ты не знаешь? Я — Чапаев!» — «Не врешь?!» — «Побожиться могу… Веришь теперь?» — «Теперь верим. Об чем разговор у нас будет происходить?» — «Разговор короткий: кони мне нужны». — «И-и, Василий Иваныч, какие же кони по нонешним временам? Были кони, да беляки всех забрали, угнали…»
Нахмурился Чапаев, глаза сталью блеснули. «Белые угнали, говоришь? Значит, беляки, это буржуйское отродье, родненькие люди вам? А Чапаев просит, ему — фигу? Вот ты, — и тыкает плетью в грудь Пызнякова. — Как тебя звать-величать?» — «Пызняков Михаил, а по батюшке Семеныч». — «Ага! Сколько сынов имеешь?» — «Двух». — «Отделил?» — «Своими домами живут». — «Где они сейчас?» — «Дома́?» — «Не дома, а сыны!» Молчит Михаил Семеныч, топчется, сказать боится. «Ну!» — «Белые угнали… Не по собственной воле пошли — мобилизовали их…» — «На конях, поди?» — «А как жа? Знамо, на конях, не пешими же ходить будут». — Во-от, на конях! — закричал Василий Иванович. — А для Чапаева, стало быть, нет коней, так? А на чем я их догонять буду, чтобы бить, а?» — «Не ведаю, — пожал плечами Михаил Семеныч. — Всех коней забрали белые… И у меня и у них. Конюшни пустые стоят».
Обвел своим грозным взглядом Василий Иванович бородачей и так-то тихохонько спрашивает: «У всех, значит, забрали?» — «У всех проклятые угнали, у всех… Конюшни пустые», — загалдели богатеи. «Ну, а золотишко в кубышках, поди, осталось, а?»
Смешались отцы-кормильцы, глазами забегали туда-сюда, вспотели разом, как по команде. А потом как загалдят скопом: «Помилуй, гражданин Чапаев, какое же золотишко? Было золотишко, было, все разграбили, отняли, нищими оставили! Пожалей, бога молить будем!» — «Тихо! — приказал Василий Иванович. — Я всех послушал, а теперь вы слушайте, что будет говорить Чапаев, и накручивайте себе на ус для памяти. Кони у вас есть и золото есть — я знаю, насквозь вас вижу. — Подошел к Михал Семенычу и говорит: — Сказать, где вот этот… Как тебя? Пыз… Пызя? Ну, все равно… Сказать, где Пызя золото спрятал? Ну, чего молчите? Сказать, аль Пызя сам скажет?»
Сопят богатеи, на Чапаева со страхом смотрят, а Пызя, как в лихоманке, трясется. Тогда посмотрел Чапаев в Пызины глаза и говорит спокойно так: «Вижу, вижу, где закопал ты золото… Много золота… В саду своем закопал…»
Бухнулся Пызя на колени да как завопит: «Помилуй, бога ради!.. Какое золото? В каком саду?..»
А Василий Иванович и глазом не моргнет, смотрит на него так пристально да грозно, что у бедного Пызи даже голос пропал. Потом позвал: «Петька!» — «Слушаю, Василий Иванович!» — «Возьми лопаты, ребят и ступай вот к Пызе на задворки, пошукай там в саду золотишко… — И спрашивает у Михал Семеныча: — В каком месте копать?» Захлюпал Пызя, молчит, потому как знает: наврет — не сносить головы, Чапаев шутить не любит. Хлюпает и молчит. «Ну!» — прикрикнул Василий Иванович, и шпора на сапоге у него так и зазвенела от нетерпеливости.
Струхнул Пызя окончательно. «Пусть, — отвечает, — копают с начала и до конца… Закапывал, как картошку сажал — рядами…»
Удивился Василий Иванович, даже кончик уса крутить стал. «Это зачем же ты так?» — «Думал: будут копать в одном месте, найдут, а мне все равно больше достанется». — «Ах ты буржуй, ах ты гидра контрреволюционная, ах ты Пызя этакая! — закричал Чапаев. — Революционный народ обдурить захотел? Иди сейчас же вот с Петькой моим, и чтобы все золото у меня на столе было, а кони — у крыльца стояли! И не какие-нибудь там доходяги, а чтоб самые лучшие кони, самые лихие! Исполняй приказ Чапаева!»
Ушли Петька и Пызя, а Чапаев посмотрел на сомлевших от страха богачей и говорит им: «Видели? Идите теперь по домам, и чтобы ни-ни у меня — не дурить! Все чтобы чин по чину было, ясно?» — «Ясно, батюшка, ясно, товарищ Чапаев».
Выкатились за дверь бородачи, а Василий Иванович опять ухмыляется в усы, хитренько посматривает на своих: «Ишь, товарищам называть стали».
Не выдержал тогда самый главный комиссар, поднимается и спрашивает: «Василий Иванович, а как же ты все-таки узнал, что Пызя золото в саду закопал?» Смеется Чапаев: «А я и не знал вовсе. Брякнул ему наобум, а оно в самую точку оказалось… А впрочем, я их бирючью натуру знаю и привычки тоже. У них сейчас вся надежда на землю, дескать, выручит кормилица… Ан, не выручает, Чапаев все видит, от Чапаева не спрячешься!» — «А ты веришь, Василий Иванович, будут кони?» Удивился Чапаев: «А как же? И коней приведут, и золото принесут… На золото мы еще коней купим, посадим на них чапаевцев, и будут они рубаться с буржуями аж до самой мировой революции».
И сбылись слова Василия Ивановича. Много золота принесли тогда богатеи, и на него чапаевцы купили много лихих коней — самых лихих, самых быстрых. И сражались бойцы с буржуями геройски, и слава об их победах разлеталась по всему белому свету. До сих пор народ слагает песни о чапаевцах и об их славном командире Василии Ивановиче Чапаеве…
Понял, каков Василий Иванович Чапаев, наш с тобой тезка? — закончил свой рассказ дядя Вася. — Храбрейший из храбрейших, честнейший из честнейших людей…
Я молчал, завороженный легендой о необыкновенном человеке. Потом спросил:
— Дядя Вася, а как же с мировой революцией?
Дядя Вася серьезно и долго посмотрел на меня, будто что-то оценивал. Потом сказал:
— Революция продолжается, Василек. Война с фашизмом — это та же революция. Народы победят фашизм, и многие из них построят на своей земле новую счастливую жизнь… Революция продолжается, Василек… — Дядя Вася вздохнул, взъерошил у меня на голове волосы и добавил: — А теперь давай учиться ходить… Р-раз! Мы возьмем свое, всем чертям назло, возьмем!
17
Ранним воскресным утром меня разбудила мама. Тронула тихонько за плечо и прошептала в самое ухо:
— Вставай, сонуля, вставай…
Не открывая глаз, я сладко потягиваюсь и, переполненный каким-то смутным ощущением радости, тяну:
— Какой сон я видел! Большущий сад… Яблони цветут… Так красиво, аж голова кружится… А мы идем по дорожке: ты, я и папка — и смеемся… И потом яблони начали терять цвет, такая метель поднялась, как зимой… Я полежу еще немного, посмотрю, что дальше будет.
— Ну, вот, — с укоризной в голосе отвечает мама. — Нафантазировал, бог знает чего. Вставай, умывайся и кушай, а то завтрак простынет. Сейчас тетя Катя Киселева зайдет, а ты еще в постели.
— Не хочется, ма… — дурю я. — Я еще минутку… Только одну минуту.
— Василий! — сердится мама. — Мне это не нравится.
Я соскакиваю с постели. Зябко, хочется спать. Солнце еще не греет, в комнате утренняя чистая прохлада — мама открыла окно. Я топчусь