не начальник, не хозяин… Поступайте, как знаете…
— Так бы сразу и сказал!.. Пошли, чего вы на него смотрите?..
— А на кого же мы будем смотреть, реб Арье? На вас, на вашу ермолку? Если бы мы вас послушались, то неизвестно, под какими развалинами лежали бы наши кости. Спасибо ему, Шмае, что спаслись…
— Ну и оставайтесь здесь с ним, а мы идем домой! — крикнула женщина с двумя малютками на руках.
Она уже сделала несколько шагов по направлению к дороге, но заметив, что все стоят на месте, остановилась.
— Шмая-разбойник привел нас сюда, — вмешалась маленькая полная женщина со вздернутым носом. — Он и должен сказать, что делать дальше… Неужели он хочет, чтобы нас постигла такая же судьба, как его жену?..
— Он ведь был солдатом… Ефрейтором… Больше нас понимает. Пусть скажет, — зашумели все вокруг.
— Я не знаю, что вы собираетесь делать, — наконец отозвался Шмая. — Но мы с Хацкелем, и, может быть, еще кто-нибудь, останемся пока здесь, в лесу… Скоро вернется отряд, с ним и пойдем…
— Пусть остается в лесу, а мы пошли домой!.. Он — солдат, привык валяться в окопах, а мы за чьи грехи должны тут страдать? — вырвалась из толпы высокая худая женщина, закутанная в черную шаль, и, взяв на руки ребенка, взвалив узел на плечи, решительно двинулась к дороге. Она шла быстро, не оглядываясь, но, почувствовав, что никто за ней не пошел, вернулась. — Что же вы стоите, как бараны, на Шмаю-разбойника глаза таращите?..
— Чего ты на человека напустилась, ведьма! — заикаясь сильнее обычного, оборвал ее Хацкель. — Человек в трауре, а ты…
— Все мы теперь в трауре! — перебила она его, зло посмотрев на балагулу. — Но не лечь же нам тут на землю и умереть!..
Она сделала несколько шагов к толпе и, найдя глазами кровельщика, продолжала:
— Чего ж он молчит, когда все ждут его слова?.. Раньше, бывало, и просить его не надо было, рассказывал одну басню за другой, сыпал свои истории, как из мешка, а теперь молчит. Или слово у него стало на вес золота?..
— Зиночка, душа моя, перестань! — стал уговаривать ее кто-то из стариков. — Грешно так говорить… Человек траур по жене справлять должен, а ты к нему пристаешь…
Воцарилась тишина. После недолгого молчания снова послышался женский голос:
— Скажи, Шмая, что же ты все-таки посоветуешь делать?..
— Я одно знаю: пока нельзя идти в местечко… Банда близко… Может нагрянуть…
— А разве сюда они дороги не найдут?
— Думаю, сюда они сейчас не придут… А если придут… Что ж, есть у нас несколько винтовок, лопаты, топоры… Будем драться, драться за свою жизнь, за справедливость. Известно, что грабить, убивать безоружных людей могут только самые отпетые подлецы, трусы. Но покажешь собаке палку, и она от тебя убежит, как черт от ладана… Вы только надейтесь не на бога, а на себя…
Стало тихо. Люди напряженно вслушивались в слова кровельщика. Кажется, никогда еще они его не видели таким взволнованным. Трудно было узнать в этом решительном, непоколебимом человеке всем знакомого весельчака, балагура, который постоянно смешил и забавлял их.
И понемногу люди стали расходиться по своим местам, забираться в свои норы, шалаши, устраиваться, как могли.
Над лесом висело хмурое небо. Тучи постепенно тускнели. Никому не спалось. Тревожно было на душе. Будущее ничего хорошего не предвещало.
Наступило долгожданное утро. Оно прошло в больших хлопотах. Шмая расставил повсюду часовых. Он ни минуты не сидел на месте, следил за тем, чтобы детвора не шумела, люди не выходили на опушку, чтобы все утепляли свои шалаши.
А как только сгустились сумерки, он снова велел Хацкелю запрячь лошадку. Нужно было попытаться пробраться в соседнее село — достать там хлеба, картофеля, молока для детей.
— Да, сглупил я… — сказал балагула, почесывая затылок. — Черт меня дернул пригнать сюда свою клячу… Был бы я тут один, не гонял бы ты меня каждый раз то сюда, то туда… Сидел бы я спокойно, как все…
— Что ж делать, друг мой? — развел Шмая руками. — Люди голодают… Женщины, дети! Кто ж еще поможет им? Запрягай скорее, ничего с тобой не станется, если поедешь…
— Я все понимаю, но от этого мне не легче… Съездить бы в местечко, собрать бы свои пожитки… Может, огонь хоть что-нибудь пощадил! И Лию похоронить надо… Большой грех беру на душу…
— Разве ты один?.. Ничего не поделаешь, нужно ехать!..
— Что ж, поехали… Гайда!
Посоветовав людям не расходиться и приказав часовым смотреть в оба, друзья двинулись в путь.
Люди с тоской смотрели вслед уезжавшим, а когда те скрылись в гуще леса, снова принялись за работу.
Дождь незаметно прекратился, но ветер все усиливался. Тревожно шумели дубы, роняя на землю покорежившиеся листья. Все пестрее становился на земле ковер из желтых, пожухлых листьев.
Стало совсем темно. Везде только и говорили, что об уехавших, прикидывали, сколько туда, до деревушки, пути, когда они туда доберутся и когда можно их ожидать обратно. Счет времени вел реб Арье. По его сосредоточенному лицу люди гадали, пора ли уже начать волноваться или еще рано. Чтобы скоротать время, старик рассказывал землякам всякие истории из времен Александра Македонского, о восстании Бар-Кохбы, и люди не заметили, что настала уже глубокая ночь.
Реб Арье умолк. Поднялся с земли и начал нервно шагать взад и вперед, глядя в ту сторону, откуда надо было ждать Шмаю и его спутников.
Время тянулось мучительно долго. Люди стали волноваться, но больше всех сокрушался реб Арье. В такое время рисковать жизнью! Не схватил ли их кто по дороге, не пострадали ли эти хорошие люди? Хотя балагула и не пользовался в местечке особенно доброй славой, но теперь все готовы были простить ему его грешки и думали о нем с теплотой, как и о кровельщике, которого издавна любили.
— Эх люди, люди! — бормотал реб Арье. — Погнать евреев на верную гибель… И ради чего? Ради своей утробы!.. Можно бы и попостить несколько дней. Бог помог, и мы выбрались из такого горя, неплохо бы воздать всевышнему хвалу, объявить пост…
— Не беспокойтесь, дедушка, мы достаточно попостили… Посмотрите на детей, и вам сразу станет ясно… А кто знает, сколько еще придется здесь голодать…
— Поверьте, реб Арье, — отозвалась тщедушная старуха в черных очках, — я могу не есть и три или четыре дня, но не забывайте, что с нами маленькие дети… Их нужно чем-то кормить…
Старик сердито махнул рукой и отошел в сторону, опустился на землю и стал что-то шептать.
Но через несколько минут