вид домов, которые скорее напоминают гигантские памятники всем умершим до этого людям. Одно сменяется другим, и человек должен в нужное время застыть, чтобы не сойти с ума от изменений. На встречу мне шли разные. Хачи, держащие насвай под вытянутыми утиными губами. Малолетки с пустыми рюкзаками. Типо на всякий случай. Это походит на новую зависимость, как собирание всякого хлама у себя дома. Или это, как боязнь выкинуть ненужную вещь. «Вдруг пригодится». Как хорошо, что мир допустил так много ошибок, которые мне нравится замечать. Старухи катят из Пятёрочек свои кравчучки, набитые продуктами по скидке. Эх, да я сам уже не пиздюк. С пустым рюкзаком не хожу. Да и прогулка совершается уже не для прикола, а для здоровья. И в самом деле. Увидел я женщину, которая, наклонившись, шла за своим ребёнком, девочкой лет четырёх. Когда эта женщина подняла своё лицо на меня, я понял, что она вполне ебабельна и симпатична. Вот в какой момент пацаны становятся взрослыми. Это когда наличие ребёнка у женщины, тебе не кажется чем-то отталкивающим, чем-то несексуальным.
Я не выходил из дома больше недели. На улице был приятный воздух. У Сбербанка увидел аккуратно идущую по снегу бабу в ярко-фиолетовых штанах. Она так смешно смотрелась в своей модной одежде на фоне грязного снега и коричневых луж из под него со смесью машинного топлива. Я взял электронный билет до Беговой, но, подойдя к турникету, увидел, что qr код, который нужно активировать через приложение, чтобы получить билет, не отображается. Я подошёл к контролёрше, она ничем мне не помогла, но и пропускать не стала. Я пошёл покупать билет в терминал, но там нельзя было оплатить телефоном, а пластиковую карту я не брал. Пришлось идти в кассу. Благо там сидела моя знакомая кассирша, приятная женщина с уставшим видом и синяками под накрашенными глазами. Она заполняла какой-то журнал вручную, хотя у неё на столе был компьютер. Оплатил телефоном и пошёл на платформу. Я разозлился от того, что переплатил. Деньги – мусор, но жалко переплачивать из-за неработающей системы. Это же так глупо, платить больше из-за того, что чё-то не работает, а не из-за того, что это стало работать лучше.
Я сел в электричке на места для инвалидов, беременных женщин и пенсионеров. Мне было комфортно сидеть у окна и смотреть на оттенки пустоты, которые преобладали над всеми другими. Белый – цвет пустоты. Серый – цвет пустоты. Чёрный – цвет пустоты. Всё было в этих цветах. Снег, железная дорога, дома, голуби, люди, бактерии, атомы. Передо мной сидел хач и пиздел по видеосвязи в воцапе. Естественно, на своём языке. Потом спросил у меня, когда Белорусский вокзал. Я объяснил, когда ему выходить. Он с опаской смотрел на дверь вагона, которая открывалась после нажатия кнопки. Он у меня спросил: «А двер как открыват? Карта прекладыват?» «Да нет, просто пальцем тыкнуть и откроется» – сказал я серьезно, как будто никакого слабого угара во мне и не проскользнуло.
Я вышел и двигал по навигатору. Шёл вдоль шоссе. Как же уже заебала эта зима. Даже не верится, что в этих местах может быть солнце и тепло. А я в этот день ещё выбрал слушать Овсянкина в наушниках. От этого пустотные цвета доминировали ещё больше.
Когда я пришёл по адресу, позвонил Дмитрию, чтобы уточнить, куда мне идти дальше. Он меня сориентировал. Мы встретились, я ему рассказал о своей прошлой работе, он выслушал, и мы пошли смотреть склад. Дмитрий что-то рассказывал о работе, а я смотрел на то, как торчат чёрные волосы из его ушей. Сам он был седоват. Я сказал, что мне примерно понятен фронт работы, но понятно мне не было ничего. Просто смотрел на парней, которые там работают, на коробки, на стеллажи. Пытался понять атмосферу и найти своё место в ней. Мы с Дмитрием вышли со склада. Мужик он был нормальный, говорил всё искренне и серьёзно, но смотрел куда-то в сторону, он боялся посмотреть мне в глаза, как будто мог от этого заразиться чем-то.
Мы попрощались, договорились созвониться и обсудить наши решения. Обратная дорога к электричке была быстрее и приятнее. Когда я зашёл на платформу, плейлист с Овсянкиным кончился. На встречу мне шла Аня Бойко, моя старая подруга, с которой мы давно не общались. У неё были рыжие крашеные волосы, прикольные, но её накаченные губы мне хотелось проткнуть иголкой. Ужасно. Но я был рад её видеть и счёл эту случайную встречу за добрый знак. Пока ехали, болтали. Хотелось поговорить о многом, но я был спокоен, мы не успели бы это сделать, к тому же мы были трезвы и стояли в электричке. Она живет недалеко от моего дома, а мы не виделись больше года, потому что у неё появился новый парень, который, видимо, не одобряет её общение с другими типами. Но возможно есть и другие причины. Наверно, всё вместе. Ну и ладно.
Я пришёл домой, было тихо. Я был один. Положил себе картошку и рыбу, поел и лёг писать этот текст.
– Твоя жизнь в моих руках, – сказала она, положив руку на место, которое принято считать мужским началом или мужским концом.
– Да и хуй с ней, – ответил я.
Она шутливо замахнулась ладонью на хуй, имитируя попытку удара.
Моей жизни ничего не угрожало. Это не было бы больно. Белая жидкость вырабатывается в яйцах. Там и находится центр боли. Частично она уже была спущена в латекс. Теперь её место в целлофановом пакете мусорного ведра. Стало спокойнее. Стало легче. Но это на время. Боль перестаёт вырабатываться исключительно после смерти. Да и, как я уже говорил, хуй с ней.
Возник внезапный порыв написать что-то сюда. Я читал книгу, и потерял концентрацию из-за того, что мои, пока что, бесформенные мысли потребовали выхлопа. Я не мог этому не подчиниться. Написать стих? Не сейчас. Мне нужно завернуть своё настроение в более свободную форму, которой будет максимально органичен поток сознания.
Я болею, но сегодня мне несколько лучше, хотя мозг попрежнему болит от высмаркивания соплей, как будто вместе с ними вытягивается и серое вещество. Сегодня не так жарко в комнате, я чувствую свежий воздух. Весенний. Я даже чувствую запах, свойственный этому времени года. Сразу почему-то вспоминаю приятное состояние. Нет конкретных воспоминаний. Я просто ловлю флешбеки хорошего настроения, в котором ютится надежда на воскресение, на воскрешение мира после его омертвления. Хочется уже апреля или мая. Когда я останусь один в квартире. Когда пройдёт день рождения. Скоро. Тошно от того, что