у лифтов встретили меня и попросили подняться с вами в номер к Монике – чтобы убедиться, что все это вам не привиделось. Ну а я, только увидев труп, сразу повел вас к директору, чтобы сообщить о преступлении. Согласны с такой версией?
Он молча кивнул. Больше мы не обменялись ни словом – молча спустились на первый этаж, прошли к кабинету директора и, пару раз стукнув, вошли, чтобы сделать свое сенсационное заявление.
В течение следующих часов я и думать забыл о маме, Томасе и своем страстном желании вернуться в свой номер для принятия освежающего душа, столько всего произошло за это время.
Во-первых, директор отеля, этнический индус господин Горав Багули, только услышав жутковатое сообщение о трупе в номере, воздел жгучие очи к небесам, молитвенно сложив руки на груди:
– О, господи, только этого нам не хватало! Чей труп?
Услышав имя Моники Левоно, он не сдержал стон.
– Так и знал, что эта дама принесет мне неприятности! И ведь я не хотел предоставлять ей номер – сказал, что все три этажа забронированы для участников фестиваля кофе, но она улеглась вот здесь, на моем диване, и сказала, что не выйдет из кабинета, пока я не предоставлю ей номер! Пришлось срочно предоставить…
Он вновь всплеснул руками, без особого энтузиазма двинувшись к телефону на рабочем столе.
– Значит, необходимо срочно вызвать полицию. Хотя, если честно, господа, я бы предпочел спрятать тело в мешок и вынести его куда-нибудь подальше от отеля…
Не дождавшись от нас одобрения на подкинутую идею, он горестно вздохнул, взял в руки трубку и за пять минут вызвал в отель «Лотос» полицию в связи с обнаружением в номере мертвого тела.
– Вот так, – улыбнулся он нам со Стефаном, делая приглашающий жест в сторону кресел. – Прошу вас, присаживайтесь! Сейчас нам принесут кофе и выпечку, и мы с вами будем ждать прибытия полиции… Кстати, вы ведь не закрыли дверь номера с трупом?
Мы одновременно замотали головами, и Горав, моментально нахмурившись, извинился и выбежал вон. Между тем нам действительно принесли кофе со свежей выпечкой, и мы со Стефаном неплохо перекусили, внезапно ощутив зверский голод.
Когда с перекусом было покончено, вернулся Горав Багули, а следом за ним, после короткого стука, в кабинет промаршировал господин, представившись инспектором криминальной полиции Вены Марком Паулсом. Инспектор был похож на Стефана, как родной брат: чуть волнистые волосы с проседью, голубые глаза, весь чистенький, аккуратный и изысканно вежливый.
Надо отметить, что к появлению полиции добрый славный Стефан был готов ко всем испытаниям, что преподнесла нам своей смертью скандальная особа Моника Ливоно. Пожав руку инспектора, он улыбнулся с видом стоика и, наклонившись к самому моему уху, проговорил свистящим шепотом: «И все-таки, Ален, поверьте мне на слово: я ее не убивал!»
Глава 14. Кто убил Монику?
Инспектор Паулс неторопливо и скрупулезно допрашивал нас в течение почти двух часов, за все это время открыв для себя лишь те скудные сведения, что можно было узнать за первые пятнадцать минут беседы: Моника Левоно прибыла на фестиваль без приглашения, сама добилась для себя номера в отеле и без приглашения являлась на площадь, знакомясь со всеми, кто ей был интересен; в день своей смерти она позвонила руководителю фестиваля господину Стефану Лукеру и потребовала, чтобы он пришел к ней в номер, пообещав сообщить ему нечто важное, но когда он вошел в ее номер, она была уже мертва. Вот, собственно, и все.
Инспектор договорился, что Стефан предоставит ему полный список всех участников фестиваля; распечатанный на трех листках список всех «кофейников», проживающих в отеле, уже во время нашего допроса ему принес с любезнейшей улыбкой господин Багули. Прервав на пять минут наш допрос, инспектор дал задание трем полицейским обойти все номера с просьбой не покидать гостиницу в ближайшие часы, задав самые банальные вопросы по поводу смерти Моники Левоно.
Когда нас со Стефаном, допросив по полной программе, наконец-то отпустили на волю, шел третий час пополудни.
– Полагаю, полицейские совершенно напрасно будут стучаться в номера участников фестиваля, – устало усмехнулся Стефан. – Все наши люди в настоящие время находятся на площади! Третий день фестиваля – это презентация очередных известных кофейных марок, и все начнется через считанные минуты – если уже не началась…
Я бросил взгляд на его немного лукавую улыбку.
– Мне интересно, почему же вы не сказали об этом инспектору Паулсу? Ведь он с большим успехом провел бы свои допросы на Цветочной площади, переходя от домика к домику.
– Еще чего! – гордо вздернул голову Стефан. – Портить мне фестиваль! В конце концов, признаем, положа руку на сердце: смерть Моники – не слишком большое горе и потеря для общества. Да простит меня Господь, но мне почему-то кажется, что большинство знавших ее людей лишь вздохнут с облегчением и мысленно поблагодарят того, кто освободил нас от нее и ее интриг. Стало быть, можно сделать вывод: мало кто заинтересован в быстрой поимке и изоляции от общества убийцы Моники Левоно. Полагаю, вы со мной согласны?
Я пожал плечами: сложная тема для светской беседы. Что ни говори, а смерть человека – всегда горе, смывающее большинство грехов покойника. Когда кто-то умирает, он словно уходит от нас, навеки захлопнув за собой дверь, и мы мгновенно забываем все его ошибки и огрехи, помня лишь светлые улыбки.
Но Моника… Да, пожалуй, в этом Стефан был абсолютно прав: трудно вспомнить что-то хорошее или даже более-менее приличное, связанное с ней. Сплошные шпильки, колкости, интриги! Стало быть, девяносто девять процентов знавших ее теперь только перекрестятся.
Договорившись встретиться вечером на площади (сегодня был запланирован концерт европейских звезд эстрады), мы пожали друг другу руки и разбежались. Не знаю, куда направился Стефан, а вот я, внутренне перекрестившись, поднялся в свой номер, пару раз стукнув в дверь. Мне никто не ответил, и тогда я осмелился вызвать служащего отеля, пожаловавшись, что никак не могу найти свой ключ. Служащий прибыл в считанные секунды, без проблем открыл мне дверь и тут же исчез с любезнейшей улыбкой и добрыми пожеланиями.
Оставшись один в номере, я первым делом осмотрелся. Все было в духе моей дорогой мамы, великой аккуратистки: чисто, светло и ни следа того, что в номере ночевал кто-то вместо меня. Все убрано, ни единой маминой вещички, кроме приколотого к зеркалу листка бумаги с нарисованным сердцем и надписью: «Спасибо!». Простое слово заставило меня улыбнуться с легким поклоном: «Пожалуйста!». От души надеясь, что у них с