— Я дал тебе то, о чём ты и мечтать бы не могла. Бросил к твоим ногам шелка, драгоценности, золото, самые дорогие меха и изысканные вина... Тебе я хотел посвятить свою будущую победу в Ругаланне. Тебя я видел рядом с собой!
"Свободы... ты не дал мне главного — свободы."
Бросив на мужчину взгляд, в который она вложила все свои чувства, Мия в последний раз посмотрела на него, ударила коня по бокам ногами и закрыла глаза. Прекрасный белоснежный скакун встал на дыбы, едва не сбросив её с себя вниз, а затем — прыгнул в раскрытый зев царства мёртвых с обрыва.
— НЕЕЕЕТ! — задрожал в морозном воздухе и застыл отчаянный крик Сигурда. Шокированные хирдаманны побросали своё оружие и начали переглядываться, не понимая, что делать, и лишь громадина Бьорн схватил правителя в охапку и оттащил в сторону, не дав ему последовать в пропасть за беглой рабыней.
Перед глазами Мии промелькнули картинки из прошлого. Вот тёплые руки матери, ласковый взгляд отца, вот первая, ещё детская влюблённость... а затем — только дым, пламя и страдания, которые в её жизнь принесли жестокие викинги.
Снежинки. Ажурные, похожие на крошечные звёзды, они беспорядочно метались на ветру то в одну, то в другую сторону, опускались вниз под своим весом и тотчас же вздымались наверх из-за очередного порыва бурана — подобно им, не знала целей и конечной точки путешествия и Мия.
Неужели она прожила зря все свои девятнадцать лет? Неужели всё закончится... вот так?
* * * * *
Безмолвие. Муки... и пробирающий до костей холод. Каждое движение, каждое дыхание причиняет неимоверную боль, что иглами колет всё тело начиная от макушки и заканчивая кончиками пальцев ног. Всё вокруг в снегу, ставшим ей погребальным саваном. Поблизости, в десятке локтей от неё, в предсмертной агонии мучается и хрипит её верный конь. Белоснежный жеребец истекает кровью и навсегда замирает; грудь и чрево его проткнуты колючей и толстой еловой ветвью.
Словно сама Хель (2), хозяйка загробного мира, вышла из своего царства по реке и пришла забрать обоих с собой. Отпрыск Локи заморозила всё вокруг своим ледяным дыханием и закрыла веки отошедшего в мир иной коня. Теперь её холодные и бледние руки потянулись к Мие.
Неимоверных усилий беглянке стоило разлепить веки. Пейзаж вокруг был туманным и размазанным, не от беснующейся метели, не то от пережитого ей падения. В ушах звенело, левую руку она и вовсе не чувствовала, а ноги онемели и не шевелились. Мороз усиливался и сковывал её тело подобно тяжёлым кандалам.
Мия сплюнула — и вместе со слюной на сугробе оказалась кровь и кусок зуба. Что ж, по крайней мере, она всё ещё могла дышать.
"Холод... холод и тишина", — подумала сквозь завывания бурана Мия. — "Значит, это и есть ад этих жестоких викингов. Хельгард, так его назвала Занна? Но если я погибла, то почему моё сердце ещё бьётся? И почему столь мучительно больно? Или даже по ту сторону жизни я обречена страдать и не избавлюсь от телесных и душевных мук?"
Губа её была разбита, левая рука вывихнута, а ноги и вовсе ощущались ватными и неживыми. Со лба вниз стекала тонкая струйка киноварного цвета, упав на веки и застелив правый глаз. Ладонью она вытерла кровь и, схватившись за колючую еловую ветку, попыталась встать. Тщетно. Ноги, замёрзшие и отнявшиеся, её словно не слушались. К счастью, не так далеко лежал припасённый ей кинжал.
Схватив его, она собралась волю в железный кулак и поползла к своему погибшему верному скакуну. Тело коня застыло в какой-то жуткой и неестественной позе: длинные изящные ноги были раздроблены, а белоснежная и волнистая грива сейчас тонула в луже из крови, напоминая какой-то мистический диковинный цветок.
"Несчастный... пойми меня и прости. Да пусть душа твоя отправится к Господу Богу нашему и найдёт приют в лучшем мире."
Мию всю колотило, затряслись и губы, ставшие из розовых тёмно-синими. Скорчившись от боли, она подползла к коню и заплакала, из последних сил ударила ножом по брюху скакуна, вспарывая его от груди и до самого хвоста.
"Прости... прости меня."
Дрожащей и теряющей чувствительность рукой она принялась выгребать его внутренности наружу и швырнула красную от крови требуху в ближайший сугроб. Теперь оставалось последнее — неумело, нескладно залезть в нутро выпотрошенной лошади и свернуться там калачиком, надеясь найти спасение от мороза подобным способом.
Сквозь холод и лихорадку она попыталась по памяти прочесть про себя молитву святому Виллегаду, покровителю Бремена и его первого епископа, что развеял крестом и чудесами мрак язычества в родных для неё землях.
"Преподобне отче Виллегад, изрядный угодниче Христов и великий чудотворец фризский да саксонский,
Во дни земнаго жития твоего многия на путь правый наставивый и во царствие Небесное мудре руководивый, скорбныя утешивый, подающым руку помощи подавый и всем любезен, милостив и сострадален отец бывый!
Ты и ныне, в небесней пребывая светлости, наипаче умножаеши любовь твою к нам немощным, в мори житейстем различие бедствующым, искушаемым духом злобы и страстьми, воюющими на дух.
Сего ради смиренно молим тя, святый отче: по данней тебе от Бога благодати помози нам волю Господню в простоте сердца и смирении творити: искушения же вражия победити и свирепое страстей море да тако немокренно прейдем житейскую пучину и предстательством твоим ко Господу сподобимся достигнути обетованнаго нам Царствия Небеснаго, славяще Безначальную Троицу, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков.
Аминь."
Закончив молитву, она погрузилась в какое-то оцепенение. Дыхание Хель осталось на её коже, а бледные руки хозяйки мира мёртвых потянулись к анемичной шее, но тотчас же отпрянули, заметив на ней серебряный крест.
Не сегодня, не получишь ты своей добычи!
* * * * *
Следующий день встретил Мию яркими солнечными лучами и оттепелью. Девушка с трудом покинула место своего ночлега — за прошедшую морозную ночь конская туша окоченела и покрылась льдом, и пришлось изрядно постараться, чтобы выйти наружу.
Что ж, благодаря молитвам и несчастному жеребцу ей удалось остаться в живых. Раз так, то она должна продолжить свой путь — ползком, пешком, верхом, да как угодно, но пройти дорогу до Эгерсунна и предупредить его жителей о злобных планах Сигурда и его трёхпалого прихлебателя.
До новолуния оставалось совсем немного, и тогда кровь и пламя оросят стены столицы Ругаланна.
Мия зачерпнула здоровой рукой немного снега и умылась им, очищая лицо от запёкшейся крови и грязи. Встать получилось не сразу, но, к счастью для неё, ноги оказались целы. Оперевшись на дерево, она сделала несколько робких шагов и схватила лежащий поодаль свёрток, о существовании которого совсем забыла.
Полный разочарования вздох вырвался из груди беглянки — на морозе и хлеб, и мясо превратились в ледяные глыбы, которые можно было использовать только для оглушения и убийства новой еды, но точно не в качестве самостоятельной пищи. Теперь запасы были непригодны, и она останется голодной.
Закутавшись как следует в лохмотья, оставшиеся от её одежды, и оперевшись на длинный сучок, она осторожно побрела по густой чащобе вперёд. Звуки журчащей воды говорили о том, река совсем недалеко, а там, следуя по течению, всегда можно будет выйти к морю или же более полноводной реке.
Эгерсунн... она должна добраться до Эгерсунна!
Так она и шла несколько дней вдоль каменистого речного русла. Холодными ночами она не разжигала костров, которые привлекли бы внимание людей или хищников, и сооружала себе убежища в ветвях деревьев, привязывая себя верёвками к стволам. Лишь по утрам Мия позволяла себе немного отдыха, а затем снова ступала вперёд, по пути перебиваясь припорошенными снегом ягодами.
* * * * *
Несмотря на декабрь, зима уже полноправно правила бал в этих северных землях: глубокие и плотные сугробы укрыли лес настоящим саваном, а чёрные ели, склонившиеся под грузом белых шапок, напоминали каких-то огромных чудовищ.