заменили Че и Гринго, благо дело, что домочадцами они были шебутными и скучать с ними не приходилось.

Правда, у Максимова было еще одно объяснение, но его он вслух не высказывал, чтобы не травмировать Арину Михайловну. «Документы прикрытия» — в них все дело. Откуда у разведки может взяться жизнеописание дона Игнасио или Ганса Либермана, подкрепленное надежными и подлинными документами? Только в случае смерти дона Игнасио или Ганса Либермана, не зарегистрированной должным образом. Просто пропадает человек в одном месте и выныривает на другом конце земли, но уже в новом обличий. И не велик грех, если смерть произошла от естественных причин.

Если ходят слухи, что людей разбирают «на органы», то сам черт велит предположить, что кому-то может потребоваться чья-то биография. Разведка — организация бюрократическая, и пока одни «шлифуют» будущего нелегала, другие расписывают его «легенду», третьи подбирают нужную биографию, а четвертые делают грязную работу, устраняя владельца. Знать об этом не обязательно, но, вживаясь «легенду», нужно твердо отдавать себе отчет, что карма воя навсегда отягощена. Что ты примерил на себя чужую жизнь, как вещи покойника. И не удивляйся, если твоя жизнь с этой минуты пойдет наперекосяк.

— Вот и все. — Арина Михайловна закончила мыть посуду. — Готов?

— Как пионер, — бойко откликнулся Максимов, оторвавшись от невеселых размышлений. — Хотите, я вас подброшу? У меня машина во дворе.

— Ну, ты же выпил, — с сомнением протянула Арина Михайловна.

— Пятьдесят капель — не смертельно, — отмахнулся он.

— Нет, Максим, не возьму грех на душу. В центре движение сумасшедшее. Лучше в другой раз.

— Ну, хотя бы до метро довезу. Все равно по дороге к гаражу

Он решил, что лучше всего будет появиться перед дворовой публикой под руку со степенной пожилой дамой, чем одному. Не так подозрительно. А в том, что у соседей в ближайшее время вспыхнет шпиономания, отягощенная длительной алкогольной интоксикацией, он не сомневался.

— Пообещай, до гаража — и ни метра дальше, — строго, как школьная учительница, произнесла Арина Михайловна.

Максимов взял со стола сигареты и первым вышел в прихожую. Гринго сразу же принялся тереться о его ноги, снизу с тоской заглядывая в глаза. Коту явно не улыбалось оставаться один на один с революционно настроенным попугаем. Че Гевара, устроившись на подлокотнике кресла, с садистским блеском в глазах точил клюв.

— Адиос, камарад, — попрощался с ним Максимов, толкнув дверь.

Попугай заискивания ревизиониста проигнорировал, только гневно задрал хохолок. Как мог, продемонстрировал, что затаенная на Максимова обида в ближайший час боком выйдет рыжему прихвостню Гринго.