Читать интересную книгу История Французской революции с 1789 по 1814 гг. - Франсуа Минье

Известие об этом быстро возбудило радость в Версале и Париже, где успокоенный народ разом перешел от вражды к благодарности. Людовик XVI, предоставленный самому себе, почувствовал, насколько для него было важно лично успокоить столицу, возвратить себе ее расположение и приобрести народную поддержку. Он послал объявить Собранию, что возвращает Неккера и что на следующий день едет в Париж; Собрание избрало депутацию в 100 членов, которые предшествовали королю в Париже. Депутация эта была встречена с энтузиазмом, двое из членов ее, Байи и Лафайет, были назначены: первый — парижским мэром, второй — начальником городской милиции. Они обязаны были этой честью: Байи — своему долгому и полному трудностей председательству в Собрании, а Лафайет — своим доблестным и патриотичным действиям. Друг Вашингтона и один из главных авторов американской независимости, Лафайет, вернувшись в отечество, первый высказался за собрание Генеральных штатов, затем присоединился вместе с меньшинством дворянства к Собранию и был с этого времени наиболее ревностным защитником революции.

Байи и Лафайет двадцать седьмого июля встретили короля во главе муниципалитета и парижской гвардии. „Ваше Величество, — сказал королю Байи, — я подношу Вам ключи Вашего доброго города Парижа: это те самые ключи, которые были поднесены Генриху IV. Тогда король завоевал народ, теперь народ завоевал своего короля“. От площади Людовика XV до ратуши король ехал среди Национальной гвардии, выстроенной в три или четыре ряда и вооруженной ружьями, штыками, копьями, косами и палками; лица были еще несколько мрачными, и единственные крики, которые раздавались, были: „Да здравствует нация!“ Но когда Людовик XVI вышел из кареты и принял из рук Байи трехцветную кокарду и когда, без какой-либо свиты, окруженный толпой, с полным доверием вошел в ратушу, со всех сторон раздались дружные аплодисменты и крики: „Да здравствует король!“ Примирение было полное: Людовик XVI получил самые ценные доказательства народной любви. Санкционировав выбор народа и утвердив новые назначения, король вернулся в Версаль, где были несколько обеспокоены относительно результата его поездки ввиду предшествовавших смут. Национальное собрание ждало короля на Парижской дороге; оно проводило его до замка, где король был встречен королевой и детьми, бросившимися в его объятия.

Контрреволюционные министры и все авторы неудавшихся планов покинули двор: граф д'Артуа со своими двумя сыновьями, принц Конде, принц Конти и семейство Полиньяк вместе с многочисленной свитой оставили Францию. Все они отправились в Турин, где к графу д'Артуа и принцу Конде вскоре присоединился Колонн, ставший их доверенным. Вот каким образом произошла первая эмиграция. Эмигрировавшие принцы не замедлили вызвать междоусобную войну в самом королевстве и составление европейской коалиции против Франции.

Неккер вернулся с триумфом. Этот момент был лучшим в его жизни, и немного найдется людей, кому приходилось переживать подобные минуты. Министр народа, попавший за него в немилость и возвращенный ради него же, он по пути из Базеля в Париж получил много доказательств благодарности и восторженной преданности народа. Въезд его в Париж был праздником. Но этот день, когда популярность его так сильно возросла, был в то же время последним днем ее. Толпа, продолжавшая свирепствовать против всех, кто так или иначе участвовал в проекте 14 июля, с ужасной жестокостью умертвила Фулона и его племянника Бертье. Неккер, возмущенный этими убийствами, опасаясь, чтобы за ними не последовали другие и в особенности стремясь спасти барона Безанваля, командовавшего парижской армией при маршале Брольи и арестованного народом, потребовал всеобщей амнистии и добился ее от собрания избирателей. Этот благодушный поступок, однако, был неосторожен, принимая во внимание существовавшее раздражение и недоверие; Неккер не знал народа; он не знал, с какой легкостью народ заподозревает своих вождей и разбивает своих кумиров. Народ подумал, что желают избавить его врагов от заслуженной ими кары; округа с жаром напали на незаконность амнистии, провозглашенной никем не уполномоченным собранием; самим избирателям пришлось эту амнистию отменить. Конечно, необходимо было народу посоветовать спокойствие и призвать его к пощаде; но лучшим к тому средством было бы потребовать не освобождения подсудимых, а суда над ними, суда, который бы избавил их от убийственной расправы толпы. То, что наиболее гуманно, — не всегда самое лучшее. Ничего не добившись, Неккер вдобавок восстановил против себя народ. Тем самым он вступил в борьбу против той самой революции, вождем которой он рассчитывал сделаться лишь потому, что на момент стал ее героем. Но отдельный человек слишком незначительная величина во время революции, когда волнуются массы; движение либо увлекает его, либо оставляет; надо, чтобы он или шел вперед, или погиб. Ни в какое время нельзя заметить более ясно подчинение человека обстоятельствам: во время революции появляется много вождей, но если она отдается, то отдается только одному из них.

Последствия дня 14 июля были огромны. Движение из Парижа перешло в провинции; повсюду население, следуя примеру столицы, создало для самоуправления муниципалитеты, а для самозащиты — Национальную гвардию. И сила, и власть совершенно переместились; королевское правительство потеряло их, понеся поражения, а народ завоевал их силой. Имели власть и пользовались повиновением только вновь выбранные правители; прежние потеряли всякое значение и стали предметом полного недоверия. В городах народ восставал против них и против привилегированных сословий, считая, и не совсем без основания, их противниками совершившейся перемены. По деревням пылали замки господ, и крестьяне сжигали их дворянские грамоты. Редко бывает, чтобы победители не злоупотребляли одержанной победой и приобретенной силой. Необходимо было для успокоения народа искоренить злоупотребления; народ в своем стремлении избежать этих злоупотреблений невольно смешивал привилегии с правом собственности. Сословия исчезли; произвол был уничтожен; следовало отменить и их старинный придаток — неравенство. Отсюда надо было начать постройку нового порядка вещей; эти предварительные меры были выработаны в продолжение одной ночи.

Собрание обратилось к народу с прокламациями, назначение которых было восстановить спокойствие. Много способствовало водворению порядка учреждение в Шатле суда для разбора дел относительно заговорщиков 14 июля, — суд этот соответствовал желаниям большинства. Оставалось принять более важную меру — отмену привилегий. Толчок к принятию этой меры дал виконт де Ноайль, сделавший вечером 4 августа предложение выкупить феодальные права и уничтожить личную крепостную зависимость[21]. Это предложение послужило сигналом отречения вообще от всякого рода привилегий: между обладателями их появилось соревнование в жертвах и патриотизме. Увлечение стало всеобщим, и в несколько часов Собрание дошло до декрета об отмене решительно всех привилегий. Герцог дю Шатле предложил выкуп десятинного сбора и замену его денежным налогом; епископ Шартрский — отмену исключительного права на охоту; граф де Вирьё — уничтожение права на голубятни[22]. Далее, были по очереди предложены и декретированы Собранием: отмена вотчинных судов, уничтожение продажности судебных должностей; отмена податных льгот и неравномерности налогов, уничтожение случайных доходов духовенства[23], упразднение аннат в пользу римского двора, соединение в одном лице нескольких доходных духовных должностей, отмена пенсий, полученных не по заслугам, и т. д. Вслед за жертвами частных лиц шли жертвы корпораций, городов и областей. Маркиз де Бланкон, депутат Дофине, торжественно от лица представляемой им провинции отказался от всех ее привилегий. Другие области последовали примеру Дофине, за ними пошли и города. Для увековечения этого дня была выбита медаль, а Людовику XVI Собрание присудило титул восстановителя французской свободы.

Эта ночь, названная одним из ее современников Варфоломеевской ночью собственности, была более всего Варфоломеевской ночью для злоупотреблений. Она расчистила развалины феодализма; она избавила людей от остатков крепостного права, землю от помещичьих притязаний, собственность поселянина — от опустошений, производимых зверями, и разорения десятинным налогом. Отменой вотчинных судов она привела к утверждению общественной власти. Уничтожение продажности судебных мест повело за собой безвозмездное судопроизводство. Она послужила переходом от положения вещей, где все преимущества были на стороне частных лиц, к такому положению вещей, где все права были на стороне народа. Эта ночь изменила весь облик королевства; она сделала всех французов равными между собой; всякий французский гражданин теперь мог достичь любой должности, приобрести собственность, заняться любой предпринимательской деятельностью. Эта ночь произвела переворот нисколько не менее важный, чем само восстание 14 июля, которого она являлась прямым следствием. Она сделала народ господином правительства и позволила подготовить новый общественный уклад, уничтожив старый.