горизонтально, но и потому, что в качестве «бремени» выступал сам учитель. Который тут же запрыгнул ему на спину и поправлял огрехи, когда тело отклонялось от правильного положения из-за приступов рвоты. И делал это с помощью полюбившейся бамбуковой палки.
— Тебе не кажется, что название стойки немного неправильное, ученик? — спросил учитель. — В нашем случае больше подойдёт «лоугаотоу», как считаешь?
— Конечно, учитель, — ответил Хань, скрипнув зубами. Пусть он ожидал любой подлости, но всё равно «бремя головастика» звучало очень обидно.
За что ему такие страдания, почему небеса послали наказание? Видимо, искренние слёзы Ханя разжалобили даже само Небо, так как мерзавец, ударив его ещё разок палкой по заднице, задумчиво сказал:
— Сегодня ты неплохо потрудился, был менее ничтожным и ленивым, чем обычно. Значит на ужин получишь мясо. Ты рад?
— Да, учитель, — ещё сильнее заплакал Хань, — благодарю, учитель.
Мысли о будущем мясе и прошлых унижениях пробудили в нём дикого зверя, поэтому он, не думая, что может лишиться выстраданного ужина, примерился, как бы скинуть учителя на землю, наброситься на него с кулаками, раздавить телом и разорвать на куски. Увы, все сладостные мечты вдребезги разрушила палка, чьи удары по пяткам и по заднице посыпались со скоростью дождевых капель. Хань не выдержал и рухнул обратно на округлую и жёсткую прибрежную гальку.
— Такова твоя благодарность, ученик? — разочарованно щёлкнул языком мучитель.
Хань почувствовал, как обещанный ужин уплывает в какое-то дальнее и недоступное царство, уступая место ночной пробежке. В голове даже возникла великолепная цитата: «Только уже съеденное мясо можно назвать своим!», но тут же пропала, сменившись отчаянием.
— Вы меня похвалили! — быстро нашёлся Хань. — Поэтому я хотел вас ударить или хотя бы коснуться! Чтобы вы мною гордились ещё больше и дали больше мяса! Не только сегодня, но и завтра!
Лучшее мясо, которое сейчас ему хотелось видеть — это хорошенько отбитое. И чтобы этим мясом являлся сам учитель. В голове начало возникать, но так и окончательно не оформилось высказывание, что-то насчёт мяса, отбитого у врага в виде самого побитого врага. В былое время Хань обязательно не только сформулировал бы цитату, остроумием и меткостью достойную императорского дворца, но и записал бы её на свитке безупречными иероглифами. Вот только из-за этого изверга и мучителя с каллиграфией было покончено — у него не было ни времени, ни сил, он не мог удержать не то что кисть, но даже палочки для еды. Порой от усталости он засыпал прямо лицом в тарелке, впрочем, ни единого раза не забыв съесть содержимое. Единственная после появления негодяя попытка записать мысль в свитке бесславно провалилась. Он всегда считал кисть своим стремительным клинком, но если бы она действительно превратилась в меч, то он бы отрубил себе руки и ноги.
Тогда учитель отобрал у него кисть, обмакнул в драгоценные красные чернила и несколькими быстрыми движениями создал идеальную надпись на бесценном шёлковом свитке из провинции Цандунь. После чего погнал Ханя заниматься, без видимых усилий исполняя с ним все упражнения, успевая при этом лупить его палкой, помогать слугам и давать советы воинам, а потом ещё и облапать под видом «акупунктуры» матушку Лихуа.
Было бы не так обидно, истрать этот подлец чернила и свиток на какое-то из мудрых изречений Ханя, которые так любил издевательски цитировать. Но нет, на свитке, который он повесил прямо на двери каморки Ханя, красовалась прекрасная, но одновременно омерзительная надпись «Дрожащий головастик».
— …никуда не годится! — послышался голос учителя.
— Что? — вынырнул из раздумий Хань. Похоже, от усталости и переживаний он на минуту выпал из реальности.
Удара за невнимательность не последовало.
— Я говорю, что цель у тебя отличная, способ ты нашёл тоже подходящий. Вот только исполнение подкачало.
Хань тут же вспомнил про обещанное мясо, про неудавшееся нападение и про свою восхитительную хитрость, превратившую подлость и коварство, в поступок, достойный награды.
— Но в целом, ученик, очень неплохо… — подтвердил учитель.
Окончательно убедившись, что умудрился выкрутиться и ему всё сошло с рук, Хань расслабился. За что тут же получил палкой по пяткам.
— …для головастика! Кто нападает из такой неудобной позиции?
Дальнейший день превратился в сплошной кошмар. Если кто бы и мог получить новые знания, так это студенты имперских медицинских школ, а то и бывалые многоопытные лекари — столько побоев, ранений и переломов получил Хань на так называемых тренировках. Учитель постоянно что-то требовал, то повторить смысл одной из его пространных речей, в которых он делился «настоящей премудростью, которую не найти и в столичных школах», то пересказывать один из скучных и ненужных трактатов. И когда у Ханя что-то получалось, его снова гнали на тренировочные площадки, ведь «тренировки разума следует перемежать тренировками тела, а тренировки тела — тренировками духа». В итоге получалось, что у Ханя болело всё — голова пребывала словно в тумане, боль угнездилась в каждой мышце и кости, а меридианы, о существовании которых он раньше знал только из кристаллов, жгло огнём.
— Принять исходную стойку для боя! — вновь приказал изувер.
— Такой не существует, учитель! — крикнул в ответ Хань, прекрасно помня предыдущие болезненные уроки.
Стальные пальцы ухватили его за шею.
— Враг уже напал на тебя!
☯☯☯
В окровавленной и порванной одежде, избитый, потный и усталый, Хань бездумно брел за учителем, перечисляя способы обнаружить воду в лесу, пустыне, горах и прочих местах без людей. Способов было много, каждый из них отличался от другого и работал в строго определённой местности. Хань всерьёз опасался, что вскоре начнётся «практическое закрепление материала» и этот подонок с помощью какой-нибудь особо изощрённой техники выкинет его прямо в пустыне на другом континенте или посреди океана. И пока Хань будет умирать от жажды, он демонстративно начнёт уминать какие-то яства, пойманные и приготовленные на месте, приговаривая, что Ханю «никогда не стать таким как он», а смерть Ханя от голода и жажды — всего лишь «временные трудности».
— Приветствую вас, мастер, — раздался знакомый голосок.
Хань поначалу подумал, что у него начались галлюцинации, потому что нового визита Мэй он не ожидал. Он не помнил, когда она была в гостях в последний раз — вчера, сегодня, сто циклов назад? Дни давно слились в плотную мутную пелену, состоящую из боли, мучений и разрушенных надежд. Иногда ему казалось, что он уже умер, но не отправился на перерождение, а застрял в подземном царстве, а учитель — какой-то из тамошних демонов, питающихся страданиями Ханя. Он пытался внимательно рассмотреть Мэй, и даже через мутную пелену, застилавшую глаза, она казалась невыносимо прекрасной.
— Ваше появление