Читать интересную книгу Портрет Мессии - Крейг Смит

— Вы что же, вообразили, что наместник Цезаря испугается причитаний этих сумасшедших?

Гости тотчас поняли свою ошибку и сменили тему. Заговорили о коррупции в окружении Антипы, правда в самых общих чертах. Кроме того, Ирод женился на супруге брата. Нет, разумеется, были и другие времена, когда Антипа произвел в Риме впечатление, но те дни давно позади. Он носит имя своего отца, но талантов его не унаследовал.

Пилат спросил посланцев Филиппа, почему они столь решительно настроены против Ирода Антипы, человека, которого всего лишь год назад Тиберий так радушно принимал у себя во дворце.

То было до его грехопадения, — ответил один из гостей с раздражающей уверенностью в собственном превосходстве.

Я должен почитать друзей императора, пока они являются его друзьями. Вы правильно поступаете, призывая Тиберия к санкциям против брата Филиппа, если, конечно, это и есть ваша истинная цель. Что же до меня, я буду молиться лишь о мире и процветании.

С этими словами он резко развернулся и вышел, давая понять, что обсуждать больше нечего. Отдал распоряжения, чтобы гости ни в чем не нуждались; впрочем, на закате их следует проводить к воротам. Он не сердился на посланников: они делали свою работу. Истинной проблемой были десять тысяч евреев, которые уже стоят поперек горла. Он слышал их бормотание во время трапез, в постели, даже в главном зале. Прошло уже четыре дня; за все это время они не проглотили ни крошки, но и у него пропал аппетит! Ни минуты покоя! Последняя ночь была худшей из всех. Они непрестанно бубнили, при этом казалось, что звук выходит из одного горла, и заснуть так и не удалось. На рассвете он вошел в спальню Прокулы и увидел: она стоит на террасе и смотрит на них вопреки его приказаниям.

По моим расчетам, они обходятся без пищи вот уже восемь дней, — сказал он.

Прокула залилась краской; он застал ее врасплох. Но извиняться за свой проступок не стала.

— Вы напугали меня, господин.

— Как спалось? — спросил Пилат.

Прокула продолжала смотреть на евреев.

— Они не мешают мне, господин. Молитва их похожа на песню. Я даже стала привыкать к ней.

— К звуку или смыслу?

Она покраснела и не ответила.

— Впрочем, неважно, — сказал он. — Я не намерен больше терпеть это.

— Может, стоит дать им то, о чем просят?

— Может, тебе стоит больше ценить собственную жизнь. — Поймав на себе удивленный взгляд жены, Пилат пояснил: — Я не принимаю советов от рабов и женщин, Прокула. А те глупцы, кто смеет их давать, пусть пеняют на себя!

— Но еще до того, как это началось, вы спрашивали моего мнения. Считаю ли я это хорошей идеей.

— И ты подумала, что это отличная идея.

— Нет, это вы так считали! Я просто с вами согласилась. И кажется, допустила ошибку.

— Ошибка в том, что ты противишься воле своего супруга!

На следующее утро Пилат проснулся рано — снова разбудили молитвы евреев. Не вставая с постели, он вызвал адъютанта. Корнелий явился и вытянулся по стойке «смирно» перед своим господином, пытаясь побороть последствия попойки накануне вечером — от него так и разило перегаром и сирийскими шлюхами.

— Вызови когорту пехотинцев в полном боевом снаряжении, центурион. Собери на большом стадионе, туда же пусть явится эскадрон кавалерии для поддержки. Кроме того, надо, чтобы ты взял центурию для сопровождения наших гостей на стадион, где я объявлю им свое решение. Сделай так, чтобы евреи не видели никого, кроме этой центурии, пусть легионеры и всадники стоят в укрытии до тех пор, пока я не дам тебе сигнала приготовиться к атаке. У них будет последний шанс. Если они откажутся принять мое решение, там с ними и покончим. Перебьем всех до единого.

Корнелий отправился выполнять приказ.

Пилат вызвал цирюльника и, пока тот брил и причесывал его, надиктовал несколько писем. Затем он с аппетитом позавтракал: хлеб в вине, яйца и мульсум напиток из меда и вина. Рабы облачили его в полное военное обмундирование, прокуратор сел на коня и двинулся к большому стадиону. Эскорт его состоял из полудюжины слуг и взвода офицеров. Корнелий встретил Пилата у ворот стадиона и доложил, что все готово. Наместник въехал на арену — евреи, собравшиеся там, приветствовали его все тем же заунывным бормотанием. Пилат поздравил себя с верным решением. Он положит всему этому конец. Конь его загарцевал перед толпой, и он отдал приказ Корнелию — заставить их всех замолчать.

Корнелий вскинул руку. Постепенно молитва стихла. Вы должны сказать наместнику, что вы хотите! — прокричал центурион на латыни.

Слова его тут же перевели, и один из евреев шагнул вперед. Он заговорил на латыни, на удивление правильно и бегло.

— Мы желаем, чтобы никаких изображений, будь то человек, зверь или языческий бог, не было внутри стен священного города Иерусалима. Это место нашего храма, дом нашего бога, и он запрещает нам смотреть на подобные образы.

— Во всей империи только один город противостоит закону, согласно которому штандарты должны быть размещены в публичных местах, ответил Пилат. — То, чего вы требуете от меня, оскорбляет императора. Ни один разумный человек не осмелится на такое, но я готов пойти вам навстречу. Я человек трезвомыслящий. Примите то, что я приказал разместить в городе Иерусалиме, и я обещаю, что не стану требовать никаких других уступок. Иерусалим всегда отличался от других городов империи: евреи пришли на помощь Юлию Цезарю, когда он нуждался в друзьях. Август Цезарь это помнил и признавал, и Тиберий продолжает ту же традицию. Я ничего не хочу менять. У меня одно требование: закон распространяется на всех! Это вопрос принципа, и мой предшественник, наместник Грат, должен был воплотить данное правило в жизнь, но ему просто недостало решимости.

Ты осквернил наш город! — воскликнул еврей.

Пилат, который уже вдоволь наслушался подобных обвинений, вдруг ощутил, как в нем закипает гнев, и уставился на человека, столь бездумно выкрикнувшего эти слова. Это был худощавый темноволосый мужчина среднего роста, наделенный красотой, которую Пилату редко доводилось видеть. У него были глаза фанатика и голос, за которым следуют толпы.

— Что же касается закона, — продолжил еврей тоном убежденного в своей правоте оратора, — то твой приказ противоречит всем соглашениям между нашими народами. Поэтому мы покорно просим тебя убрать образ!

— Как твое имя? Я хочу знать, с кем говорю.

— Меня зовут Иудой, — ответил мужчина.

— Что ж, самое подходящее имя для мятежника. Если не ошибаюсь, Иудой звали человека, который едва не погубил всех евреев в войне после смерти Ирода. Центурион, дай нашему Иуде ответ на все его молитвы!

Корнелий выхватил меч и прокричал команду:

— Солдаты Рима! Вперед!

Из-за сидений амфитеатра поднялись пехотинцы с обнаженными мечами, а на арену ворвались всадники в боевом строю, в мгновение ока окружив толпу. Двигались они плотным строем, словно на поле боя, сверкали на солнце клинки. Не успели просители оглянуться, как оказались в полной власти наместника. А тот что-то тихо сказал центуриону, и Корнелий прокричал новую команду. Войска дружно остановились.

— Вот мой ответ на твои молитвы, Иуда! Что скажешь ты?

Толпа замерла, точно холодное дыхание смерти сразу охладило весь пыл, и Пилат был доволен, увидев такую реакцию. Пусть прочувствуют как следует, прежде чем он отдаст приказ войскам перебить их всех до единого.

— А теперь скажи мне, человек. Готовы ли вы умереть из-за маленькой бронзовой головы, что выставлена у стен Иерусалима?

Иуда демонстративным жестом убрал черные волосы с шеи, потом упал на колени и разорвал тунику на груди, словно подставляя себя мечам римлян.

— До последнего человека! — сказал он и опустил голову на грудь, чтобы было удобнее отсечь голову.

Те, кто находился рядом, тоже падали на колени, убирали длинные пряди волос по его примеру. Другие евреи, увидев это, также опустились на колени. Вскоре на всем стадионе остались стоять лишь вооруженные легионеры, окружавшие евреев, которые демонстрировали полную покорность и готовность умереть: каждый подставлял шею под удар.

Победа Пилата была подпорчена этим обстоятельством, однако он все же отдал команду своему центуриону. А тот прокричал:

— Приготовиться!

— Время твое истекло, Иуда! — громко сказал Пилат.

И тогда Иуда первым начал молиться:

— Боже, отврати сердце его от камня.

К нему присоединились сотни, затем тысячи голосов:

— Боже, отврати сердце его от камня.

Наконец уже все они речитативом твердили эти слова, стоя на коленях, готовые к смерти.

Пилату оставалось только молчать, а затем отдать последний приказ, после которого светлый песок арены окрасился бы алой кровью. И все ради штандарта, символа власти Рима! Наместник почти решился, но что-то его остановило. Возможно, сама абсурдность пресловутых принципов. Евреи были готовы пожертвовать жизнью, но сам он никак не мог отдать приказ перебить несколько тысяч человек ради столь незначительной вещи. Не стоило устраивать резню.